Валерий Панюшкин - Код Кощея. Русские сказки глазами юриста Страница 10

Пенитенциарная система, или Буря-богатырь коровий сын

Русская сказка знает только три меры наказания, причем ни одна из них не зависит ни от тяжести, ни от состава преступления, ни от мотива, ни от обстоятельств. Даже отсутствие или наличие самого события преступления практически не влияет на то, будет ли применено наказание и какая мера наказания будет избрана.

Мера наказания в русской сказке зависит почти исключительно от социального положения преступника. И дело не в том, царь ли преступник, солдат или змей о трех головах. Дело только в том, какие социальные узы связывают преступника и палача.

Здесь к месту будет вспомнить старинный русский обычай, когда палач и преступник на эшафоте обменивались нательными крестами, то есть становились крестными братьями, чтобы палач казнил преступника не как чужого ему человека, а как брата.

В русских сказках полным-полно всякого рода избавителей, спасителей и вершителей справедливости. Справедливость все они вершат приблизительно одинаково, так что для примера возьмем лишь одного – Бурю-богатыря Ивана коровьего сына.

Родился Буря-богатырь коровий сын известным способом. Царица в некотором царстве долго страдала от бесплодия. В качестве средства забеременеть применена была Щука Золотое Перо. Всякое существо женского пола, отведавшее Щуки, беременело немедленно. Приготовляя Щуку, кухарка попробовала кусочек по свойственной поварам привычке – и забеременела. Бульон, в котором Щука варилась, выплеснули на скотный двор, его подлизала корова – и забеременела. Последней Щуки отведала царица и, разумеется, забеременела. Царица, кухарка и корова разрешились от бремени в один день совершенно одинаковыми мальчиками, каковые мальчики росли как братья и звались Иванами – Иваном-царевичем, Иваном кухаркиным сыном и Иваном коровьим сыном (он же Иван Быкович). Из всех троих подвиги, однако, совершал, справедливость восстанавливал и наказания приводил в исполнение Иван коровий сын, за проявленную в установлении справедливости жестокость прозванный еще и Бурей-богатырем.

Разумеется, наступает этап, когда братья едут искать невесту, хотя бы для Ивана-царевича, женитьба которого – дело государственное. Разумеется, приезжают на Калинов мост, через реку Смородину, где каждый из братьев должен побить по Чуду-юду. Разумеется, всех трех Чуд-юд побивает Иван коровий сын. Причем расправиться с последним и самым могучим Чудом-юдом Ивану должны помочь братья. Но братья спят в избушке неподалеку и не просыпаются даже тогда, когда вколоченный по плечи в землю Буря-богатырь бросает в избушку боевую свою рукавицу и сносит ветхое строение напрочь.

Кое-как все же Буря-богатырь с третьим Чудом-юдом справляется, но братья очевидно виноваты перед ним. Фактически они дезертировали с поля боя хоть и не по причине трусости, а по причине сонливости и лени. Братьев надо наказать, и Буря-богатырь накажет. Но не сразу и особенным образом.

Когда, победив трех чудовищ и не найдя невесты, братья едут дальше, Буря-богатырь остается, превратившись в муху, и подслушивает разговор Чудо-юдиных вдов с их матерью-ведьмой. Они планируют месть трем Иванам. Вдова первого Чуда-юда собирается обратиться отравленной речкой в жаркий день. Вдова второго готовится стать садом с отравленными яблоками. Вдова третьего готова, дождавшись ночи, стать взрывающейся избушкой, ночлег в которой стоил бы трем Иванам жизни. На тот случай, если ни один из планов не сработает, Чудо-юдина теща собирается стать чудовищной свиньей, способной пожрать любого богатыря.

Вдовы и их мать, стало быть, виновны перед Иваном коровьим сыном в том, что затеяли убить его. Они должны быть наказаны. Буря-богатырь наказывает их чудовищными казнями: речку рубит мечом, так что вода превращается в кровь, сад тоже рубит, так что деревья кровоточат, рубит и избушку до тех пор, пока кровь не начинает хлестать из разрубленных бревен.

А вот свинье, прежде чем порубить ее в тартар, Буря-богатырь позволяет проглотить его братьев. А глотает свинья братьев, потому что те осмеливаются ослушаться Ивана коровьего сына и пойти не той дорогой, которую он указывает. Ослушиваются, как ослушались и прежде, уснув в избушке. И за ослушание получают наказание, но не от руки брата, а посредством свиньи.

Из этих обстоятельств мы можем вывести два типа наказаний, применяющихся в русской сказке. Для чужих в качестве наказания всегда используется смертная казнь, причем жестокая, с расчленением, четвертованием, сожжением и бог знает какими еще ужасами. К своим герой русской сказки никогда собственноручно никакого наказания не применяет. Если близкий человек провинился, герой русской сказки предоставляет судьбе наказать преступника, причем, когда кара уже почти свершилась, вмешивается и прекращает истязание в самый последний момент.

Третье в русской сказке наказание – экзекуция. Если чужих преступников в русской сказке неизменно казнят, если родных преступников подставляют под наказание третьим лицам, а потом спасают, то чужих преступников, долженствующих стать герою родными, бьют смертным боем до полной капитуляции и безусловного смирения.

Расправившись с Чудами-юдами, их вдовами и тещей, братья едут дальше искать невесту. И находят. Вот только приглянувшаяся Ивану-царевичу царевна не хочет замуж, пытается жениха отравить и прибегает для этого к помощи дедушки своего морского царя.

Тут, поскольку речь идет не о Чудах-юдах каких-нибудь, а о будущих родственниках, Буря-богатырь Иван коровий сын ведет себя сдержанно. Раскрыв заговор, Буря-богатырь срубает мечом голову морскому дедушке, но потом аккуратно приставляет голову обратно. А строптивую царевну Буря-богатырь порет последовательно железным прутом, медным и оловянным. И когда все три прута изламываются об царевнины ягодицы, пороть перестает.

В благодарность за прекращение экзекуции девушка преисполняется покорности по отношению ко всем трем Иванам и охотно выходит замуж за Ивана-царевича.

Сонный прецедент, или Закон о серебряном коне

Царь спит, и снится ему сон… В сказках с этим не шутят. Не только в русских сказках, между прочим: вообще для мифологического сознания сон властителя – это не глупость какая-нибудь, не смутный голос подсознания и не проявление либидо, как у нас, грешных. Сон помазанника Божия – это для мифологического сознания источник права. В снах мифологические цари сообщаются с пославшим их горним миром, и, следовательно, как только царь проснулся, в нашем бренном мире должны быть немедленно на основании монаршего сна проведены реформы.

Достаточно вспомнить библейскую историю об Иосифе Прекрасном. Там фараону и снятся всего-то семь тучных коров и потом семь тощих коров, которые пожирают тучных. Но как только фараон просыпается, на основании этого его сна (каковой, разумеется, безоговорочно признан вещим) немедленно меняется кардинальным образом фискальная система и система управления. По всей стране возводятся государственные хранилища зерна. Всякое крестьянское хозяйство в стране облагается огромным налогом. А управлять всем этим назначается никому не ведомый чужестранец, прежде служивший садовником и слугой. Если бы какой-нибудь сегодняшний властитель (даже диктатор) отважился на подобные реформы, его бы немедленно упекли в сумасшедший дом (даже диктатора). Но для мифологического властителя нет ничего естественнее, чем издавать законы на основании собственных снов, пусть даже это будут весьма эксцентричные законы.

В русских сказках – то же самое. Например, сказка «Иван крестьянский сын и мужичок сам с перст, усы на семь верст» тоже начинается с царского сна. Царь спит, и снится ему, что у него на дворе привязан к столбу волшебный конь: что ни шерстинка, то серебринка, а во лбу светел месяц – так в сказке описывают этого волшебного коня.

На следующий день царь рассылает во все концы страны глашатаев, которые должны разыскать человека, способного объяснить царю, что бы этот сон значил. В некоторой деревне царские посланники находят Ивана крестьянского сына, который прославился покамест только тем, что имеет задатки богатыря – двенадцать лет сидел на печи сиднем, а в двенадцать лет встал и проявил недюжинную силу.

Иван крестьянский сын растолковывает-таки сон. «Это не сон, – говорит Иван, – это быль. Двенадцатиглавый змей приезжал на этом коне ночью, хотел украсть царевну, да не нашел способа и, несолоно хлебавши, уехал».

Казалось бы, все разъяснилось. Царь должен радоваться, что стены его дворца и запоры на его дверях достаточно крепки. Царь должен радоваться, что змей не сумел похитить царевну. Царь должен радоваться и позабыть про волшебного коня. Однако не тут-то было: в царском сне конь был без седока, не было никакого змея, и теперь царь готов на любые действия, лишь бы в результате этих действий на царском дворе стоял серебряный конь, привязанный к столбу.