Коллектив авторов - Уголовный процесс современной России Страница 9

Думается, что в российской модели уголовного процесса сосуществуют и взаимодействуют материальные и формальноюридические, объективные а, возможно, и субъективные знания (когда процессуальные гарантии оказываются бессильны обеспечить должный для уголовного производства результат). Но при этом принцип достижения достоверного знания, т.е. стремление к «объективному» установлению юридически значимых обстоятельств такими, какими они имели место в действительности, на всех этапах уголовного процесса как одного из основных специальных (правовых) средств противодействия преступности не должно вызывать сомнений.

В. П. Гмырко, являющийся одним из рецензентов настоящей книги, написал авторам: «Если быть последовательным и не забывать о законе тождества, то речь можно вести только об истине в ее корреспондентской версии без оформляющих ее сущность прилагательных. Т.е. следует различать истину и иные – вероятностные – продукты доказывания. Это – conditio sine qua non!». Хочется надеяться, что в конечном счете именно такое качество достоверных знаний с его неминуемыми коллизиями и разнообразием мы и имеем в виду.

Состязательность же не противоречит истине, а служит главной движущей силой на пути ее познания. С позиций назначения, цели и задач уголовного процесса неразумно низводить производство в суде до уровня спортивного состязания, проводимого в присутствии пассивного арбитра. Мы помним – «суд на рассуд, а не на осуд». Но объективность и беспристрастность суда не должна приравниваться к его бездеятельностному равнодушию. (Каковы к этому процессуальные средства – отдельный, особый вопрос). Собранные доказательства должны быть достаточными для формирования убежденности суда в правильности и справедливости принимаемых решений.

Уголовный процесс – одно из наиболее эффективных правовых средств противодействия преступности. Анализируя его проблемы, невозможно игнорировать и реакцию социума на криминальные злодеяния, безудержную алчность мздоимцев, несмолкаемую уголовную хронику. Обществу остается лишь надеяться на карающий меч правосудия64.

Конечно, формулируя принципы как доктринальные идеи относительно того, каким надлежит быть современному уголовному производству, мы невольно, в той или иной мере, абстрагируемся от реальных жизненных ситуаций и процедур, которые могут быть значительно сложнее или, напротив, примитивнее. Если, предположим, предварительное расследование стороной обвинения проведено небрежно, неумело, поверхностно, а сторона защиты добросовестно и скрупулезно подготовилась к участию в заседании суда, – велик шанс того, что лицо, совершившее «серьезное» преступление, может избежать заслуженной ответственности и наказания. Либо иная ситуация. Любой дознаватель может вспомнить, с каким «воодушевлением» и пониманием благополучной судебной перспективы отнеслись должностные лица контролирующих и надзирающих инстанций, например, к материалу проверки заявления об угрозе причинения тяжкого вреда здоровью, в котором к протоколу осмотра прилагались красочные фотоснимки, отражающие обстановку места происшествия. Без этих иллюстраций, вероятно, немало усилий было бы положено для принятия решения об отказе в возбуждении уголовного дела. Однако примеры подобного рода не должны затмевать роль принципов в формировании законодательства, правосознания сотрудников уголовной юстиции и правоприменительной практики.

Наша позиция по вопросу о законодательном закреплении объективной истины заключается в следующем:

1) категории гносеологии и логики, в принципе не следует отражать в УПК РФ. Однако это благое пожелание сейчас просто трудноосуществимо: наше законодательство, увы, строится по другому сценарию. Поэтому приходится констатировать: как идея мировоззрения относительно должного и целесообразного в уголовном процессе доктринальный принцип достижения объективной истины может быть в большей степени, чем это сделано сейчас, отражен в Кодексе. Можно также согласиться с А. В. Победкиным в том, что каждый дознаватель, следователь, прокурор, судья должны отчетливо сознавать цель своей деятельности и быть нацелены на ее результат65;

2) от употребления терминов «истина», «объективная истина», являющихся философскими категориями и раздражающих многих процессуалистов, в тексте Кодекса следует воздержаться;

3) постулат достижения объективной истины не обязательно следует закреплять в гл. 2 УПК РФ «Принципы уголовного судопроизводства». Достойное место он может найти, будучи помещен в гл. 11 УПК РФ «Доказывание».

С учетом этих соображений можно предложить следующую редакцию ст. 85 УПК РФ:

Доказывание состоит в собирании, проверке, оценке и использовании доказательств с целью всестороннего, полного и объективного установления дознавателем, следователем, прокурором и судом обстоятельств, предусмотренных ст. 73 настоящего Кодекса».

Предлагаемая формулировка и место ее размещения в структуре Кодекса, вероятно, могут, в определенной мере, примирить сторонников и противников закрепления принципа достижения объективной истины в УПК РФ, ведь на смену периоду схоластических дискуссий либо «силовых» методов решения проблемы (почин Следственного комитета РФ) должно прийти время достижения консенсуса. Хотя бы в той части, которая относится к законодательству.

И в заключение. В связи с инициативой Следственного комитета РФ ряд авторитетных процессуалистов ясно и однозначно выразили свое отношение к возможности возвращения или невозвращения уголовного дела судом для производства дополнительного расследования. Ими предлагается обратить внимание на то, что существует и третий путь, используемый в практике Европейского Суда по правам человека, Конституционного Суда РФ, предусмотренный УПК Украины (ст. 333) и ряда других государств – истребование дополнительных материалов по инициативе суда. В том числе, полученных путем поручения органу досудебного расследования производства определенных следственных (розыскных) действий66. Думается, в этом направлении и следует создавать комплекс норм, регламентирующих указанную проблемную ситуацию.

Глава 3. Доказательства и источники доказательств

«Знание точного значения слов и их различие между собой есть необходимое условие всякого научного мышления, ибо слова суть выражения понятий»

Не надо быть слишком проницательным, чтобы предположить: в современной теории доказывания многие заблуждения, неточности и ошибки в значительной степени предопределены концептуально уязвимым законодательным определением понятия доказательств в уголовном судопроизводстве.

Доказательства. Формулировка определения этого краеугольного понятия доказательственного права, безусловно, не могла не оказаться в зоне пристального внимания членов рабочих групп по подготовке проекта УПК РФ, а затем и законодателей. Не случайно, как мы уже отмечали в 1 главе, – только в Модельном уголовно-процессуальном кодексе для государств – участников СНГ предлагалось три его варианта.

Хотя в принципе, закрепление дефиниций в текстах нормативных актов применяются не часто. Тексту закона более свойственны разъяснения терминов, используемых в рамках отрасли права (например, «алиби», «близкие лица», «ночное время», «реплика», «стороны» – ст. 5 УПК РФ67). Не содержалось определение понятия доказательств и в УПК РСФСР 1923 г. Однако, впервые сформулированное в Основах уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик 1958 г. и, соответственно, воспроизведенное в УПК союзных республик бывшего СССР, оно настолько прочно вошло в структуру отечественного доказательственного права. (Постановка вопроса о его ликвидации применима лишь к будущему законодательству). Создатели УПК РФ, наряду с достаточно типичным при обновлении законодательства редактированием, в статье 69 УПК РСФСР «Доказательства» провели замену ряда ключевых терминов, а именно:

1) ранее содержавшееся в ее ч. 1 словосочетание «фактические данные» заменено словом «сведения». Новая редакция нормы, составляющая ч. 1 ст. 74 УПК РФ, объяснима и не вызывает возражений. Объяснима она, на наш взгляд, желанием ее создателей приостановить многолетнюю дискуссию о понятии доказательств в уголовном процессе68, дискуссию в среде ученых, научные представления многих из которых складывались до кодификации уголовно-процессуального законодательства 1958–1961 гг.; дискуссию, в которой основным раздражителем служили, казалось бы, простые и ясные слова, составляющие фразу – «доказательствами по уголовному делу являются любые фактические данные (выделено нами – авт.)». Возражений же ч. 1 ст. 74 УПК РФ не вызывает, поскольку слова «фактические данные» заменены синонимом – «сведения». И в разговорной речи, и в специальной литературе слова «сведения», «сообщения», «данные» и даже «информация» используются как тождественные или весьма близкие по смыслу. Так, термин «сведения» применили А. М. Ларин, И. Л. Петрухин и В. М. Савицкий в статье «Доказательства» при конструировании модели Основ уголовно-процессуального законодательства Союза ССР и союзных республик69.