Алекс Блейд - Революция. Книга вторая. Жертва Страница 17

Я пережил подготовку и сборы. А там война грянула официально. Как и ожидалось, Сербское правительство не смогло выполнить всех унизительных требований, предъявленных Австро-Венгрией в ультимативной форме. Как результат, в начале августа война была объявлена, и мы перешли границу. Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Россия поддержала своих братьев славян, а Германия своих союзников. Франции и Англии не оставалось ничего другого, как принять непосредственное участие. Все основные игроки вступили. Правда Италия не поддержала нас, оставшись нейтральной. Верю, что ей это еще аукнется, когда мы маршем пройдем по Франции. Итак, нас, бывших еще недавно зеленых новобранцев, отправили на фронт, на передовую.

И сейчас мы стоим в девяти километрах от передовой. На нашем участке было пока что довольно спокойно. На войне было не так скверно, как я ожидал в первое время. Может даже все закончится быстрее, чем я смогу вступить в бой. Я по-прежнему не хотел убивать. Только если буду вынужден защищать себя, своих товарищей и братьев по оружию. Я готовился воевать, но не был готов сделать, то что требовалось от меня, как от солдата.

Дни августа выдавались хорошими. Я тогда прогуливался, наслаждаясь краткой свободой, неспешно бредя на луг за бараками. На правом краю луга у нас была выстроена большая общая солдатская уборная — добротно срубленное строение под крышей. Впрочем, она представляет интерес разве что для новобранцев, которые еще не научились из всего извлекать пользу. Дело в том, что на лугу там и сям стоят одиночные кабины, предназначенные для той же цели. Это четырехугольные ящики, опрятные, сплошь сколоченные из досок, закрытые со всех сторон, с великолепным, очень удобным сиденьем. Удивительно бездумные часы… Надо мной было синее небо. А вокруг расстилался цветущий луг. Колышутся нежные метелки трав, порхают капустницы, они плывут в мягком, теплом воздухе позднего лета. Я уже тогда знал, что готовится наступление. И боялся, что мне придется принять в нем непосредственно участие. Приказ есть приказ. Война есть война.

В день моей последней встречи с отцом, со мной произошел интересный инцидент. На меня тогда вывалился из окна какой-то человек. Он был смертельно ранен каким-то животным. Умирая, он передал мне странный предмет в форме кабана. Я пытался найти в тот же день его родственников, но увы. В квартире, в которой он проживал, точнее сказать снимал, о нем мало что знали. И как выяснилось жил он один. В самой квартире не обнаружилось никого и ничего. Откуда могли взяться те странные раны, было совершенно непонятно. Таким образом, этот странный предмет остался у меня.

Да, я оставил его у себя, и носил с тех пор с собой постоянно. Странный холод исходил от него, когда я прикасался. Он меня успокаивал. Талисман на удачу. И сегодня, когда нам объявили о сборе и выдвижении, я вновь достал предмет, и слегка поглаживая, надеялся, что мой первый бой пройдет нормально.

Собственно говоря, для нас все начиналось прекрасно. Лягушатники не ожидали, что Германия пройдет через Бельгию, которой был обещан и гарантирован нейтралитет. Но это война. Удар, который французское командование ожидало на границе нашей империи с Францией, был нанесен практически в незащищенный тыл, благодаря молниеносному проходу через территорию Бельгии. Мы смели их порядки, захватив практически весь север Франции. Сами же лягушатники пробовали нанести массированный удар, как раз в том месте границы, где и были сосредоточены все их силы, где они и ждали нашего удара. Но ничего у них не вышло. Немецкий военный гений одержал сокрушительную победу, отбросив все их жалкие попытки. Одно только огорчало — наши немецкие колонии в Индонезии и Микронезии были атакованы Японией, нашим «союзником». Прощай, мой Тихий океан. А Россия теперь могла сосредоточиться на европейском фронте.

Но теперь наступил мой день. День моего первого боевого крещения. Мы выдвинулись вперед, ожидая первого серьезного столкновения с войсками французов. И теперь мы въезжаем в район артиллерийских позиций. Для маскировки с воздуха орудийные окопы обсажены кустами, образующими сплошные зеленые беседки, словно артиллеристы собрались встречать праздник кущей. От орудийной гари и капелек тумана воздух становится вязким. На языке чувствуется горький привкус порохового дыма. В то мгновение, когда раздается свист первых снарядов, когда выстрелы начинают рвать воздух — в моих жилах появляется ощущение сосредоточенного ожидания, настороженности. Все тело разом приходит в состояние полной готовности. Снаряд за снарядом. Каждый раз повторяется одно и то же. Мне нередко кажется, что это от воздуха: сотрясаемый взрывами, вибрирующий воздух фронта.

Фронт представляется мне зловещим водоворотом. Еще вдалеке от его центра, в спокойных водах уже начинаешь ощущать ту силу, с которой он всасывает тебя в свою воронку, медленно, неотвратимо, почти полностью парализуя всякое сопротивление. Грохот первых разрывов одним взмахом переносит какую-то частичку моего бытия на тысячи лет назад. Во мне просыпался инстинкт зверя. В нем нет осознанности, он действует гораздо быстрее, гораздо увереннее, гораздо безошибочнее, чем сознание человеческое. Этого нельзя объяснить.

Ты идешь и ни о чем не думаешь, как вдруг ты уже лежишь в ямке, и где-то позади тебя дождем рассыпаются осколки, а между тем ты не помнишь, чтобы слышал звук приближающегося снаряда или хотя бы подумал о том, что тебе надо залечь. Если бы ты полагался только на свой слух, от тебя давно бы ничего не осталось, кроме разбросанных во все стороны кусков мяса. Нет, это было другое, то, похожее на ясновидение, чутье, которое есть у всех нас. Это оно, вдруг заставляет солдата падать ничком и спасает его от смерти, хотя он и не знает, как это происходит. Так я думал, не вспоминая о своем амулете в форме кабана, находящемся на шее.

Артиллерийский обстрел постепенно угасает и мы двигаемся вперед. Над лугами стелется достающий до груди слой тумана и порохового дыма. По дороге проходят какие-то части. На касках играют тусклые отблески лунного света. Из белого тумана выглядывают только головы и винтовки, кивающие головы, колыхающиеся стволы. Вдали, ближе к передовой, тумана нет. Головы превращаются там в человеческие фигуры. Солдатские куртки, брюки и сапоги выплывают из тумана, как из молочного озера. Они образуют походную колонну. Колонна движется, все прямо и прямо, фигуры сливаются в сплошной клин, отдельных людей уже нельзя различить, лишь темный клин с причудливыми отростками из плывущих в туманном озере голов и винтовок медленно продвигается вперед. Это колонна, а не люди. Местность становится все более изрытой.

Весь горизонт, от края до края, светится смутным красноватым заревом. Оно в непрестанном движении, там и сям его прорезают вспышки пламени над стволами батарей. Высоко в небе взлетают осветительные ракеты — серебристые и красные шары. Они лопаются и осыпаются дождем белых, зеленых и красных звезд. Время от времени в воздух взмывают французские ракеты, которые выбрасывают шелковый парашютик и медленно-медленно опускаются на нем к земле. От них все вокруг освещено как днем, их свет доходит до нас, и мы все видим на земле резкие контуры наших теней. Ракеты висят в воздухе несколько минут, потом догорают. Тотчас же повсюду взлетают новые, и вперемешку с ними — опять зеленые, красные и синие.

Раскаты орудийного грома усиливаются до сплошного приглушенного грохота, потом он снова распадается на отдельные группы разрывов. Сухим треском пощелкивают пулеметные очереди. Прожекторы начинают ощупывать черное небо. Их лучи скользят по нему, как гигантские, суживающиеся на конце линейки. Один из них стоит неподвижно и только чуть подрагивает. Тотчас же рядом с ним появляется второй. Они скрещиваются, между ними виднеется черное насекомое, оно пытается уйти — это аэроплан.

Обстрел вновь начался. Я вместе со всеми отползаю в сторону, насколько это удается сделать в спешке. Следующий снаряд уже накрывает всех нас. Кто-то кричит. Над горизонтом поднимаются зеленые ракеты. Фонтаном взлетает грязь, свистят осколки. Шлепающий звук их падения слышен еще долгое время после того, как стихает шум разрывов. Рядом лежит насмерть перепуганный новобранец. Он закрыл лицо руками. Его каска откатилась в сторону. Я подтягиваю ее и собираюсь нахлобучить ему на голову. Он поднимает глаза, отталкивает каску и, как ребенок, лезет головой мне под мышку, крепко прижимаясь к моей груди. Его узкие плечи вздрагивают. Но я не чувствовал страха. Во мне пробуждалась какая-то злость и ярость. Инстинкт зверя. Где-то с оглушительным треском упал снаряд. В промежутках между разрывами слышны чьи-то крики. Наконец грохот стихает. Огонь пронесся над нами, теперь его перенесли на самые дальние запасные позиции. Наверно сейчас будет наша атака.