Кирилл Берендеев - Осада (СИ) Страница 20

– Если принять один хлопок хотя бы за одного солдата, получается уже взвод. А сколько в прошлый раз таких хлопков было?

– Примерно столько же, – заметила Манана. – Я пойду. Мне оттуда виднее. Тем более, заваруха начнется.

– Нет. Сестра, будет лучше, если ты останешься с нами.

– Повторяю, для командира особенно. Не вижу ни одного. Русских вижу, движение на кладбище вижу, но самих восставших, увы.

– Если в тот раз они оказались невидны для оптики русских, то учинить разор могли и человек пятьдесят. В такой темноте-то. Да если быстро действовать. Бегать, с место на место.

– Снайпер не бегал, брат. Он просто шел на меня, безоружный. Как те, в селе.

А через миг до ушей группы донесся взрыв первой противопехотной мины. Бахва и Михо немедленно перевели бинокли на деревню. Манана взяла русский пост в перекрестье прицела. Лишенные ночного зрения Нодар и Важа ждали результатов осмотра. Последний нетерпеливо мял пальцы и утирал лицо тыльной стороной ладони.

Наконец, Михо произнес одно слово:

– Самоубийцы.

– Смертники, – поправил его Бахва, отведя бинокль в сторону попятившихся русских. Даже его, видавшего виды на двух абхазских войнах, потрясло увиденное. Он отвернулся, но от зрелища так просто было не избавиться.

– Смертники? – повторил Важа, оглядываясь, пытаясь так, одними глазами высмотреть, что же происходит в Мели. – Что там? Ну что?

Из села шла толпа, незримая ни простым взором, ни в инфракрасные бинокли, толпа, различаемая лишь по тому, как она затеняла едва заметные белесые камни да поблескивавшие в свете звезд металлические столбики заборов. Из кого именно она состояла, кто ее гнал – не различить было в кромешной тьме.

Кто-то из русских крикнул идущим навстречу. Пытался предупредить? – с высоты не поняли его торопливых слов. Впрочем, толпа тоже не поняла, продолжая движение. Говоривший, отошел на шаг, стал что-то показывать жестами, потом хлопнул себя в грудь. В его руке уже был автомат, он снова хлопнул по груди и выставил дуло автомата навстречу шедшим.

Никакой реакции. Следом до высоты донеслось резкое передергивание стволов десятка-другого автоматов. Последнее предупреждение – потом одиночный выстрел в воздух.

– Странно, что они не стреляют, – механически произнес Бахва, до боли в глазах вглядываясь в темноту выходивших из села.

– Странно? – Важу колотило. – Мне не странно. Мне кажется, и ты бы не стал бить по своим, – и резко замолчал. Точно почувствовав неладное.

Русские резко отступили, скорее, бросились прочь от выходивших из села. Первый идущий напоролся на мину, установленную в десяти шагах от дома абрека, у самого конца забора из проржавевшей рабицы, символически ограждающей участок заброшенной территории. Ослепительная вспышка – ему оторвало ногу, ведь, противопехотные мины и не должны убивать, только калечить. Человек покачнулся, но не упал, следом за ним, близко, слишком близко, шли другие, подхватившие его тело, восстановив потерянное было равновесие и давшие возможность двинуться дальше. Словно он не чувствовал дикой боли от разорванной плоти.

Человек сделал еще один шаг вперед. Вернее неловкий прыжок. Новый взрыв – ошметки брызнули во все стороны, тело, лишенное ноги по колено, безвольно рухнуло вперед – и в этот момент его снова подбросило – на следующей мине. Его место уже занял следующий. Новый взрыв – на сей раз лишивший идущего сразу обеих ступней. Человек упал, напоровшись на следующую мину, взрыв, грудь разворочена, позвоночник разорван, а по затихшему телу уже проходят следующие в этой колонне самоубийц. А где-то там, в селении, толпа, остановившаяся у самой границы заминированной зоны, ожидала, когда можно будет двинуться дальше.

– Что же это творится? – с трудом выдавил из себя Важа, он получил бинокль об Бахвы, и разок глянул на происходящее. Только раз. И теперь сидел с закрытыми глазами, содрогаясь от каждого нового взрыва.

– Наверное, пленных выбросили, – неуверенно произнес Нодар.

– Выбросили крайних, – пробормотал Важа. Зубы стучали, мешая говорить. – Тех, кто живет в селе. Я могу назвать по именам тех, кого выбросят в первую очередь….

– Помолчи, – Нодар притянул его к себе. – Не наговаривай.

Русские отошли еще дальше. Кто-то торопливо выбрался на броню подбитого БТРа, оглядываясь. Что-то крикнул в сторону своих, позади него завозились несколько человек, передвигая какой-то неуклюжий тяжелый предмет.

Кто-то из выходивших потерял равновесие на останках товарищей – два новых взрыва пробили брешь большей ширины. Толпа забеспокоилась, от нее донесся странный шум, какое-то громкое  не то гудение, не то рев с закрытыми ртами. Словно шедшие на смерть не могли ничего сказать, неведомой силой лишившись дара речи. Еще два новых взрыва – еще один смертник проложил дорогу пошире, теперь толпа выходила колонною по два. И выходя растекалась, двигаясь по всей ширине дороги, направляясь, с той же молчаливой нерешительностью, к медленно пятившимся прочь русским бойцам. Кто-то из них, тот, что первый предупреждал о заложенных минах, снова стал что-то говорить.

Наконец, его оттащили. Русские продолжали упорно отступать перед выходившими из Мели.

Автоматная очередь ударила где-то в районе кладбища. Оттуда же донеслись пистолетные выстрелы – громкие, четкие, должно быть, стреляли из Стечкина. Послышался хлопок подствольного гранатомета – и залегшая на высоте группа увидела яркую вспышку разрыва гранаты, озарившую развороченное кладбище и несколько человек, без оружия, в комбинезонах цвета хаки, подходившие к занявшим дорогу русским спецназовцам. Столь же медленно и неторопливо, как и те, кто выходил из села. Взрыв осветил их – у одного идущего не хватало руки, у другого грудь закрывала полусгнившая перевязь, начавшая осыпаться от удара взрывной волны и при следующем взрыве обнажившая рваную рану, не затянувшуюся, а воспалившуюся, зачервивевшую. Следом шел человек в национальном костюме – старик, седой как лунь, которому явно не место в начинавшейся мясорубке.

– Что это, – пробормотал Михо, разглядывая подходивших к русским. – Это и есть партизаны?

Манану затрясло. Бахва потянулся и прижал сестру к себе. Смотреть на начавшуюся бойню она не могла более. Но чем сильнее прижималась к брату, тем больше ругала себя за эту естественную, в общем-то, слабость. Не только женщины, любого человека, оказавшегося на месте группы. Сколько бы войн он ни прошел, в скольких переделках не поучаствовал.

Манана была старше Бахвы на два года, она всегда считала себя старшей в семье, несмотря на то, что после смерти отца, главным  в семье стал именно он. Несмотря на то, что и сейчас главный он. Для нее Бахва навсегда останется младшим братом, за которым в давно минувшем детстве был нужен глаз да глаз. Не потому ли она всегда ходила за ним? Будучи сильной, куда сильнее всех его сверстников – сказались гены отца, но еще больше собственное упорство, а постоянная работа по дому любого превратит в неслабого физически человека, – именно Манана вызволяла младшего брата из драк и потасовок. Он сопротивлялся, ох как же он сопротивлялся. Пытался доказать обратное, чаще всего неудачно. Но, срывая попытку за попыткой, не утрачивал упорства. И теперь своего добился, став хоть в чем-то опытнее, сильнее старшей сестры. Наконец, показал ей место женщины в обществе. В их маленькой группе. Где она исполняла столь важную роль. Самую важную – если не брать в расчет командира. Став снайпером, она сама хотела доказать ему прежнюю свою роль – даже попросилась, во время всеобщего призыва, в регулярную армию, ей долго отказывали, но потом, когда грузинские части вышибли из Кодори, когда в буферные зоны вошли европейцы, и грузинам оставалось только вот так мстить – ей дали форму и вот эту винтовку. Стрелять она умела, еще в школе выбивая десятки на занятиях по военному делу. Девочки вообще-то не должны были участвовать, но она упросила военрука. Показывала сверстникам, что и она, девочка, может не уступать мужчине в истинно мужском деле. А Бахве… ну с братом все давно было понятно.

Они так и шли по жизни – Бахва ушел на войну, она пыталась догнать его, но тогда, несмотря на всю тяжесть боев и горечь потери части Большой Грузии, ее не взяли. Отказал военком, как выяснилось позже, втайне упросила мать. Тогда Бахва вернулся героем.

И наверстать упущенное старшая сестра смогла только сейчас. Вновь доказав и себе и всем остальным свое место – свое равное положение. Ах, до чего же не принятое в их обществе. Ее даже обвиняли в русизме, в том, что похожа на наглых русских женщин – настолько она показывала себя самостоятельной и равной среди мужчин. Она хотела другого – быть с братом. Где бы он ни был, быть с ним. Помогать ему. Заботиться о нем, пусть даже он против, пусть он возражает. Или, лучше, помогать ему так, чтобы он был если не благодарен ей, то просто не препятствовал – поскольку она выполняла свою работу.