Валерий Панюшкин - Код Кощея. Русские сказки глазами юриста Страница 13

На вопрос о том, что дальше, небо или тот свет, пьяница отвечает – тот свет. Каждый может слышать, как в небе грохочет гром, и видеть, как в небе сверкают молнии. А про тот свет никто ничего не слыхивал, и пьяницын отец вот уже двадцать лет, как на тот свет отправился, и с тех пор от него ни слуху ни духу.

В справедливости этого ответа царь сомневается. Тогда пьяница предлагает государю самостоятельно проверить, каково расстояние до того света, то есть отправиться на тот свет, умереть. И это вторая причина, в силу которой истина недостижима. Истина, равно как и справедливость, может располагаться по ту сторону человеческой жизни. Чтобы добраться до них, нужно умереть, а мертвому не нужны ни справедливость, ни истина.

На царский вопрос: «Сколько я стою?» – пьяница отвечает: «Двадцать девять рублей серебром». Простота ответа и незначительность суммы шокирует монарха, а пьяница поясняет: «Ты наш земной владыка, а Небесный наш Царь был продан за тридцать сребреников. Должен же ты, ваше величество, стоить хоть на рубль меньше Бога». И это третье обстоятельство, делающее истину недостижимой: мир полон казусов, случайностей, абсурдных прецедентов, бессмысленных стечений обстоятельств. Устанавливая истину в одном месте, ты разрушаешь ее в другом. Если оценить царя в миллионы и миллиарды, явным абсурдом выглядеть будет на этом фоне, что Бога продали всего за тридцать сребреников.

Подивившись мудрости ответов и узнав, что перед ним не игумен, а переодетый игуменом пьяница, царь назначает пьяницу игуменом, отчего монастырь действительно становится беспечальным, то есть превращается в кабак.

Вот она, подлинная религия русских сказок: истина недостижима, правды не найдешь, справедливости не бывать, а потому не стоит и задумываться о них. Не истины следует искать, не правды и не справедливости, а радости. Следует пить и веселиться.

А если придется судить кого-нибудь, то судить следует не по справедливости, а из милости. Тогда печали не останется даже и в монастырях.

Механизм милости, или Волшебная птица

Эта волшебная птица появляется во многих русских сказках и всегда преподает герою один и тот же урок. Птица может быть орлом (чаще всего), вороном, фениксом, алканостом… но смысл урока неизменен.

Какой-нибудь Иван-царевич, или купец, или простой крестьянин идет на охоту и находит в лесу птицу, которая не может взлететь. Опасаясь все же, что, даже и будучи раненой, птица не дастся ему в руки, Иван-царевич натягивает лук или целится в птицу из ружья. А птица говорит ему человеческим голосом: «Не убивай меня».

Птица не приводит никаких аргументов, не предлагает царевичу никакого выкупа, не сулит царевичу никакой волшебной помощи в будущем (хотя и окажет ее, конечно), а только просит: «Не убивай меня».

Подумав минуту и не понимая все же, зачем это ему упускать добычу, царевич целится в птицу вдругорядь. А птица опять просит: «Не убивай меня».

У птицы нет никаких аргументов, на основании которых царевичу следовало бы помиловать ее. Вернее, как мы узнаем вскоре, один аргумент у птицы есть, но аргумент таков, что Иван-царевич в этом его состоянии – с натянутым луком, с нацеленным ружьем, с полным ягдташем всякой настрелянной живности – не может пока воспринять этого аргумента. Царевич на охоте. Перед ним добыча. Он не понимает, почему бы это ему следовало добычу упустить. Он в третий раз натягивает лук или целится из ружья, а птица в третий раз просит: «Не убивай меня».

Без всяких комментариев. Просто мольба о пощаде. Просто призыв к милосердию, не подтвержденный ни моральной доктриной, ни религиозной. Но что-то есть в этой мольбе, какая-то необъяснимая убедительность – нечто, что заставляет-таки царевича опустить лук (или ружье), подойти к птице, взять ее, отнести домой и три года кормить и лечить, пока птица не станет достаточно сильной, чтобы взлететь самостоятельно.

В некоторых сказках, между прочим, это трехлетнее кормление и лечение птицы оказывается для царевича (купца или крестьянина) весьма обременительным. За три года прожорливая пернатая тварь съедает весь принадлежащий ее спасителю скот. Добро еще, когда за три года волшебная птица пожирает все, что принадлежит крестьянину, – крестьянин небогат. Но бывают ведь и такие волшебные птицы, на прокорм которых за три года уходит все состояние богатого купца или даже целая государственная казна, которой распоряжается Иван-царевич. Сказители любят уточнить, например, что в первый год птица съела всех коров, во второй год – всех овец, а на третий год скотины у царевича никакой не осталось и он кормил птицу зайцами, на которых только и делал, что охотился в поле с утра до вечера.

Так или иначе по истечении трех лет, окрепнув достаточно, волшебная птица предлагает возместить ущерб, причиненный ею хозяйству царевича, крестьянина или купца. Птица приглашает царевича сесть ей на спину и полететь за тридевять земель в волшебный дом волшебной птицы. А там в благодарность за то, что три года царевич птицу кормил, он получит бесценные волшебные подарки.

Заметим, птица ни слова не говорит, как благодарна царевичу за то, что он пощадил ее. Эпизод на охоте – это пока некая фигура умолчания. Птица хочет отблагодарить именно за то, что ее лечили и кормили. И можно не сомневаться, что отблагодарит сполна, как это водится в волшебных сказках. Однако же про эпизод на охоте – ни слова.

Царевич садится птице на спину, птица взлетает и летит так высоко, что море с этой высоты кажется царевичу крохотным пятнышком. В какой-то момент летящая птица ловко из-под царевича выворачивается и царевич стремглав падает вниз. Только уже над самым морем, только уже когда ноги царевича касаются воды, птица подхватывает его и спасает.

Они летят дальше. Так высоко, что море внизу кажется точкой. Царевич немного успокаивается, как вдруг птица опять ловко выворачивается из-под него и он опять падает вниз. Только над самым морем, только когда по пояс уже уходит царевич в воду, птица подхватывает его.

Летят дальше. Высота такая, что моря внизу даже и не видно. Как всегда неожиданно птица опять делает в воздухе хитрый кульбит, а царевич опять сваливается у нее со спины и опять летит вниз, подобно камню. Только над самым морем, только когда по шею уже уходит царевич в воду, птица подхватывает его и спасает.

А тут и море заканчивается. Они прилетают в волшебную страну, где царствует волшебная птица, опускаются на берег и, прежде чем одарить царевича волшебными подарками, птица спрашивает: «Ну что, царевич, знаешь ты теперь, каков бывает смертный страх? Понимаешь ты теперь, почему тогда в лесу хорошо ты сделал, что пощадил меня?»

Вот он, механизм милости. Птица настаивает на том, что не для того следовало царевичу пощадить ее во время охоты, чтобы получить теперь волшебные подарки. Подарки – не за это. Подарки – это плата за лечение и пропитание.

Щадить, миловать, настаивает русская сказка, следует по одной-единственной причине: потому что умирать очень страшно. Потому что любое живое и смертное существо, которое хоть однажды испытало смертный страх, никак иначе не может относиться к другим живым и смертным существам – только миловать и щадить их.

Таков механизм милости.

Научные комментарии[1]

{1} Выступая в роли судьи, царь предлагает Царевне-лягушке, казалось бы, невыполнимые испытания, например соткать ковер за одну ночь. При желании в этом можно усмотреть зачатки одного из видов архаического права – ордалий. Ордалии представляли собой испытания огнем, водой, раскаленным железом, с помощью которых якобы устанавливалась судебная истина.

Спорящие вызывались (обвиняемому в уголовном процессе «предлагалось») сделать то, что обычно было рискованным или даже гибельным. Испытаниям мог подвергнуться не только ответчик, но и истец – если не представлял достаточных доказательств обвинения.

При испытании нужно было достать кольцо из кипящей воды, подержать в руках раскаленное железо или походить по нему босиком. Выдержавший эти испытания (если железо или кипяток не причиняли значительного вреда) признавался оправданным (выигравшим дело), а не выдержавший – виновным (проигравшим). При испытании холодной водой обвиняемый, связанный буквально по рукам и ногам (левую руку веревками связывали с правой ногой или правую руку с левой ногой), оправдывался, если он начинал тонуть (считалось, что вода как «чистая стихия» принимает его). Испытание огнем состояло в держании руки на огне или в переходе через костер в навощенной рубахе. Встречались и испытания ядами.

Считается, что этот древнейший способ судебного процесса опирался на представления людей о возможности призвать сверхъестественные силы к разрешению споров, если исчерпаны все обыкновенные средства. Наряду с ордалиями долгое время существовали другие виды Божьего суда, такие как жребий, поединок и присяга.