Людмила Зубова - Языки современной поэзии Страница 9

Современный глагол прошедшего времени происходит из древнего краткого причастия с суффиксом -л, которое в сочетании с глаголом-связкой быть входило в состав перфекта, аналогичного по структуре современному перфекту во многих европейских языках. Причастие совмещает в себе признаки прилагательного и глагола, и при распадении древней системы времен краткое причастие стало в русском языке носителем глагольной функции, а полное — функции прилагательного-определения. Это привело к появлению соотносительных пар типа горел — горелый, устал — усталый.

Современные прилагательное и глагол, восходящие к перфекту, постоянно влияют друг на друга, создавая обширную пограничную область грамматической неопределенности, которая и представлена в приведенном тексте.

Далее рассмотрим, как в стихи Лосева входит слово с отчетливой стилистической окраской — на примере одного из самых впечатляющих стихотворений Лосева из цикла «Сонатина безумия», в котором сюжет и система образов порождаются жаргонным словом запетушили:

3. ALLEGRETTO: ШАНТЕКЛЕР

Портянку в рот, коленкой в пах, сапог на харю.Но чтобы сразу не подох, недодушили.На дыбе из вонючих тел бьюсь, задыхаюсь.Содрали брюки и белье, запетушили.

Бог смял меня и вновь слепил в иную особь.Огнеопасное перо из пор попёрло.Железным клювом я склевал людскую россыпь.Единый мелос торжества раздул мне горло.

Се аз реку: кукареку. Мой красный гребеньраспространяет холод льда, жар солнцепёка.Я певень Страшного Суда. Я юн и древен.Один мой глаз глядит на вас, другой — на Бога[68].

В основе сюжета — унижение слабого изнасилованием, закрепление за ним самого низкого места в иерархии замкнутого общества, например, в тюрьме, в армии. В жаргоне это называют словами опустить, запетушить, а униженного — словом петух. Этот петух становится в тексте Лосева символом человека в момент экзистенциального кризиса, в котором он проявляет себя как тварь и как творец. Самое низкое сопрягается с самым высоким, что определяет и стилистический контраст лексики, первая строфа написана на грубом экспрессивном просторечии, а сразу после слова запетушили, которым заканчивается эта строфа, появляется высокий стиль.

Не исключено, что это стихотворение тематически связано с одним из ранних стихов Бродского «Петухи» — о юношах-поэтах, отправляющихся за жемчужными зернами в навозные кучи[69]. Мы нашли его сами. / И очистили сами. / Об удаче сообщаем / собственными голосами[70]. В русском языке есть слова и словосочетания, в которых метафорические значения слова петух выражают неодобрительную оценку с позиции превосходства — петушиться, обозначают неудачу — пустить (дать) петуха (о неустойчивом голосе, ошибке в пении). У Бродского эти языковые знаки снижения предстают как утверждение ценностей, и петухи как будто заменяют традиционно-поэтических соловьев. Лосев развивает образ в том же направлении от низкого к высокому.

Наблюдения над поэтикой Лосева завершим анализом стихотворения, которое представляет собой рассуждение на тему палиндромической зеркальности русского местоимения я [ja] и английского I [aj]:

ИГРА СЛОВ С ПЯТНОМ СВЕТА

IЯ не знал, что умирает. Знали руки, ноги,внутренние органы,все уставшие поддерживать жизнь клетки тела.Знало дажесознание, но сознание по-настоящему никогданичего не знает,оно только умеет логизировать:поскольку сердце, желудок, большой палец правой ногии проч. подают какие-то сигналы,можно сделать вывод, что жизнь данного телаблизится к концу.Однако все части тела,в том числе и производящий сознание мозг,были не-я.

IIЯ нематериально, не связано непосредственнос телом и поэтому не может ощущать умирания иверить в смерть. Я —перемещающаяся мимолетная встреча разных импульсовмозга, яркая световаяточка в пересечении лучей.(Или тусклая.)Голограмма? Нет, точка, пятносвета, потому что не имеет своего образа. Янематериально, не имеет своего образа, как невидимыйзвук j в слове/букве Я.Заврался.Отчего ж невидимый? В кириллице наклонная палочкав Я (вертикальная в Ю) и есть j.Палочка, приставленная к альфе, — Я.Палочка, приставленная к ОУ, — Ю.(Две потерянные над этими йотами точки ушли в ё.)

IIIЧто, сынку, помогла тебя твоя метафора? Нет,не помогла. Метафора всегда заводит в болото.Но другого Сусанина на нас нет.

IV«Я, я, я»ужаснувшегося Ходасевича — jajaja — визг:айайай!

VКак в школе.«Спорим, что не сможешь сказать „дапис“ десять разподряд и не сбиться».Как дурак доказываю, что могу.«Александра Марковна, а Лифшиц ругается!»

VI«Серожелтого, полуседого…»Из зеркала на поэта смотрят звукиуже еле шелестящего имени —как тут не завизжать от тоски: ай-ай-ай!Aй — это английское я, I, — вот она, вертикаль-то.Только здесь α невидима.Русское я — йа.Английское I — ай.йа / ай.ja / aj.Желая вы —разить себя, человек выдавливает самый нутрянойиз звуков: jjjjjj.После такого усилия как не вздохнуть самым легкимиз звуков: аааааа.А можно наоборот: легкое а закрыть внутренним j.Русское я открывается наружу,английское I замыкается в себя.Вот мы и снова вляпались в чушь.

VIIЛучше вернуться к неверномусветовому пятну.Попляшет, подрожит ни на чем не держащееся,и нет его. Совсем нет?А отпечаток света на сетчатке другого?Другой закроет веки, и вот он,тот свет я.Откроет, еще раз закроет,тот свет слабее.Проморгается — и нетотпечатка.Ничего нет, кроме темноты. А в ней,уж точно, ни альфы, ни йота.Только слоги тем, но и ты[71].

Всё это стихотворение пронизано образами общего и различного в звучании, начертании и смысле русского и английского местоимений 1-го лица.

В этом нетипичном для Лосева верлибре, исследующем потерю сознания как потерю ощущения собственного «я», говорящем об умирании как о разрушении речи, важно, что замена русского местоимения 1-го лица английским осуществляется движением языка вспять. Здесь имеется прямая отсылка к стихотворению Ходасевича «Перед зеркалом» (1924):

Я, я, я. Что за дикое слово!Неужели вон тот — это я?Разве мама любила такого,Желто-серого, полуседогоИ всезнающего, как змея?<…>Да, меня не пантера прыжкамиНа парижский чердак загнала.И Виргилия нет за плечами —Только есть одиночество — в рамеГоворящего правду стекла[72].

Образ пугающего зеркала со всей его символикой инобытия-небытия, заданный Ходасевичем, Лосев развивает образом звукового палиндрома. Метафорой инобытия-смерти в народной культуре является и принадлежность персонажей чужим странам, переход на чужой язык.

Обратим внимание на то, что у Ходасевича в этом тексте есть строка А глядишь — заплутался в пустыне, которая откликается у Лосева мотивом телесного развоплощения, заданным Пушкиным в стихотворении «Пророк». У Пушкина развоплощение перед духовным рождением сопровождается невнятным звучанием, утратой языка. Духовной жаждою томим, / В пустыне мрачной я влачился, / И шестикрылый серафим / На перепутье мне явился <…> Моих ушей коснулся он, / И их наполнил шум и звон <… > И он к устам моим приник, / И вырвал грешный мой язык, / И празднословный и лукавый <… > Как труп в пустыне я лежал, / И Бога глас ко мне воззвал[73].

У Лосева распад языка словесно обозначен в первой же строке стихотворения. Образ распада основан и на аграмматизме словосочетания, и на раздвоении смысла. Слова Я не знал, что умирает можно понимать по-разному. При одном толковании что союзное слово, и тогда фраза означает ‘я не знал, что именно, какая часть тела умирает’. Другое понимание может быть основано на восприятии слова что как союза, и тогда фраза предстает грамматически неправильной по отношению к нормативной конструкции я не знал, что умираю (ср. строку Лосева Я сидит, скучает из стихотворения «Песня»[74]).