Михаил Шаргородский - Избранные труды Страница 5

К тому же времени относится и подготовка М. Д. Шаргородским совместно с О. С. Иоффе (а они нередко выступали в соавторстве, достаточно напомнить монографию «Вопросы теории права», увидевшую свет в период хрущевской оттепели в 1961 г.) статьи общеметодологического характера, в которой затрагивались многие общие вопросы теории государства и права. Статья, насколько известно, готовилась для сборника, который предполагалось издать в Польше под редакцией одного из тогдашних лидеров польской юридической науки проф. Ст. Розмарина. Годы войны Розмарин провел в Советском Союзе, спасаясь от нацизма. По возвращении в Польшу Розмарин поддерживал тесные контакты с советскими учеными, в том числе с проф. Б. Б. Черепахиным, с которым подружился, находясь в Свердловске (ныне – Екатеринбург). Подготовленную статью для опубликования требовалось снабдить рецензиями. Авторы статьи обратились ко мне с просьбой отрецензировать статью, на что я охотно согласился. Прочитав статью, я понял, что о ее опубликовании в нашем Отечестве говорить не приходится, поскольку она явно опережала свое время. Положительно оценив статью, я все же счел необходимым, дабы обезопасить самих авторов, предостеречь их от ряда рискованных положений. Разумеется, не помню всего содержания рецензии, но в одном месте я писал: «Из статьи следует, что мы нэп экономически не победили, а задушили с помощью административных мер». Насколько известно, сборник Розмарина света так и не увидел. По-видимому, это объясняется тем, что эра Гомулки в Польше вскорости прошла, как, впрочем, и хрущевская оттепель. Дальнейшая судьба статьи, по нынешним меркам совершенно невинной, мне неизвестна.

Гром среди ясного неба грянул в начале 60-х годов, когда на юридическом факультете проводилась весьма представительная конференция по уголовному праву, в которой участвовали не только отечественные, но и зарубежные ученые. Конференция проходила под эгидой кафедры уголовного права, на которой ведущую роль играл М. Д. Шаргородский. Участниками конференции были и видные практические работники. В роли возмутителей спокойствия на конференции выступили М. Д. Шаргородский и советник тогдашнего Президента США по юридическим вопросам профессор Липсон.

Шаргородский в своем докладе «осмелился» покритиковать тогдашний Верховный Суд Союза ССР за то, что он вместо того, чтобы неукоснительно следовать предписаниям закона, иногда становится на путь нормотворчества. Это вызвало неудовольствие присутствовавших на конференции представителей Верховного Суда, которые в оправдание своей позиции ссылались на то, что закон нередко отстает от требований жизни и если бы судьи не восполняли имеющиеся в законе пробелы и не устраняли в нем противоречия, то правосудие просто-напросто нельзя было бы бесперебойно отправлять.

Еще дальше «решился» пойти профессор Липсон, который не без удовлетворения и с известной долей сарказма отметил сближение идеологических позиций советских и американских юристов. Если раньше, когда американцы критиковали советскую правовую и судебную систему, советские коллеги, отмечал Липсон, обвиняли нас в клевете, то теперь они говорят по существу то же самое.

Этого идеологические оруженосцы партии, присутствовавшие на конференции, вытерпеть уже не могли. Конференция еще не успела завершить свою работу, а на ее устроителей и факультет в целом как из рога изобилия посыпались доносы с упреками в распространении идеологической заразы, притуплении бдительности, сдаче идейных позиций etc., etc. Главной мишенью этих наветов стал М. Д. Шаргородский, который был снят с поста главного редактора журнала «Правоведение» и заведующего кафедрой уголовного права. Он получил также взыскание по партийной линии. Погорел и тогдашний декан факультета А. И. Королев, который также был освобожден от занимаемой должности. Правда по прошествии определенного срока А. И. Королев вновь успел побывать деканом. Нахлобучку получил и секретарь горкома партии, наш коллега Ю. А. Лавриков, который впоследствии много лет успешно руководил Финансово-экономическим институтом. Лаврикову инкриминировали то, что он проглядел имевший место на факультете идеологический вывих. Гневную отповедь устроителям и попустителям конференции дал известный идеологический работник того времени Снастин, подвизавшийся в обществе «Знание».

Шаргородский, несомненно, был выбит из нормальной рабочей колеи, но не пал духом. Близкий к нему в то время Иоффе говорил мне, оценивая последствия идеологической порки: Шаргородский – большой ученый и он в конце концов оправится. В конечном счете так и произошло, хотя вся эта история не прошла для Михаила Давидовича бесследно и ускорила его конец.

Мне было очень жаль нашего Михаила Давидовича, который наряду с моим учителем – А. В. Венедиктовым, пожалуй, был тогда на факультете наиболее крупномасштабной личностью. Однако Михаил Давидович не очень охотно кого-то к себе подпускал, видимо, считая, что со свалившейся на него бедой он должен справляться сам. Я решился все ж написать Михаилу Давидовичу письмо. Не исключая того, что письмо может быть перлюстрировано, для выражения сочувствия и солидарности прибег к эзоповскому языку. Привлек для этого… учение, как тогда говорили, Сталина о временных и постоянно действующих факторах, которое он озвучил в одном из своих выступлений периода Великой Отечественной войны. Написал Шаргородскому примерно следующее: «…история со злополучной конференцией – это фактор временный, который очень скоро будет забыт, а вот вклад, который Вы внесли в науку и подготовку многих поколений преданных Вам учеников и последователей, – это фактор постоянный, который не только не забыт, но значение которого будет возрастать».

Читатель не без труда заметит, что, судя по содержанию письма, я был заражен в то время большим конформизмом, чем Шаргородский, хотя его положение было куда более опасным, чем мое. Ну что ж, из песни слова не выкинешь – «тут не прибавить, не убавить – так это было на Земле».

Прямых доказательств того, что Михаил Давидович получил мое письмо, нет, но косвенными располагаю. Когда через какое-то время после отправки письма мы встретились на факультете и обменивались рукопожатиями, Михаил Давидович, ни слова не говоря, неожиданно задержал мою руку в своей и некоторое время не отпускал. По этому знаку и по тому, как он на меня смотрел, я понял, что письмо он получил. Такое не забывается и дорогого стоит.

После конференции на факультет зачастили комиссии, которые судорожно искали у нас «идеологическую заразу». Но обнаружить ее при всем желании не могли, поскольку в то время мы были не менее правоверны, чем те, которых на нас напускали.

На несколько лет мы были лишены права проведения каких бы то ни было конференций, т. е., выражаясь криминалистическим языком, были помещены в дом предварительного заключения. Табу сняли лишь через несколько лет, когда нам разрешили проведение межвузовской конференции, но, разумеется, без приглашения иностранных участников.

А как же сложилась судьба самого Шаргородского? Он продолжал вести плодотворную научно-педагогическую деятельность. Наиболее авторитетное тому подтверждение – пятитомный курс уголовного права, подготовленный под руководством М. Д. Шаргородского и его преемника по заведованию кафедрой Н. А. Беляева, который достойно продолжил дело своего учителя.

Михаил Давидович активно сотрудничал и в своем детище – журнале «Правоведение», которым после несправедливого снятия Михаила Давидовича в течение многих лет успешно руководил его ученик Н. С. Алексеев. Он развил и приумножил традиции, заложенные его учителем. Все мы, члены редколлегии и сотрудники редакции, воспринимали каждый поступивший от Михаила Давидовича материал как показатель доверия и дорогой подарок и стремились обеспечить ему режим наибольшего благоприятствования. Опубликовал Михаил Давидович и ряд монографий. Известны его выступления в общественно-политических изданиях, в том числе в журнале «Новый мир», где он полемизировал с известным генетиком В. С. Эфроимсоном.

Скончался Михаил Давидович в августе 1973 г. Похоронен на кладбище в дачном поселке Комарово, недалеко от могилы с надгробием Анны Ахматовой. Рядом с ним покоится прах верной спутницы жизни Дары Исаевны Хуторской.

Любопытная деталь: недалеко от могилы Анны Ахматовой можно найти могилы тех, кто травил Анну Андреевну при жизни, а то и не оставлял в покое после смерти. Хорошо, что хоть от этого Михаил Давидович избавлен.

Невольно всплывают в памяти бессмертные строки поэта:

Я всем прощение даруюИ в Воскресение ХристаМеня предавших – в лоб целую,А не предавшего – в уста.

Ныне мемориальная доска увековечила память М. Д. Шаргородского на стене здания юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, где он много лет преподавал, вел напряженную научно-исследовательскую работу, вкладывая в дело своей жизни силы, душу, знания и талант.