И. Потапчук - Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века Страница 29

Между тем время шло, и дело приближалось к концу. Мать зовет ее с собою в Москву; Дмитриева обещает приехать после, и у ней начинаются схватки. Требования делаются все настойчивее и настойчивее, так что, наконец, Сапожков наотрез отказывает ей в исполнении ее желания, объясняя, как показывает Дмитриева, что у него руки не поднимаются. Она говорит, что он отказал ей по недостатку мужества, но едва ли, господа, с этим можно согласиться. После этого, по ее словам, она решается поручить себя Карицкому, который исполняет ее желание. Затем все дело забывается, и уже через два года завеса, его прикрывавшая, была поднята рукой Дмитриевой, открывшей преступление и оговорившей при этом Дюзинга, Сапожкова и Карицкого.

Вы можете обвинить их, если у вас есть на то другие соображения, потому что вы судите по совести. В вашей власти стать на ту или другую точку зрения, но мое мнение таково, что верить одному оговору Дмитриевой нет никакой возможности. Я надеюсь, господа присяжные заседатели, что прежде чем разрешить вопрос о виновности или невиновности подсудимых, вы помолитесь Богу, который вам поможет разрешить эту весьма трудную и тяжелую задачу.

Защитник врача Сапожкова присяжный поверенный Городецкий заметив, что хотя в настоящем процессе интересы общественного мнения сосредоточены на двух главных действующих лицах этого процесса — Дмитриевой и Карицком, но это не дает права оставить деяния остальных подсудимых без детального обсуждения, тем более, что преступление, в котором обвиняется Сапожков, несравненно серьезнее тех преступлений, даже взятых вместе, в которых обвиняются главные лица процесса, приступил к разбору главных пунктов обвинения против Сапожкова, основанных, по его мнению, не столько на фактических данных, сколько на неясных показаниях двух-трех человек и главным образом на оговоре Дмитриевой. Верно лишь то, что Сапожков, находясь под влиянием неотступных просьб Дмитриевой и, может быть, искренно думая, что его начальник, Дюзинг, в руках которого была его карьера, желал только того, чтобы он постепенно отговорил Дмитриеву от ее решения и лишь облегчил ее страдания,— для этого прибегнул к обману и пользовался им до тех пор, пока Дмитриева не догадалась об этом и не начала упорно настаивать на произведении выкидыша, и Сапожков очутился в положении человека, вынужденного объявить, что у него не поднимается рука на такое дело. Показания Битного-Шляхто представляются защитнику маловероятными и несогласными с действительностью. В большей части показаний Дмитриевой против Сапожкова заключается не столько клевета, сколько преувеличение действительности. В действиях подсудимого Сапожкова нет элементов преступления — нет ни преступного намерения, ни злой воли, ни преступного действия. Наконец, для преступления, в котором обвиняется Сапожков, нет мотива. Единственный мотив, который можно было бы предположить,— это корыстная цель, получение денег от Дмитриевой. Но если бы Сапожков действительно получил много денег от Дмитриевой за участие в преступлении, за лечение ее детей, за бессонные ночи, которые он проводил у ее постели после произведенного у ней выкидыша, об этом было бы заявлено здесь на суде. Между тем на суде не было ни от кого слышно об этом обстоятельстве, даже сама Дмитриева ничего об этом не говорила. Поэтому защитник остается в полной уверенности, что присяжные заседатели оправдают Сапожкова.

Защитник Кассель кандидат на судебные должности Киреевский начал с объяснения, ввиду замечания товарища прокурора, почему он входил в комнату подсудимого Карицкого: одна дама, знакомая Карицкому, просила передать Карицкому завтрак, вот он и вошел. Ему неприятно, что из-за такой пустой причины прокурор дозволяет себе инсинуации и бросает в него комом грязи. Пусть лучше этот ком грязи останется на руках того, кто его бросил. Далее защитник перешел к защите Кассель и доказывал, что Кассель не знала о беременности Дмитриевой. Желая покрыть позор своей госпожи, она отнесла и подбросила ребенка — в этом ее вина. Но она это сделала из доброго побуждения, и за него едва ли ее можно обвинять. Затем стороны еще раз обменялись возражениями.

После заключительной речи председательствовавшего на разрешение присяжных заседателей было поставлено 20 вопросов (15 — по делу о вытравлении плода у Дмитриевой, 4 — по делу о краже процентных бумаг и 1 — об именовании Дмитриевой чужой фамилией), на которые присяжные заседатели после двухчасового совещания вынесли отрицательные ответы. Таким образом все подсудимые были оправданы.

Один из самых выдающихся процессов первой эпохи нового суда. Обвинялась в подлогах, мошенничестве, растрате чужого имущества дочь наместника Кавказа, фрейлина высочайшего Двора, баронесса Прасковья Григорьевна Розен, в монашестве Митрофания.

Две недели тянулось в суде это дело, в течение которых по Указу Святейшего Синода в московских церквах ежедневно служились молебны «О даровании игуменье Митрофании силы перенести ниспосланное ей испытание». Но голос церкви не проникал через тяжелые стены судебного здания — там раздавались голоса иных проповедников, бичевавших служителей церкви за их лицемерие.

За залом суда, в котором проходил процесс, впоследствии в судейском обиходе укрепилось название «Митрофаньевского». Материалы процесса запрашивались для ознакомления из-за границы.

ДЕЛО ИГУМЕНЬИ МИТРОФАНИИ

По обвинению в подлогах, мошенничестве, в присвоении, растрате чужого имущества и в соучастии в этих преступлениях суду преданы: начальница Московской Епархиальной Владычне-Покровской Общины сестер Милосердия и Серпуховского Владычного монастыря игуменья Митрофания, Московский 2-й гильдии купец Павел Васильевич Макаров, Серпуховской 2-й гильдии купец Алексей Платонович Махалин, зубной врач Лев Данилович Трахтенберг и временно сапожковский купец Яков Григорьевич Красных.

Заседание открыто 5 октября 1874 года в Московском окружном суде по первому уголовному отделению под председательством П. А. Дрейера. Обвиняют прокурор г. Жуков и товарищ прокурора А. Д. Смирнов. Поверенные гражданских истцов: от купца Лебедева — доктор уголовного права присяжный поверенный А. В. Лохвицкий, от Солодовникова и Медынцевой — присяжный поверенный Ф. Н. Плевако, от малолетних Солодовниковых — присяжный поверенный М. Ф. Громницкий, от Тицнер — присяжный поверенный С. В. Алексеев и гражданский истец Ушаков. Защищают: игум. Митрофанию — присяжный поверенный С. В. Щелкан и присяжный поверенный С. С. Шайкевич, Макарова — Л. Г. Харитонов, Махалина — присяжный поверенный В. М. Пржевальский, Трахтенберга — присяжный поверенный князь В. А. Кейкуатов, Красных — г. Френкель.

Преступная деятельность игуменьи Митрофании и деятельность остальных подсудимых вращается около трех лиц: Лебедева, Медынцевой и Солодовникова, почему материал предварительного и судебного следствий группируется в 3 отдела:

Данные предварительного следствия, как их передает обвинительный акт, заключаются в следующем:

По делу Медынцевой. 30 марта 1873 года Московский сиротский суд уведомил прокурора Московского окружного суда, что в сиротском суде учреждена опека над имением и личностью почетной гражданки Прасковьи Ильиничны Медынцевой и что 23 февраля 1873 года один из опекунов Медынцевой, Гатцук, донес сиротскому суду, что, согласно заявлению почетной гражданки Медынцевой, ею, по убеждению опекуна Макарова, явившегося к ней с нотариусом Подковщиковым, подписано 13 февраля признание долговых обязательств на сумму 150 тысяч рублей, но так как она, Медынцева, никаких векселей не выдавала, то и просит считать это признание ее от 13 февраля недействительным. Вытребовав объяснения от опекунов Макарова и Гатцука, сиротский суд нашел, что в действиях опекуна Макарова усматривается вымогательство от Медынцевой признания ею долговых обязательств и вовлечение ее путем обмана в невыгодные сделки, почему и передал дело на распоряжение прокурора окружного суда.

Со своей стороны, П. И. Медынцева обратилась к судебному следователю с прошением, в котором объяснила, что она, состоя под опекой и желая от опеки избавиться, познакомилась с игуменьей Серпуховского Владычного монастыря Митрофанией, которая, поддерживая в ней, Медынцевой, убеждение в своей силе и могуществе, поселила ее у себя, оторвала от ее родных и знакомых и, воспользовавшись влиянием своим на нее, Медынцеву, заставила подписать бланки на листах бумаги под видом подачи прошений разным лицам о снятии опеки, которые и обратились в настоящее время в долговые обязательства, по словам игуменьи Митрофании, на 50 тысяч рублей, а как оказалось в действительности — на 300 тысяч рублей. Бланки выманены были обещанием содействия сильных людей для снятия с нее, Медынцевой, опеки, и в них вписаны долговые обязательства задними числами, то есть тем временем, когда опеки еще не существовало и Медынцева признавалась дееспособною.