Коллектив авторов - Судебные речи известных русских юристов Страница 41

   Но почему Клара осталась только невестою? Почему не состоялся брак? Трудно встретить более любопытную психологическую тему, как взаимное тяготение этих двух натур,-- Иванова и Клары, и трудно вообразить более трогательную и тонкую драматическую преграду, как та, которая мешала их окончательному сближению. Между ними произошло следующее. Все, что есть в Иванове теоретически благородного -- в глубине его испорченной, буйной и беспутной натуры,-- все это в нем ясно почувствовала и навсегда беззаветно полюбила эта задушевная, чистая сердцем, девушка. И он в свою очередь это понял: он проникся к ней глубочайшей благодарностью и нежностью и пожелал во что бы то ни стало сделать ее истинно счастливой. Было одно время, в самом начале, когда, впервые убедившись в ее любви, он как будто на себя понадеялся: бросил пить, начал заниматься, блистательно пошел в гору по службе, но... его несчастные свойства сделали-таки свое дело. Он стал замечать, что его горячность, гордость, вообще какая-то роковая шероховатость, непокладистость и беспутство стали, брать верх: вокруг него расплодились враги; пошли интриги, доносы, оскорбительный напрасный суд -- и опять водка, пренебрежение к дисциплине, а затем -- разжалование в разряд штрафованных, то есть конец всякого хорошего будущего. А Клара все по-прежнему его любила и все ему прощала только она одна. И тем более он благоговел перед нею и не смел завладеть ее судьбой. В нем было какое-то горькое сознание, что он слишком черен для ее глубокой чистоты; он как бы чуял невидимую силу, охранявшую Клару; что-то не подпускало его к ней. Сверх того, чисто житейские соображения его пугали: Клара была белоручка, ничем бы не могла зарабатывать с ним хлеб, не годилась в хозяйки чернорабочему. Ее родные также не одобряли этого брака. В последнюю разлуку (Клара осталась у родных в Ревеле, а Иванов, потеряв службу, определился слесарем на Пороховые заводы в Петербурге) до Иванова доходили слухи, что Клару прочат замуж за пожилого, но состоятельного человека. На его три последних письма Клара не ответила. Теперь мы знаем, что это вышло случайно и что Клара по-прежнему его любила; но для Иванова было уже ясно, что его дела сложились безнадежно и что от Клары надо совсем и навсегда отказаться. Он запил и стал пренебрегать своей работой. И тут-то ему встретилась Настя, которую он "полюбил сразу и почему-то сильнее, чем Клару". Так ему, по крайней мере, казалось.

   Замечательно, что ни с Кларой, в течение трех лет, ни с Настей, в течение недели, Иванов, несмотря на самые интимные свидания, не вступал в половую связь. Между тем у него была довольно постоянная связь с известной вам ключницей -- некрасивой, немолодой и болезненной, и еще с какой-то прачкой, также ни в каком отношении не интересной. Значит, в тех случаях, когда женщина служила ему для удовлетворения половой потребности, Иванов сближался с ней весьма скоро и просто, не предъявляя особенных требований на красоту, не гоняясь за разнообразием и не внося в свои отношения ничего болеем кроме обыкновенной доброты и некоторого постоянства. Но как только женщина захватывала его глубже, как только в нем начинало говорить сердце -- он стремился делать из любви вопрос целой жизни,-- он называл свою избранницу невестой, он с величайшими усилиями обуздывал свою страсть, в ожидании брака, и мечтал о соединении своей судьбы с судьбой любимой женщины. Любовь была для этого человека чем-то величайшим на свете. Она отогревала и озаряла для него каким-то особенным смыслом жизнь, казавшуюся столь безотрадной и противоречивой для блуждающего ума. Для многих людей нашего времени любовь является тем же самым. Французский поэт Ришпен где-то сказал очень метко: "Наши отцы любили, как кролики; мы любим, как змеи". Наша любовь -- это какая-то адская смесь острой водки и святой воды. Да, быть может, "острой водки", то есть вожделения, страсти, но за то и -- "святой воды", то есть искание какого-то идеала. Или, как, еще лучше, говорит наш Достоевский: "Слишком много загадок угнетают на земле человека. Разгадывай, как знаешь, и вылезай сухой из воды. Красота! Перенести я притом не могу, что иной, высший человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его, и воистину, воистину горит, как и в юные, беспорочные годы".

   После этих, не лишенных интереса, мыслей нам будет понятнее встреча Иванова с Настасьей Назаренко. Увидев ее в дилижансе, в первый раз в жизни, Иванов мгновенно полюбил ее и даже тут же сделал предложение. Можно поэтому представить себе, как она поразила и захватила его всего -- с его сердцем, умом, воображением и его пылкою кровью. Скажут, пожалуй, что, увидев женщину всего один раз, можно разве только влюбиться в нее, но нельзя полюбить. Но вся история поэзии говорит нам противное. Поэзия -- достояние всех людей, она не знает аристократизма, и в деле Иванова, который сам себя считает по натуре поэтом, я могу назвать известные и ему имена в литературе: Данте, Ромео, Фауст. Все они имели глубочайшие привязанности, возгоревшиеся с первой секунды встречи. Есть лица женские, в которых взор мужчины встречает для души мгновенный приговор. Все в такой женщине отвечает на давнишние запросы сердца. Все ее внутренние свойства невольно угадываются: ее глаза ручаются вам за ее ум и сердце, звук ее речи откликается на ваши самые благородные чувства, и каждое ее движение подтверждает угаданную вами высшую чистоту ее натуры. Точно так описывает свое первое впечатление и Иванов: ее милая речь, интонация чрезвычайно очаровали. Ее несчастие возбудило мою жалость, и в общем я нашел ее милою, прелестною девушкою, которая может составить мое счастье. Ночью видел ее во сне!"

   Перед этой встречей Иванов, как мы знаем, уже впадал в отчаяние вследствие разрыва с Кларой. Это глубокое, но необъяснимо грустное и безнадежное чувство не исчезло в Иванове, но как-то волшебно -- совсем скрылось на время, сделалось совершенно бесплотным, и далеким -- при первом же взгляде на Настю. Здесь в ней Иванов сразу нашел нечто совсем по себе, нечто такое, чего он не только совсем не боялся, но к чему он шел навстречу вполне легко, доверчиво, полным ходом, без оглядки, с необъяснимым увлечением! И с первой же минуты встречи глубоко потрясенная душа Иванова не знала передышки. Он впал в бред о блаженстве. Вся эта злосчастная неделя, от начала до конца, была для Иванова истинным пожаром сердца, и нам необходимо проследить ее день за днем.

   На следующий день Иванов побывал у свахи. Сваха дала о Насте неутешительную справку, у нее есть любовник, буфетчик, от которого было уже дите. Ослепленному Иванову это показалось клеветою. Настойчивость свахи, что это -- правда, поколебала его, но не надолго. Его слишком влекло к Насте. Он едва ли не предполагал ее девственницей; он только радовался ее собственным словам, что она "не занята", то есть, что она теперь никого не любит, что она может и, как ему казалось, должна полюбить его. Так прошел первый день после встречи. Ночь прошла в грезах ив ожидании новой встречи. Утром он был уже у Насти.

   Первый же разговор обдал Иванова радостью. Предложение было принято, и он почувствовал взаимность. Он начал с обожанием целовать у Насти руки; она старалась не допускать этих поцелуев, говоря, что она "того не достойна". При этом она рассказала, что у нее было пятнадцать женихов, но она им отказала. Один из них "обманом лишил ее чести", но она все-таки не могла его любить и за неделю до свадьбы отказала ему. Иванова мучало это прошедшее Насти, и он просил ее рассказать ему еще что-нибудь по этому поводу, но заметив, что она конфузится и опускает глаза,-- прекратил расспросы. Иванов имел только одно ощущение, что любовь этой женщины окружила его; он добился от Насти слова "люблю"!

   Здесь уместно будет обозначить недоразумение, возникшее с самого начала между этими двумя лицами: Иванов действительно полюбил Настю, а Иванов Насте только понравился. И в этом нет ничего странного. Наружность Иванова могла привлечь Настю; совет опытной хозяйки, что "лучше пристроиться, чем возиться с любовником", мог ее подвинуть на скорую решимость выйти замуж. Дело это для нее представлялось весьма простым и подходящим. Она, по всей вероятности, искренно радовалась этому случаю. Но она, мне кажется, и не подозревала, какое чарующее и великое значение имело для Иванова ее простое сердечное слово: "люблю"! В этом отношении мужчины всегда платятся за свою самонадеянность. Увы! это великое слово в устах женщины вовсе не имеет такого великого значения... Женщины далеко не так скоро привязываются, как, это думается мужчинам. Это слово, сказанное Настей, было, правда, вполне искренним, но оно еще не было особенно глубоким. А Иванов уже возмечтал о полной "гармонии душ!". И с этой минуты лицо Насти, доверчиво открытое для его любви, стало для него единственным источником истины. Что бы о Насте вокруг ни говорили, он ждал одного: того ответа, который он прочтет на ее лице... Лицо любимой женщины никогда не может лгать. Оно не лжет даже тогда, когда оно говорит неправду, потому что если женщина вас любит, то она знает, что если бы то, что вас смущает, и было справедливо, то и это бы не помешало вашему счастью и не имело бы для вас значения, так как теперь вы ею любимы, а потому зачем вам знать истину? И в этом случае любящая женщина вполне права... пока она нас любит. Вот почему и на этот раз допрос Иванова о прошедшем Насти нисколько не поколебал его. Лицо Насти говорило ему, что он будет счастлив, и этого ему было совершенно достаточно. Ее опущенные глаза вполне убеждали его в том, что ему больше ровно ничего не нужно знать. Итак, любовь Иванова, начиная с первой беседы с Настей наедине, быстро пошла в гору. Заметим, однако, что это выражение любви на лице Насти было в действительности только легкой маской любви. Эта маска сама собою слилась бы впоследствии с живыми чертами Настиного лица, превратилась бы в правду; но покамест -- она едва-едва держалась и, при малейшем препятствии к дальнейшему развитию ее чувства, она могла так же легко свалиться с этого милого лица, как она легко пристала к нему с первой минуты объяснений. А для Иванова это уже была истина; это лицо уже глубоко врезалось в его сердце, жгло его и озаряло радостью... Уйдя от Насти, Иванов услыхал о ней в трактире неблагоприятные отзывы; товарищи, увидев ее карточку, говорили ему, что эта особа "не так хороша, как он о ней думает". Иванову это причинило боль, но не уничтожило его веры. В тот же вечер он еще раз увидел Настю и условился быть у нее к ночи. Новая, долгая беседа с Настей до 2 часов ночи, еще дальше завлекла Иванова. Он "забыл все в мире"...