Константин Старостенко - Конституционно-политическое многообразие Страница 30

Таким образом, сложилась парадоксальная ситуация: с одной стороны, социальное поддерживается властью в таких формах, как выборы, институты, инстанции репрезентации и подавления, т. е. в тех, где происходит полное отчуждение от идеалов; с другой стороны, «клиповое мышление», которое ранее приветствовала власть, теперь же оборачивается против нее и предвещает серьезные противоречия из-за отсутствия «спроса на мысль». Поэтому возникает объективная необходимость в актуализации политики, но политик, по мнению Ж. Бодрийара, «постоянно стремится лишь укрепить смысл, поддержать и обогатить поле социального», а масса «не менее настойчиво обесценивает любую смысловую энергию, нейтрализует ее или направляет в обратную сторону».[213]

Довольно сложно оппонировать Ж. Бодрийару по ряду положений его концепции, но, тем не менее, хотелось бы высказать свою позицию, касающуюся взаимодействия социального и политики. Во-первых, характеризуя массу, крайне сложно выделить у нее объективные и субъективные черты в современном ее социальном состоянии; во-вторых, навязываемые властью доминанты социальности не всегда имеют позитивное значение для оптимизации политической активности населения, включения его в процессы управления обществом; в-третьих, политико-правовой срез современности свидетельствует о необходимости дополнения национально-государственной идентичности всемирно-гражданским уровнем, что требует введения новых механизмов обеспечения социальной стабильности с помощью реститутивных, субъектогенных технологий права.

Вероятно, наиболее эффективным способом сближения социального и политического в современных условиях может стать социальное равновесие, которое, не имея какого-либо единственного, абсолютного значения, является объективной формой существования и мерой выражения неравномерности и несимметричности развития сфер общества, многомерности возникновения и существования социального, его иерархичности и многоуровневости, присущих как отдельным соявлениям, так и их различным множествам. Кроме того, различные компоненты социального равновесия (неравновесия), взаимовключенные в общественные процессы, могут иметь не только однозначную, динамическую направленность, но и стохастическое, вероятностное выражение, что повышает альтернативность политических решений и действий, а также обусловливает сохранение или изменение приоритетов. Автор подчеркивает: речь идет не о том, чтобы выяснить, является ли социальное равновесие необходимым условием эффективной политики, что в определенном смысле всегда может считаться верным, а скорее о том, как власть, используя данные обстоятельства, может заложить основы реализации многопартийности в России как одного из главных условий реализации конституционного принципа политического многообразия.

В этом контексте повседневное существование людей, используя выражение Ж. Бодрийара, «скорее всего, непосредственный вызов политическому, форма активного сопротивления политической манипуляции».[214] Антагонизм управляющих и управляемых способствует возрождению не только центробежных сил, действие которых обнаруживается в возникновении различных государственных и негосударственных сообществ, в выступлениях против загрязнения окружающей среды, девиации социальной экологии личности, утраты доминанты социального в формах организации политической деятельности. Бесперспективной считаем мы и деятельность политических партий по втягиванию народных масс в политику, подталкивание их к участию в политических действиях, навязанных по «законам сцены», банальное манипулирование сознанием.

Достаточно продуктивно эта мысль излагается С. Г. Кара-Мурзой. По его определению, «втягивание» в политику – это манипуляция, способ господства путем скрытного духовного воздействия на психические структуры человека через программирование его поведения в нужном для власти направлении.[215] Ярчайший пример из новейшей политики – обоснование так называемой «оси зла», состоящей из стран, которые, по мнению госдепартамента США, представляют реальную угрозу жизни (биоте) американских граждан на территории их проживания. Аргументация, построенная на альтернативе «или они, или мы», вряд ли обусловит рациональный подход к межгосударственным отношениям. Ученые тоже вовлекаются в политику на довольно широкой идеологической платформе: одни искренне верят в необходимость действий в данном направлении; другие сомневаются, но не видят позитивного выхода; третьи издают монографии и учебники с «новым», «прогрессивным взглядом на политические процессы».[216]

Постепенно становятся понятны природа и институциональное оформление современного гражданского общества, которое представляет собой систему государственных и негосударственных сообществ, способных подчинить своей воле государство, установив над ним контроль и обеспечив коммуникацию центральной и местной властей. Интересен вывод Н. Алейникова, который утверждает, что «идет постепенное проникновение политической системы в недра гражданского общества за счет сокращения политических функций государства».[217] Эту научную позицию поддерживают Г. И. Авцинова, А. X. Бурганов, Н. М. Великая, В. С. Поликарпов.[218]

Более обстоятельный взгляд на гражданское общество как качественно новое политическое явление в Российской Федерации высказывает Н. Г. Широкова: «Являясь элементом политической системы, гражданское общество прирастает за счет партий, групп давления, средств массовой информации, трудовых коллективов, церкви, постепенно вытесняя государство из сферы политики».[219] Данную точку зрения, согласно которой гражданское общество через развитие местного самоуправления берет на себя функции политической социализации населения, разделяет и автор. Безусловно, приоритетная роль в этом процессе принадлежит политическим партиям. Для нас особо значима позиция профессора О. Муштука, который утверждает: «Именно партии олицетворяют собой главную движущую силу демократического режима и без партий (и вне партий) данный режим просто существовать не может. Демократия минус многопартийность не что иное, как диктатура»[220].

Политическая партия имеет устойчивую структуру и постоянный характер деятельности как независимое общественное объединение, выражающее политическую волю своих членов и сторонников, ставящее своей целью участие в определении политического курса данного государства, в формировании органов государственной власти и управления, а также в осуществлении власти через своих представителей, избранных в представительные органы власти.[221]

Отметим: задолго до формирования современных политических движений и политических партий термин «политическая партия» означал группу, соперничающую с другими социальными объединениями в сфере власти или влияния на власть. Термин «партия» в значении группы лиц, выступающих в защиту интересов определенной части населения, употреблялся уже в Древнем мире. Таким образом, мы можем судить о первых предпосылках политического многообразия, хотя понятие «партия» еще не было четко определено, и этот термин имел различные значения. Им обозначали как политиков вокруг вождя (говорили о партиях Цезаря, Суллы и т. п.), так и группу людей, управляющих государством. Первые политические партии отличались неустойчивостью и организационной неоформленностью[222]. Поэтому политические партии в современном понимании являются относительно молодым институтом общественной жизни.

Исторически возникновение партий относится к концу XVII – началу XVIII столетий, к тому периоду, когда начали формироваться политические системы государств Западной Европы и Америки. Сопровождавшие этот процесс войны за создание США, буржуазные революции во Франции и Англии, другие политические события в Европе показывают, что рождение партий отражало раннюю стадию борьбы сторонников различных направлений становящейся новой государственности: аристократов и буржуа, федералистов и антифедералистов, якобинцев и жирондистов, католиков и протестантов. С уверенностью мы можем говорить о появлении первых предвестников политического плюрализма.