Павел Буркин - Обречённые. Том 1 Страница 27

С недавних пор этому официозу Мэтхен не верил ни на грош. Если бы во всём был виновен климат, большая часть людей бежала бы — хоть на север, хоть на юг. И такая волна переселенцев неминуемо затопила бы тогдашний, старый и обленившийся Свободный Мир. Но этого не произошло — наоборот, все эти ребятки куда-то бесследно исчезли. Значит, было, было что-то ещё, что условно и называют Великой Чисткой. Возможно, и климатические изменения произошли не сами по себе: если что-то происходит и кому-то это жизненно важно, кто поверит, что всё началось случайно? Может, и Россия стала Подкупольем не сама по себе? Она тоже мешала Свободному Миру… Даже постсоветская, слабая и нерешительная.

— Расскажу, что знаю, — наконец решился он. — Но с условием.

— С каким? — спросил Кривоногий Хой. Толстая Соня Кабаниха уже клевала носом: спала она чаще, чем бодрствовала, больше любила только есть. Увы, едой Подкуполье никого не балует.

— Увидите книгу, любую, — он поднял «Историю России» над головой, чтобы её смогли увидеть все. — Немедленно несите сюда. И с завтрашнего дня начинаем учиться. Буду учить вас читать и писать.

«Боже, ну что я плету?! — думал Мэтхен. Идея его посещала, но не так уж часто. В первые месяцы он так и не придумал, как привлечь к учёбе малышню. Да, если честно, и не стремился: хватало дел важнее, один завод отнимал все силы, да и после похода по болотам он едва не отдал богу душу. Полгода поправлялся. — И как теперь отказаться?»

Но отказываться — странное дело! — не хотелось. Они имеют право хотя бы на память. А история при всём желании не может подпасть под «технологии». Как и обучение подкупольских детишек грамоте их же языка. Хотя судейские крючкотворы бы нашли, к чему прицепиться.

— Прежде всего. Зона, то есть Подкуполье, образовалась не так давно, всего сто тридцать лет назад. У вас успело смениться не более семи поколений, а у нас — всего-то два, и то не до конца. Продолжительность жизни с тех пор выросла почти вдвое. А до того, как возникло Подкуполье, была Россия…

И книги — понесли. Мэтхен стал обладателем четырёх фэнтэзи-романов, шести порножурналов, детектива от Дарьи Донцовой, школьных учебников по английскому, географии и алгебре, инструкции по эксплуатации мясорубки «Бош», и парочки любовных романов. К ним добавлялись новые и новые, в подвале стало тесно: в развалинах отыскали удачно рухнувший книжный магазин. В бетонном крошеве образовались сухие, тёмные пустоты, а постоянство подкупольных температур само по себе благоприятствовало сохранности. Не стало проблем ни с учебниками, ни с «внеклассной литературой». Теперь лекции опирались не на забарьерный официоз, а на почёрпнутые из первоисточников факты. Увы, они не оставили от официальной истории Подкуполья камня на камне. Самым ценным приобретением оказался затрёпанный и разваливающийся, с несколькими выдранными в конце страницами, разрисованный давно умершим озорником букварь.

С такой мини-библиотекой можно начинать учиться. И учёба — закипела. У новоявленных «школьников» не было ни ручек, ни карандашей, ни тетрадей (потом одну нашли — со слипшимися от влаги страницами, слизь покрывала обложку сплошным слоем). Писали выломанным в кустах прутом — на облепленной слизью стене, как на классной доске. А попробуй его удержи, прут-то этот, если у тебя не руки, а клешни, ласты или просто беспалые культяпки? Приходилось импровизировать, как всякому первопроходцу: ещё никто не пытался учить грамоте мутантов. Но читать худо-бедно выучились все… в смысле, все, кто в принципе могли научиться. А то ведь были среди детворы и слепые, зато умеющие чуять радиацию и слышать радиоволны, и глухие, зато пятирукие, и вроде бы не отличимые от людских детей — но совершенно безмозглые.

Каждый вечер подвал Мэтхена превращался в избу-читальню. Пришлось перебираться в бывшую подсобку — её обустраивали всем миром. Тяга к знаниям охватила не только детей: первым прилетел непьющий Петрович, за ним приполз Амёмба. Потянулись другие, кто ещё не пропил мозги — большей частью бабы, и то не все. Мэтхен не переживал: главное, к нему ходила почти треть детишек. Половина тех, кто не уродились откровенными идиотами.

Собирались — уже не в подвале, никакой подвал не вместит такую ораву, а на просторном пустыре. Кто постарше, подружнее с пойлом, ворчали. Но до мордобоя не доходило: им тоже была с занятий выгода. Не путалась под ногами детвора, да и к краникам очередь стала меньше. А некоторые мужики — вот уж и правда чудо, по сравнению с ним все фокусы Саурона и Гэндальфа из самой толстой найденной книжки просто ерунда — вообще решили, что жить можно и без пойла! И действительно: не помер никто, зарумянились даже — под слоем грязи, впрочем, всё равно ничего не видать. Никто из них не замечал, как с каждым днём мрачнеет Двуглавый. Мэтхен тоже не замечал. И это оказалось ошибкой.

Ну, здоров, ну себе на уме, ну, искренне считает себя властью. Но всем, кто не ходит к краникам, на него плевать. И даже алкаши… Прикажи он не подходить к краникам — да кто послушается? Его так называемая власть кончается, едва кто-то перестаёт пить.

Зима Подкуполья почти неотличима от лета — только больше кислотных и радиоактивных дождей, порой они льют целыми днями, без дождевика на улице не показаться. Хорошо хоть, толстый полиэтилен ядовитые капли не брали, а плащ и самодельные калоши можно было оставлять на лестнице в подвал. Смог смешивался с густыми туманами, солнце почти не пробивалось сквозь эту пелену. Два часа в день царили свинцовые сумерки, всё остальное время — непроглядная мгла или синий полумрак.

В эту ночь Двуглавый не воспользовался любимой привилегией. Краник, предназначенный для вождя и только для него, остался пустовать. Глядя, как расползаются по посёлку пьяные и невменяемые посельчане, он усмехнулся. Надо же, какие все смешные! Особенно хорош вон тот, здоровый… Как его? А, Костяныч Кузя. Заполз в большую чёрную лужу, тут же добавил — и обмочился от счастья. Теперь он одновременно пил и мочился, причём мочился туда же, откуда пил. Неужели он и сам такой бывает? Нет, пойло нужно употреблять пореже. А то ведь эти, которые пить не хотят, ещё увидят Двуглавого Борю таким же забавным. А допустить, чтобы над вождём смеялись — нельзя. Пусть боятся, пусть хоть ненавидят, или, наоборот, любят и обожают — без разницы. Но там, где начинается смех — кончается власть.

Боря не был таким уж гением — но даже его попорченных пойлом мозгов хватило, чтобы понять: впервые за много лет у него появился противник. Было бы полбеды, если бы какой-нибудь обыкновенный безмозглый костолом. Таких он видел, последнего забил насмерть лет пять назад, Эири как раз год сравнялся. Но этот делал что-то непонятное — и с каждым вечером всё меньше народу ходило к краникам, а всё больше пропадало в хатке новичка. Если так пойдёт и дальше…

Впрочем, это тоже полбеды. Хуже, что жена куда-то спешит по вечерам, стоит ему отправиться к краникам. Особой любви он к ней никогда не испытывал, а с некоторых пор стал, наоборот, злиться. Ну что это такое: уже два года вместе, каждое утро, как только возвращается от краников, старается — а толку чуть. И раньше хоть было удовольствие, теперь и его не стало. Нет, конечно, она не посылала его подальше — но сразу было видно, что голова занята другим.

Да что там, и сама ведь как-то незаметно, исподтишка стала другой. Даже словечки какие-то новые появились. «Россия», «история», «Резервация» какая-то… Тьфу, и не выговоришь! А вот ещё словечки: «мутанты», «энергокупол», «европейская федерастия»… И всё говорит какие-то заумные вещи, будто страна такая существовала, ещё до того, как Подкуполье образовалось. Как пить дать, очаровал её этот очкарик, забил голову всякой дурью, которую и выговорить-то на трезвую голову не выговоришь.

То ли дело с Ханкой Портянкой, или с Глюкой Козюлиной, или с Рыжей Зинкой… А лучше со всеми сразу, и ещё несколькими поселковыми девками. С кем бы они там ни жили, а вождю не откажется дать ни одна. Против не будут даже их нынешние хахали: наоборот, будут потом ходить гоголем и хвастаться: раз с моей девчонкой сам Двуглавый спать не побрезговал, значит, я и сам чего-то стою!

И всё-таки верность Эири — вопрос не чувств, а престижа. Даже, можно сказать, власти. Двуглавый вряд ли сумел бы это объяснить словами — но если вождь не может добиться покорности даже от жены, как он будет этого требовать от других?

Увы. Будь второй половинкой какая-нибудь Глюка Козюлина, проблем бы не возникло. Его кулаков боится весь посёлок. Но с Эири такие шуточки не проходят. Разок он попробовал — кулаки болели почти месяц, пока не срослись кости. Это её умение превращаться в стальную статую, неуязвимую, как броневик «туристов», по сути, уравнивало его превосходство как вождя.

Так что же, оставить всё, как есть? А может, всё-таки ударить, но не по ней?