Виталий Рябчук - Государственная измена и шпионаж. Уголовно-правовое и криминологическое исследование Страница 2

При изучении проблемы государственной измены и шпионажа автор пользовался материалами выступлений, статей и других работ Ю. Андропова, Н. Ковалева, В. Крючкова, С. Степашина, В. Чебрикова и Л. Шебаршина, которые в разное время возглавляли органы безопасности и внешнюю разведку в нашей стране. Использованы также труды руководящих сотрудников КГБ и ГРУ Генштаба Ф. Бобкова, Ю. Дроздова, В. Кеворкова, В. Кирпиченко, Р. Красильникова, Н. Леонова, В. Никольского, П. Судоплатова, В. Удилова, Н. Чистякова, В. Широнина, а также выдающихся советских разведчиков Дж. Блейка, Ш. Радо и К. Филби. Изучены работы руководителей зарубежных спецслужб М. Вольфа (ГДР), Р. Гелена (ФРГ), А. Даллеса (США) и В. Шелленберга (нацистская Германия).

Анализ современного российского законодательства об измене и шпионаже в монографии сопровождается обзором законодательства Руси, Московского государства, Российской империи, РСФСР и СССР, устанавливавшего ответственность за эти преступления. Кроме того, дается обзор зарубежного законодательства по той же проблеме.

Проанализировано уголовное законодательство об ответственности за измену и шпионаж 107 зарубежных государств, включая все страны СНГ и Балтии. При этом в основу анализа положены теоретические представления о составе преступления, разработанные отечественными учеными, поскольку автора, прежде всего, интересует, как с точки зрения данного учения описываются в разных странах признаки преступлений против внешней безопасности. Теоретические построения ученых соответствующих стран, как правило, не рассматриваются, так как это не входит в задачу исследования.

На основании сопоставительного анализа выдвигаются предложения по совершенствованию российского законодательства, направленного на борьбу с государственной изменой и шпионажем.

Часть I

Исторический обзор отечественного законодательства и сравнительный анализ уголовно-правовых норм зарубежных стран

Глава 1

Ответственность за измену и шпионаж в России (исторический обзор)

§ 1. Ответственность за измену и шпионаж в Средневековой Руси и в Московском государстве

Рассматриваемый период в исторической литературе обычно именуется временем «Древней Руси», однако представляется, что его нельзя вырывать из общей истории Европы, где он носит название «Средневековье».

Первым дошедшим до нас источником права Средневековой Руси является «Русская правда», в которой состав измены вообще не рассматривался.

С принятием христианства на Руси на русское право серьезное влияние оказало право Византии, которое за религиозные, государственные и некоторые другие преступления предусматривало смертную казнь. Так, 17-й титул Частной распространенной эклоги – основного уголовно-правового акта Византийской империи того периода – устанавливал применение смертной казни, в частности, к лицам, вступившим в заговор против императора или империи, к разведчикам, подосланным врагами и т. д.[3]

В области церковного уголовного права действовали, с одной стороны, церковные уставы князей Владимира, Ярослава и др. (X–XI века), а с другой – законодательные памятники греческого церковного права. Вначале это были переводы греческих сборников церковного права Номоканонов, которые на Руси назывались Кормчими книгами. Эти книги длительное время являлись источниками права.

Как отмечается в монографии «Развитие русского права в XV – первой половине XVII века», неизвестное «Русской правде» понятие измены складывалось на практике уже с конца XI–XII веков. Наиболее распространенным было понятие так называемой земской измены, тайного перевета, то есть разного рода сношений с врагами своего государства. Раньше, чем в других землях, это понятие сложилось в Новгороде и Пскове, городах-государствах, расположенных на границах с Литвой и Тевтонским орденом. Необходимость борьбы с изменой ощущалась там особенно остро. В 1141 году в Новгороде сбросили с моста в реку Волхов Якуна, бежавшего за отъехавшим за рубеж Святославом; в 1194 году казнили изменников, предавших Новгородскую дружину Юрге. В Псковской летописи под 1435 годом упоминаются «переветные грамоты»[4].

Статья 7 Псковской судной грамоты, традиционно датируемой 1397 годом, устанавливает:

«7. А кримскому татю и коневому, и переветнику, и зажигалнику тем живота не дати»[5].

В литературе отмечается, что в статье 7 Псковской судной грамоты перечислены преступления, представлявшиеся во время составления этого документа наиболее опасными: перевет, то есть измена, кримская кража, под которой одни исследователи понимают храмовую кражу, а другие – кражу из кремля, конокрадство и поджог, причем не простой, а квалифицированный. Исследователи указывают, что «хотя летописание находилось в руках господствующего класса, мы не встречаем упоминаний о перевете в смысле выступлений народных масс»[6]. Таким образом, уже в то время измена рассматривалась как посягательство на внешнюю безопасность государства. Чаше всего под изменой (переветом) понимался переход на сторону военного противника, оказание ему существенной помощи, причинившей серьезный ущерб государству. Обращает на себя внимание тот факт, что понимание измены сформировалось именно в Новгороде и Пскове, то есть в феодальных республиках, где изменническими считались деяния, совершенные в ущерб непосредственно государству, а не князю. В понятие измены, таким образом, включалось проявление неверности государству, а не тому или иному феодалу.

Что касается зажигалника, то, по мнению исследователей, под этим термином понимался не простой поджигатель, а лицо, которое, поджигая город, посягало при этом на общественное спокойствие либо преследовало цели оказать этим содействие военному противнику. Поджог, хотя и совершенный умышленно, не всегда влек смертную казнь. Из судебного списка от 30 июня 1503 года явствует, что виновный в поджоге монастырской деревни Михалка Жук приговорен к возмещению монастырю нанесенного ущерба в размере 5 рублей. За отсутствием денег и поручительства в уплате их виновный передан монастырю до искупа, то есть до отработки долга. Так, Кормчая книга устанавливала смертную казнь через сожжение за злостный поджог: «…иже некия ради вражды, или разграбления деля имении, разжения творяще во граде огню да преданы будут». Эта норма нашла практическое подтверждение в 1547 году, когда начались пожары в Москве. Сразу же возникли слухи, что виновниками пожаров были зажигалники. Многих зажигалников «имали и пытали», а затем «казнили смертной казнью: глав им секли и на колье их сажали и в огонь их в те же пожары метали»[7]. Таким образом, в современном понимании зажигалник совершал либо акт терроризма, подобный тому, который описан в статье 205 УК РФ 1996 года, либо диверсию (статья 281 УК РФ), осуществленную в целях оказания помощи военному противнику.

Уточнение состава измены связано с так называемыми кресто-целовальными записями конца XV – начала XVI века. В этих записях давалось обязательство «никуда не отъехати», «служить князю, княгине и их детям» «в правду, безо всякие хитрости», «лиха… не мыслити, ни думати, ни делати» и «о готовящемся на государя лихе известить». Целовавший крест представлял поручителей, которые отвечали за него денежной суммой от 2 до 20 000 рублей.

Согласно литературе первое упоминание об «измене» как нарушении данного обещания содержится в записи Ивана Дмитриевича Бельского от 1562 года. Измена могла выражаться в завладении государством, то есть в узурпации власти путем самозванства – так называемое «подыскание под государство Московское»[8].

Измена в виде передачи города врагу выделяется впервые в Судебнике 1550 года, принятом при Иване IV Грозном[9].

В статье 61 названного Судебника устанавливалось:

«А государьскому убойце, и градскому здавцу, и коромольнику, и церковному татю, и головному татю, и подметчику, и зажигалнику, живота не дати, казнити ево смертною казнью»[10].

Установление в Судебнике наказания в виде смертной казни субъекту, виновному в сдаче города врагу, а также крамольнику, то есть чаще всего лицу, перешедшему на службу к другому князю, вызывалось в то время острой политической обстановкой. «В условиях войны едва ли не со всеми окружающими страну государствами, – пишет Д. Н. Альшиц, – отъезд с царской службы и переход на службу к другому государю, еще недавно считавшиеся исконным правом служилого феодала, неизбежно становились прямой военной изменой. Война создавала благоприятную обстановку для того, чтобы обвинять в неудачах, поражениях и прочих тяготах, ложившихся на плечи населения, воевод, думных бояр, дворян и приказных людей. Захватив инициативу в такого рода обвинениях, царь (Иван IV. – В. Р.) и его верные слуги могли управлять всплесками народного гнева, придавая им угодное направление»[11].