Наталия Тяпугина - Романы Ф. М. Достоевского 1860-х годов: «Преступление и наказание» и «Идиот» Страница 7

Но Раскольников хочет еще побороться: «…может, я ещё человек, а не вошь и поторопился себя осудить»… (399) И хотя он чувствовал любовь Сони и её готовность к жертве, хотя не мог не оценить её решимости вместе с ним идти страдать, вместе крест нести, – «он тотчас же отдернул протянутую за крестом руку» (400). Соня поняла, как глубоко проник в сознание его «мрачный катехизис», этот психологический дурман, который «стал его верой и законом».

Вслед за этим настает «безвыходное и тяжелое уединение», которое нарушает приход Порфирия Петровича на квартиру Раскольникова. Это важный момент, в который следователь не просто доказывает, что никакой не Миколка, а именно Раскольников и есть убийца, и предлагает ему выход из тупика.

Выход юридический: прийти в участок и самому сдаться, чтобы облегчить свою участь. И выход мировоззренческий: Порфирий убежден, что Раскольников – «не безнадежный подлец», что те муки, на которые обрек себя преступник, может быть, и укажут ему новую дорогу в жизни: «Вас, может, Бог на этом и ждал», «вам Бог жизнь приготовил». А для того, чтобы тебя заметили, не надо преступать, есть другой путь. «Станьте солнцем, вас все и увидят». И хотя следователь убежден, что Раскольников больше в свою теорию не верит, – на самом деле всё было не так просто.

Вот почему как запасной вариант расценивает Раскольников свою последнюю встречу со Свидригайловым.

Раскольников и Свидригайлов

Каких «указаний и выхода» ищет Раскольников в общении с убийцей, сладострастником и обидчиком своей сестры? Как помним, Свидригайлов возник в комнате Раскольникова, когда тот находился в самом смятенном состоянии, возник как материализация его кошмаров. Оскорбитель сестры, человек, которому молва приписывала самые ужасные злодеяния: убийство жены, доведение до самоубийства слуги и оскорбленной им четырнадцатилетней девочки, является румяным, хорошо упитанным, и спокойно объявляет Раскольникову, что они с ним «одного поля ягоды». Это возмущает студента, но он не может не оценить той высшей логики, которая содержится в речах Свидригайлова: между ними и в самом деле существует мировоззренческое сходство. И заключается оно в том, что оба они отменили старую мораль, оба проявили свободу своей злой воли, оба считают добро и зло категориями относительными.

Только Свидригайлов поступает более последовательно, он освобожден от внутренних борений и «моральных предрассудков». Он более логичен в своем безнравственном поведении, чем Раскольников, который «преступил; но все ещё держится за «гуманность и справедливость», «высокое и прекрасное», как иронизирует Свидригайлов.

Свидригайлов – это воплощение самых темных сторон личности Раскольникова, его «чёрт». Он, исповедуя принцип «всё позволено, устал от беспредельности зла и погрузился в скуку и пошлость, развлекая себя самым замысловатым образом: был шулером, сидел в тюрьме, заключил выгодную брачную сделку, продав себя жене за 30 тысяч, собирается летать на воздушном шаре или отправиться с экспедицией на Северный полюс. Свидригайлов развратен, но при этом щедр, способен на помощь – именно он обеспечивает дальнейшую жизнь «птенцам» Катерины Ивановны, дает денег Соне для помощи Раскольникову, страстно любит Авдотью Романовну. Воистину «широк» и этот человек.

Вот почему именно к нему, преступнику, где-то черпающему силы для спокойной жизни и безмятежного духа, и идет за последним ответом Раскольников.

Порфирий Петрович в полной мере доказал теоретическую ошибку Раскольникова, назвав её «книжной мечтой», Свидригайлов разрушил последнее основание теории Раскольникова – он высветил её нравственное лицемерие. Вот почему он, по сути, издевается над студентом, который убежден, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в свое удовольствие» (459). А потому Свидригайлов советует: «Уезжайте куда-нибудь поскорее в Америку!..» и денег обещает дать на это спасительное путешествие.

Предложение это вызывает у Раскольникова отвращение, потому что принять его – значит признать то, что он и в самом деле заурядный убийца, двойник Свидригайлова. Тогда надо принять и его логику, и советы: «Какие у вас вопросы в ходу: нравственные что ли? Вопросы гражданина и человека? А вы их побоку; зачем они вам теперь-то? Хе-хе! Затем, что все еще гражданин и человек? А коли так, так и соваться не надо было; нечего не за свое дело браться. Ну, застрелитесь; что, аль не хочется?» (459)

Но если добро и зло неразличимы, если жизнь – дурная бесконечность, в которой все бессмысленно, тогда, действительно, остается только смерть. К этому, собственно, не только теоретически, но и фактически приходит Свидригайлов, который перед тем как пустить себе пулю в лоб, по-своему высоко оценит дерзость Раскольникова: «А шельма, однако ж, этот Раскольников! Много на себе перетащил. Большой шельмой может быть со временем, когда вздор повыскочит, а теперь слишком уж жить ему хочется!» (479)

А вот самому Свидригайлову всё прискучило. Он уходит из жизни не потому, что совесть замучила, а потому что жить стало нечем и не за чем. Смерть его так же нелепа, как нелепа была жизнь.

«В страдании есть идея»

Так у Раскольникова остается только тот выход, о котором ему говорила Соня. Путь, связанный с Богом, с верой в чудо воскресения. Если Свидригайлову вечность кажется чем-то наподобие деревенской бани – «закоптелая, и по всем углам пауки», то Соня говорит Раскольникову о любви и вере в Бога, которые способны творить чудеса. Принять этот взгляд Раскольников не может. «Что она, уж не чуда ли ждет? И наверно, так. Разве это не признак помешательства?»

Убийца называет кроткую Соню «великой грешницей», считая её такой же, как и он сам, проклятой: «Ты загубила жизнь… свою (это всё равно)». Между тем, это не только не «все равно», но прямо противоположно тому, что сделал Раскольников. Разве положить душу за други своя всё равно, что загубить душу ближнего? – Безусловно, нет. Бесовская ложь и злоба в словах Раскольникова, в которых раскрывается он до донышка: «Что делать? Сломать, что надо, раз навсегда, да и только…Свободу и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!..» (311)

Итак, Раскольников уткнулся в очередной тупик: в искупительное страдание он не верит. Сонина любовь вызывает в нем «едкую ненависть». Свидригайлов недвусмысленно продемонстрировал, что демонический путь ведет к скуке небытия и смерти. Порфирий советует пострадать и дает ему «денька полтора али два… погулять» и приходить самому сдаваться в участок: «Без нас вам нельзя обойтись…» Об этом же, но только в своем смысле, говорит ему Соня: «Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «Я убил!» Тогда Бог опять тебе жизни пошлет» (398).

Но для Раскольникова всё одинаково неприемлемо.

Как же осуществлялось принятие окончательного решения? Что стояло за добровольной явкой с повинной? Ведь от этого зависит многое в логике его судьбы. Проанализируем этот важнейший момент. Амплитуда нравственных колебаний Раскольникова чрезвычайно велика: от отчаянья и страха перед близким наказанием до ненависти и досады к тем, кто протягивает ему руку помощи. Чувство любви к матери и сестре сменяется ощущением непростительной вины перед ними. В особенности это касается матери. Во время прощания с матерью подвернувшуюся под руку свою статью он отбрасывает «с отвращением и досадой». Впервые за последнее время обращается он к матери «от полноты сердца, как бы не думая о своих словах и не взвешивая их: «Маменька, что бы ни случилось, что бы вы обо мне ни услышали, чтобы вам обо мне ни сказали, будете ли вы любить меня так, как теперь?» (с. 487) Любящая мать, конечно, многого не понимая, чувствует главное: «… тебе великое горе готовится, оттого ты и тоскуешь…» Она перекрестила и благословила своего дорогого Родю, а вскоре после суда над ним умерла, не пережив этого несчастья.

Раскольников ищет у своих близких поддержку, но пока отнюдь не уверен в том, какое именно решение выберет.

В разговоре с сестрой он трактует свою возможную добровольную сдачу как поступок сильного человека: «…если я считал себя до сей поры сильным, то пусть же я и стыда теперь не убоюсь» (490). Самолюбие его польщено тем, что и Дуня так считает.

Упоминание о гордости подобно динамиту: вновь в душе Раскольникова всё разрушено. Он признается сестре: «Я сейчас иду предавать себя. Но я не знаю, для чего я иду предавать себя» (491). И когда Дунечка, всем сердцем желая помочь ему, говорит: «Разве ты, идучи на страдания, не смываешь уже вполовину своё преступление?» – словно взбесившись, Раскольников вновь с горячечным пафосом излагает ей свой взгляд на вредных «старушонок», которые только портят мировую гармонию.