Наталья Аверкиева - Три лика пламени Страница 14

Им и впрямь не до нас.

— Как скажешь… — Согласилась я, попутно борясь с вылезающими из прически прядями. Половину шпилек я благополучно потеряла, и теперь произведение Кементари напоминало потрепанное непогодой гнездо с намертво увязшей в нем диадемой. Отчаявшись, я вытащила и оставшиеся шпильки, не без помощи Алдора избавляясь от украшения, и с наслаждением тряхнула головой. Благода-ать! Еще бы расческу…

— Держи, страдалица. — Усмехнулся айнур, превращая забытый кем-то кубок в гребень.

— Благодарю, Владыка. — Вручив ему диадему, я кое-как привела в порядок свою гриву, лишившись при этом изрядного клока. — Куда пойдем? В Тирион что-то не тянет.

— Погуляем в лесу, если ты не против. Луна, трели соловьев, мелодичное жужжание проголодавшихся комаров… — Изощрялся айнур, подняв очи к небу. — Прекрасная женщина рядом. Что еще нужно моей бесприютной душе для счастья? — Невыносимо пафосным жестом он прижал к сердцу мою диадему.

— Неубедительно… — фыркнула я, отбирая украшение. — Предел мечтаний сильнейшего из Аратаров[44] — блуждания по лесу в компании Проклятия Тириона?

— Проклятия Тириона? — Нахмурился Алдор. — Что-то новенькое. Вижу, твои сородичи не скупились на милые прозвища.

— Не новенькое, а старенькое. Поскольку я родилась в день солнечного затмения, народ хором вопил, что это, дескать, дурной знак: суждено мне, несчастненькой, скончаться во младенчестве. И на всякий случай спешил выразить отцу соболезнования. Отец в приметы не верил, а соболезнующих без разговоров выставлял вон. Так что из младенчества я благополучно вышла еще два века назад.

— Дивный народ… Нет бы, наречь наперекор всему выжившего ребенка символом возрождения Арды, торжества Света и прочей высокопарной чепухи. Тем более что родилась ты в день объявления войны «воплощению мирового зла» в моем лице.

— И что — поубивать их теперь за душевную чуткость и доброту? — Передернула я плечами, шагая в сторону леска. — Так пол Валинора опустеет. В конце концов, я заставила их уважать себя, если не любить. Да и не нужна мне их любовь. Оставляю это Нолофинвэ. Вот уж кто стремится быть на виду всегда и везде!

— Не боишься? Так, отсиживаясь в мастерской, можно остаться не у дел. А предприимчивый родственник тем временем приобретет еще большее влияние. Особенно заручившись поддержкой Властителей, огорченных пребыванием Сильмариллов в кладовых дворца Финвэ, а не в Ильмарине.

— Нет, не боюсь. — Резко остановившись, я пристально взглянула на Алдора. Айнур был на редкость серьезен. — В открытую он ничего сделать не посмеет. Да и отец не позволит, братец никогда не заблуждался относительно его симпатий. А если попытается плести интриги, в которых он еще менее искусен, чем в ремесле, я узнаю об этом задолго до начала каких-либо действий, те же палантиры пригодятся. Что до камней… Ведь я могу и не упорствовать. Повод для немилости исчезнет сам собою.

— Я восхищен, Фэйниель… — С мрачным одобрением покачал головой Алдор, поднося мою руку к губам. От мимолетного прикосновения в груди екнуло не хуже, чем от крутого виража на орлиной спине. — С каждым днем нашего знакомства я постоянно открываю для себя нечто новое…

— Да я и сама — открываю. Откуда что берется… — Смущенно отдернула я руку, чувствуя, как начинают гореть щеки. Что со мной происходит? Путающиеся мысли, слабость в ногах, странное томление… Переусердствовала с вином на празднике? — Терпеть не могу обсуждать всю эту семейную грызню, а ты — как нарочно.

— Чем мне искупить вину? — Улыбнулся Ступающий-во-Тьме. Огни Валмара остались где-то за спиной, потерявшись среди вековых стволов, луна укрылась в облаках. В лесу было темно и тихо — ни соловьев, ни комаров, ни цикад. Слишком тихо.

— Спой. — Сказала вдруг я. — Не своим или моим сородичам. Мне.

— Что? — Слегка растерялся Алдор, не ожидавший такой просьбы. — Спеть? Хорошо… Что именно?

— На твой выбор. — Усмехнулась я. — Только не из ваниарского творчества.

— Обижаешь… Ладно, сейчас подберу что-нибудь свое. Только на квениа переложу — подождешь немного?

— Времени у нас предостаточно.

Я почему-то думала, — песня будет о драконах или о бескрайних просторах Эндорэ. Но Алдор оказался не более предсказуем, чем подвластная ему стихия огня…

…Проливается осень на город расплавленным золотом,Украшая застывший безмолвно асфальт и гранит.Но, хоть ветры остудят сердца удушающим холодом,Согревая, ярчайший костер на деревьях горит.И, прощаясь с остатком тепла, проливается дождь,Оставляя следы — миллионы осколков зеркал.Где, лишь только нагнувшись, осеннее небо найдешь,И поймешь — ты нашел все ответы, что долго искал…

…Город на берегу моря — не Белегаэра[45], сурового, северного моря. Накатывающие на гранитные волнорезы свинцовые буруны… крики чаек… хмурое небо… хрустальные башни в серой пелене дождя. И, он же: прозрачная, безоблачная синева, скупое, осеннее солнце, ветер, треплющий пурпурные флаги с серебряным драконом, схваченный невесомыми узорчатыми мостами поток, полыхающая огнем листва… Твердое знание: это не Арда. Другое — чужое — давно погибшее. Бесконечно далекое. Бесконечно дорогое… Мне? Ему? Нам? Наваждение. Просто наваждение.

— Алдор? — Он будто не слышал, с закрытыми глазами прислонившись к дереву. Кажется, даже и не дышал. — Ты… слышишь меня? Прекрасная песня… — Я осторожно подошла ближе, коснулась безвольно опущенной руки.

— Слышу, моя леди. — Он мгновенно очнулся, и, ухватив меня за плечи, притянул к себе. — Очень хорошо слышу. — Теперь моя спина оказалась прижатой к дереву, и сквозь тонкий шелк платья я чувствовала каждую щербинку в коре, и жар его рук. — А ты, наверное, еще и хорошо видела, верно?

— Видела — что? — Алдор криво усмехнулся, не отвечая. Вот так, должно быть, чувствует себя попавшая в драконьи когти неосторожная зверушка. Значит, город у моря — правда? — Откуда это?

— Откуда это — неважно… — Глаза айнура казались двумя черными провалами, в глубине которых тлела багровая искорка. — Знаешь, что действительно важно, aranel? Что ты заставляешь меня думать об этом. И, что еще важнее, искать… неприятностей на свою голову. — Он провел ладонью по моей щеке, убирая за ухо непослушную прядь.

Я вздрогнула — от страха и чего-то еще, незнакомого, неправильного. Страшно было смотреть ему в лицо и боязно — зажмуриться. А ведь я умела сражаться, и не хуже своего кичливого брата. Но здесь, в притихшем лесу, в кольце рук, с чем сражаться — с его взглядом? С собой? С шутницей-судьбой, любящей жестокие забавы? И нужно ли — сражаться?

— Вот я и ищу… Точнее, нашел. Здесь бы и отступить, спасая свою шкуру. Но отступление — для трусов, так, Фэйниель? Разве хоть один из нас струсит? — Не дожидаясь моего ответа, он коснулся губами моих волос, виска… пересохших губ. Не так, как принято было целовать своих избранников у моего народа — бережно, коротко, целомудренно, не разжимая губ… Властно и настойчиво, неторопливо, будто исследуя, — так, что перехватывало дыхание, и в голове не оставалось ни одной мысли… Ни одной разумной мысли.

Поцелуй в Амане — знак любви. Но я не люблю его, — да и может ли существо Арды любить одного из Древних, и наоборот? Я не чувствовала ни щемящей нежности, ни пресловутого ощущения полета. Нет, я не люблю. Любовь у эльдаров не приходит мгновенно, она зарождается медленно, осторожно, сплетается из тысяч тончайших нитей между двумя fear… Она походит на ласковое дуновение летнего ветерка, на прикосновение крыльев бабочки, она ясна и безмятежна, как небо над Валмаром, светла, как сияние вершины Таникветила…

Я же чувствовала лишь жар во всем теле, сумасшедший стук сердца и биение крови в висках. Непонятное томление собралось в одну точку — внизу живота. Отчаянно хотелось вырваться и бежать подальше, и одновременно мучительно было подумать о бегстве. Отступление — путь для трусов, так, Фэйниель?

Неистовый огонь в крови, ослепляющий восторг — почему мне это знакомо? Да, помню: так уже было, когда я призывала магию, творя Сильмариллы. Тогда я была беззащитна перед Силой Первооснов, как сейчас беззащитна перед ним, живым воплощением Стихии. И так же упивалась опасностью и новизной. Тогда это едва не стоило мне жизни…

Алдор оторвался от моего рта и скользнул губами по шее, задержался на ямочке в основании горла, чуть сдвинув ожерелье. Руки Отступника нащупали платиновый замочек, и бесценное произведение искусства полетело в траву, как и диадема. Мне показалось — отнят последний, призрачный щит. Больше — ни одной преграды между мной и моей гибелью. Такой притягательной гибелью…

…И все-таки, как назвать то, что происходит со мною?…

Дыхание Алдора участилось, одна рука, зайдя за спину, притянула меня еще ближе к нему, пальцы другой пробежали от груди к верхней части ног… Подцепили ткань и медленно подняли край юбки вверх, скользя по коже… Я вздрогнула и сама подалась ему навстречу… Ближе… Еще ближе… Мои руки легли ему на плечи… Айнур на мгновение замер, зарывшись лицом в мои волосы…