Остров, одетый в джерси - Востоков Станислав Владимирович Страница 11

Тут наступила тишина, которую смело можно было назвать гробовой. Даже часы на стене перестали тикать. Их стрелки напоминали брови, которые от удивления взлетели на вершину лба и там склеились. Все вокруг задумались, пытаясь понять, что общего может быть между рэпом и охраной природы и как можно играть Марли на бамбуке?

— А сюда ты как попал? — наконец спросил Мриген.

— Меня национальный парк, где я егерем подрабатываю, на повышение квалификации прислал. Апгрейд, понял?

— Понял.

— А то смотри, если не понял, я объясню.

Деограция надел наушники, встал из-за стола и направился к выходу.

— Ну и егерь! — сказал Наянго, когда дверь за новичком закрылась. — Как он сказал его зовут?

— Деограция, — напомнил я.

— Грация? — удивился Томи. — Какая там грация! Дубина он баобабовая!

Тут же с легкой руки Томи «грация» от имени новичка отвалилась, и он стал для нас просто Део. Но парень он, между прочим, оказался неплохой. Верно говорят, нельзя о человеке судить по одежке. То есть по прикиду.

В гостиной МЦОСП стоял магнитофон, и иногда у меня появлялось желание его послушать. Однако каждый раз, заходя в гостиную, я натыкался на Део, который сидел на диване и слушал Боба Марли.

— Чего делаешь? – спрашивал я его, присаживаясь рядом.

— Тусуюсь.

— А почитать не хочешь?

— Ломает.

Читать его ломает!

А еще в гостиной телевизор стоял.

Его Део тоже поглядеть любил. А глядел он его так: посмотрит новости, потом, чик! — на гонки «Формулы-один» переключит. И опять, чик! — передача о животных, о том, какие громадные на Мадагаскаре хамелеоны встречаются.

А потом Део краткое содержание передач нам в столовой пересказывал:

— В Африке такие хамелеоны бывают, ваще! А я-то и не знал! Вернусь домой, расскажу пацанам, а то они не в курсе!

А однажды он передачу про змей увидел и, потрясенный, решил посвятить себя изучению рептилий.

21

Ну, вот мы и добрались до Родриго. Он приехал через день после Део.

По национальности Родриго был бразилец.

Взглянув на нашего нового товарища, Део сразу заключил: «Мажор!», что, в общем, передало наше общее ощущение от первого взгляда на Родриго.

Новичок вошел в дверь, улыбаясь, как артист, рекламирующий зубную пасту. Волосы, покрытые бриллиантином, придавали ему вид человека, только что вышедшего из ванной. Его костюм отвечал самой последней моде. В целом Родриго напоминал Алена Делона на взлете своей карьеры.

Но хоть и распускал Родриго перья, хоть и выступал гоголем, а товарищем, нужно сказать, оказался что надо.

Кроме того, Олуэн, которая следовала принципу: «Когда я кушаю, я говорю и слушаю», уже не нужно было поддерживать беседу в столовой своими воспоминаниями о прошлом зоопарка. Там, где был Родриго, разговор не умолкал никогда. И, хотя английских слов Родриго знал не больше ста, он мог объяснить нам все что угодно, пуская в ход богатую мимику и жестикуляцию.

Любое дело, за которое брался Родриго, быстро превращалось в карнавал. Можно было подумать, что в его жилах течет не кровь, а бразильский кофе. На лекциях строгого Фа Родриго всеми силами старался не нарушать атмосферу научной благопристойности, но рано или поздно терял контроль над своими конечностями.

— Это что за пляски в третьем ряду? — говорил тогда Фа сердито. — Прекратить немедленно!

На короткое время Родриго затихал. Но вскоре природа вновь начинала брать свое, и Родриго опять принимался размахивать тетрадью словно веером, стуча карандашами как кастаньетами.

Постоять в очереди за ужином пять минут было для него пыткой. За это время он успевал три раза присесть на стул и два раза поинтересоваться у впереди стоящих, не умерла ли там Олуэн?

На родине Родриго работал ветеринаром в небольшом зоопарке Сорокаба, недалеко от громадного бразильского города Сан-Паулу. Работу в зоопарке он совмещал с учебой в университете. Родриго был настолько перспективным биологом, что его послали учиться в Англию без знания английского. И ничему бы на Джерси он, конечно, не выучился, если бы Фа не был наполовину испанцем. После каждой лекции профессор затаскивал Родриго в кабинет и повторял ему пройденный материал на испанском. Успехи этой методы были так велики, что по возвращении в зоопарк Сорокаба Родриго сразу же стал его директором.

Кстати сказать, Фа знал не только испанские и английские слова.

Увидев меня за пределами своего кабинета или лектория — мест, где он был неукоснительно строг со студентами, Фа весело ревел:

— Тоффаришш! Пальто!

Эти два слова и по отдельности услышать от Фа удивительно. А уж их сочетание было просто ошеломительным. При чем тут товарищ? Какое пальто?

Однажды, ближе к концу курса, когда мы неожиданно разговорились по пути в зоопарк, Фа рассказал мне, что в детстве с родителями жил в Гибралтаре, где, бывало, продавал верхнюю одежду русским морякам.

— Тоффаришш! — кричал он проплывающему судну. — Пальто!

Судно немедленно причаливало, и советские моряки скупали у Фа все имеющееся пальто.

Возвращаясь к Родриго, надо сказать, что основной темой его научных интересов на родине был редкий пампасный олень. Для того чтобы взять пробы из кишечника этого животного, Родриго преследовал его, сидя рядом с летчиком в кабине вертолета, и усыплял выстрелом из ветеринарного ружья через открытую дверь. Но думать, что главная страсть Родриго — изучение оленьего кишечника, было бы ошибкой. Его душа отдана футболу. Я, надо признаться, числил себя по части футбола не в последних рядах. Но после игры с Родриго сильно упал в собственных глазах.

Как-то мы решили устроить футбольный матч на лугу возле зоопарка. Причем я попал в команду, которая играла против команды Родриго.

В первые же несколько минут он забил нам голы головой, спиной, коленями и пяткой. Я рвал когти и лез из шкуры, пытаясь отнять мяч у Родриго. Вскоре мне стало казаться, что ног у него значительно больше двух, и вырвать мяч из этого сплетения конечностей просто невозможно. Один раз Родриго каким-то невероятным образом очутился возле наших ворот, когда мы вместе с вратарем, бросившимся от отчаяния нам помогать, находились на половине противника. Сев на мяч перед нашими воротами, он стал со скучающим видом ждать нашего приближения. Когда вратарь был уже в нескольких метрах от Родриго, тот начал пятиться, не вставая с мяча, и таким вот позорным для нас образом закатил заключительный гол.

Родриго привез с собою настоящий комплект одежды игрока бразильской сборной по футболу, и когда настала последняя неделя курсов, очень серьезно советовался со мною, кому подарить эту святыню? Сначала Родриго предполагал преподнести ее кому-то из преподавателей. Но, увидев габариты Фа и Криса, он сразу понял, что в майку и трусы бразильского футболиста они не влезут даже при большом желании. В конце концов, Родриго, кажется, подарил их парню из зоопарка по имени Доминик.

Между прочим, мне однажды довелось перекинуться парой слов с мамой Родриго. В коридоре под лестницей висел телефон-автомат, по которому студенты звонили домой. На него же приходили звонки тех, кто звонил в жилую часть МЦОСП.

Как-то, проходя по коридору, я услышал дребезжание аппарата и снял трубку. Голос в трубке был таким далеким, что я сразу понял — звонят из-за океана.

— Ха-але! — кричала сквозь помехи какая-то женщина. — Родриго! Родриго Тексьерра!

Бросив в трубку: «Уан момент!», я помчался в комнату Родриго.

Мама звонила ему каждую неделю, и разговоры их длились часами. В конце концов, у меня стало складываться впечатление, что она либо владеет крупным состоянием, либо работает на телефонной станции. Пристроившись под лестницей на стуле и размахивая руками, Родриго рассказывал маме, что в МЦОСПе случилось нового и чем нас тут кормят. Но, видимо, объяснения Родриго успокаивали его родительницу ненадолго. Не проходило и нескольких дней, как кто-нибудь вновь брал трубку и слышал голос с того берега океана: