Леонид Свердлов - Ай да сукин сын! Страница 3

Цель была достигнута: Шелленберг подскочил как укушенный и принялся ощупывать стул, на котором сидел, но, убедившись, что это не бомба, не муравейник и не голова Мюллера, которого он ненавидел за скрытность, налил трясущейся рукой воды в стакан и сказал:

— Успокойтесь, Штирлиц, я сижу на обычном стуле, а вот вы явно перетрудились, выпейте воды, а я сейчас выпишу вам путевку в санаторий на десять дней.

«Отлично,» — подумал Штирлиц. Теперь он знал, что нужно делать, чтобы получить путевку в санаторий. Но сейчас было не до этого, и Штирлиц решительно сказал:

— Нет, Шелленберг, вы сидите не на стуле, а под колпаком у Мюллера, и скоро нам обоим выпишут путевку в такой санаторий…

В продолжении не было необходимости: Шелленберг, всегда понимавший своих подчиненных с полуслова, молча упал в обморок. Штирлиц умел производить впечатление на начальство: он отлично знал, что для любого немца лучше съесть дохлую кошку без горчицы и соли, чем попасть под колпак к Мюллеру. А Шелленберг был чистокровным немцем.

Воспользовавшись временной нетрудоспособностью начальства, Штирлиц просмотрел бумаги, лежавшие на столе, но, не найдя ничего интересного, взял стакан воды и наклонился к свернувшемуся под столом шефу политической разведки рейха. Однако, увидев стакан, Шелленберг, сразу очухался и, выпучив глаза, спросил:

— Что это?

— Вода. Вы мне сами ее налили.

— Уберите немедленно! — взвизгнул Шелленберг, яростно суча под столом ногами. — Вы с ума сошли: она же отравлена!

Штирлиц не обиделся: в СД любили такие шутки — он просто выплеснул воду на дверь. За дверью зашебуршали: отравленная вода попала через замочную скважину кому-то в глаз.

— У Рольфа в кабинете стоит рация, — Штирлиц хмыкнул, давая понять, что это само по себе возмутительно.

— Рация у Рольфа? — переспросил Шелленберг, и рука его потянулась к телефону.

— Не надо никуда звонить, — поморщился Штирлиц. — Это не его рация.

— А…?…?

— Ну, естественно не его. Это рация русской радистки. Я ее уже месяц ищу, а попадает она к Рольфу, который смыслит и в рациях, и в радистках как кошка в алгебре. А я теперь места себе не нахожу: сижу без связи как…

Штирлиц осекся: он почувствовал, что сболтнул лишнее, но Шелленберг, к счастью, истолковал его слова по-своему:

— Это плохо, — задумчиво сказал он. — Такому мужчине как вы никак нельзя без связи. Вы же зачахнете. Что же вы теперь намерены предпринять?

— Я должен сам ее допросить. Еще не родилась такая радистка, которую я не смог бы убедить работать на меня!

Шелленберг знал, что это не пустая похвальба.

— Это точно, — вздохнул он. — А радистка…

— Высший сорт! — заверил его Штирлиц, доставая из кармана фотографию Кэт.

— Да, — мечтательно вздохнул Шелленберг, — Сам бы допросил, но…

Жену ему подобрал лично Гиммлер. За что — это тайна, о которой даже сам Шелленберг никому не рассказывал.

— Так значит, радистку я забираю? — спросил Штирлиц, когда за окном стемнело и настала пора идти домой.

— Забирайте, — махнул рукой Шелленберг. — В случае чего ссылайтесь на меня.

— В дверях Штирлиц обернулся и спросил:

— А рацию?

— Что рацию?

— Ее мне тоже забрать?

— Она-то вам зачем?

— Ну не оставлять же ее у Рольфа. Он ведь только и может, что разобрать ее на детали для подслушивающего устройства, которое он установит в вашем кабинете.

— Что?!! — завопил Шелленберг так, что у всех, кто подслушивал этот разговор, заложило уши. — Подслушивающее устройство в моем кабинете?!!!

Штирлиц кивнул.

— Хорошо, — сказал Шелленберг, успокаиваясь, — я поговорю об этом с грязной баварской скотиной (особо расчувствовавшись, он так называл Мюллера). Но главное сейчас — радистка.

Лучший агент гестапо Клаус всегда очень тщательно готовился к каждому новому заданию. Он любил свою работу, относился к ней творчески, и всякий раз, когда по его доносу кого-нибудь расстреливали, он испытывал тоже чувство, какое испытывает художник, закончивший новую картину.

На этот раз он заказал гестаповскому костюмеру лагерную полосатую робу самого модного фасона с номером 1912 (год рождения Клауса) и кепку как у Тельмана, потом, надев это, пробежался несколько раз вокруг дома своей очередной жертвы, чтобы было видно, что он только что убежал из концлагеря. Жертвой на этот раз был пастор по фамилии Шлаг. Клаусу следовало провести с ним беседу так, чтобы у всякого, прослушавшего запись этого разговора, не осталось сомнений, что этот Шлаг — тайный пособник коммунистов. Зачем — это Клауса не касалось. А план его был таков: как только пастор откроет дверь, рухнуть ему на руки и, не дав опомниться, умолять, чтобы не сдавал обратно в концлагерь, затем вызвать на откровенный разговор, напоить и добиться, чтобы Шлаг обложил нацистов и фюрера последними словами.

Все удалось на славу: увидев в дверях Клауса, Шлаг, ни о чем не спрашивая, втащил провокатора в комнату и влил в него весь оставшийся в бутылке коньяк, к сожалению, его оставалось совсем немного, так как пастор Шлаг открыл эту бутылку еще за четверть часа до прихода Клауса.

— Рад! Очень рад вам, дорогой товарищ! — приговаривал пастор Шлаг, потчуя Клауса коньяком. — Вы коммунист?

— Где коммунист?! Кто коммунист?! — подскочил Клаус, нащупывая на боку пистолет, но не найдя его на привычном месте, вспомнил о задании и ответил:

— Я коммунист.

— Вот радость-то! — воскликнул Шлаг, доставая из шкафа продукты. — Кушайте, кушайте, товарищ, а то вас в лагере, небось, совсем не кормили!

— Кто это вам сказал, что в у нас в лагерях плохо кормят? Назовите мне имена и адреса этих грязных провокаторов. Впрочем, вы правы: кормили действительно неважно. А как вы относитесь к фюреру?

— Бесноватому?

— К этому, — Клаус показал Шлагу фотографию фюрера. Тот в ответ молча плюнул на нее и бросил на пол. К сожалению, это никак не отразился на диктофонной записи и Клаус, воспользовавшись тем, что Шлаг отвернулся, поднял фотографию, вытер плевок рукавом и, поцеловав, убрал в карман.

Беседа продолжалась до ночи. За это время Клаусу удалось добиться от Шлага всего, чего требовал Мюллер: Шлаг и в самом деле был тайным пособником коммунистов.

Когда переодетый в сутану своего нового друга Клаус вышел на улицу, перед домом пастора Шлага остановилась машина с берлинским номером.

— Это ты, Клаус? — удивленно спросил Штирлиц, высовываясь из ее окна. — Что это ты тут делаешь?

— Работаю, — гордо ответил Клаус. — Я тут по заданию самого Мюллера.

— Бог в помощь, — покачал головой Штирлиц. — И как успехи?

— Все в ажуре, господин штандартенфюрер. Я тут одного попа расколол. Он, оказывается, тайный пособник коммунистов. У меня и запись при себе, хотите послушать?

— Обязательно послушаю. Молодец, Клаус! Хочешь, до дома подброшу?

— Не знаю, удобно ли.

— Еще как удобно! Садись, нам по дороге.

— Спасибо, господин штандартенфюрер! — удивленно пробормотал Клаус, садясь в машину.

— Не за что, — зевнул Штирлиц, проверяя пистолет. — Может быть, у тебя просьба какая-нибудь есть или семье передать чего-нибудь надо? Ты говори, не стесняйся.

— Отдохнуть хочу. Завтра же попрошусь в отпуск.

«Хорошая мысль,» — подумал Штирлиц и сказал:

— Зачем же завтра? Пиши заявление прямо сейчас, а завтра я сам отдам его Мюллеру, вместе с твоей пленочкой, а ты к тому времени будешь уже далеко отсюда.

— Просто не знаю, как вас благодарить: вы первый, кто обо мне так заботится!

— И последний, — заверил Клауса Штирлиц.

Через полчаса Штирлиц вновь появился перед домом Шлага. Он шел по садовой дорожке, освещая себе путь горящей диктофонной лентой.

Шлаг с трудом держался на ногах после беседы с Клаусом, но Штирлица он сразу узнал.

— Садись, дорогой товарищ! — сказал он, толкая к Штирлицу стул.

— Спасибо, — ответил Штирлиц, забирая у Шлага стул, и тот, лишившись опоры, грузно бухнулся на диван.

— Слушай, Шлаг, — проникновенно заговорил Штирлиц, — выручай: мне тут Центр поручил переговоры сорвать, а Кэт в гестапо забрали и я сижу без связи…

— Без чего сидишь?

— Ну, какая тебе разница? Ты переговоры сорвать сможешь?

— Все в руке божьей, — сказал пастор, поднимая над головой бутылку. — О чем разговор, Штирлиц, конечно смогу.

— Я за рулем, — Штирлиц поспешно прикрыл ладонью подставленный ему стакан, но Шлаг, не обратив внимания, налил ему сквозь пальцы.

— И еще, — сказал Штирлиц, пригубив стакан. — У тебя, я знаю, большие связи, не мог бы ты мне порекомендовать надежного человека: мне связник нужен?

Шлаг отхлебнул из бутылки и, рыгнув, ответил: