Отрезанная ветвь - Ivan Ivanovich Страница 84

— Это я? — почти шепотом спросила она Урсу.

— Конечно ты, дорогая. Видимо, во дворце не осталось кого-то, кто мог бы тебе показать мир без военной формы, парадов и войн. Показать тебе мир красоты и нежности. Мир, где люди будут готовы убивать только ради одного твоего взгляда, — проворковала Урса и наткнулась на удивленный взгляд дочери. — Да, такие случаи тоже бывали. Никто серьезно не пострадал, но следить за их спором из-за меня… не скрою, было приятно, — Урса, хихикнув, мечтательно улыбнулась.

— Мама… научи меня! — вдруг выпалила Азула, решительно посмотрев на мать.

— Чему, Азула? — сделала вид, что не понимает, о чем речь, Урса.

— Быть… быть как ты, — сказала девочка, чем вызвала улыбку матери.

— Этому нельзя научить, милая. Женщиной можно стать лишь самой. Но сделать так, чтобы ты научилась… да, это я могу, — согласилась Урса, за что была награждена счастливыми объятиями дочери.

Конец флешбека

С того момента, Азула стала активно участвовать в забавах местной молодежи. Первым экзаменом для нее стал организованный Урсой прием для местных девиц и их матерей. Якобы, чтобы присмотреть невесту для одного из племянников. На самом же деле, чтобы дать Азуле возможность набраться опыта в домашней обстановке. Затем было совместное посещение приемов знатных господ и первый единичный визит на вечеринку по поводу дня рождения у дочери местного жреца храма Агни, откуда она вернулась очень довольная. И вот сейчас, через два месяца после ее появления здесь, Азула сама пригласила подруг к себе домой и беззаботно смеялась над очередной местной сплетней. Урса понимала, что до полного исцеления души дочери еще далеко, но теперь она без страха могла смотреть в будущее, которое виделось ей все более и более безоблачным.

center***/center

К столичной тюрьме подъехала запряженная лосельвом карета, сопровождаемая небольшим эскортом всадников на комодоносорогах. На себе они несли знаки различия личной охраны Великого Вана* и Хранителя Государства Чан Мина. Сам он был одет в неизменный красно-черный халат с золотыми обшлагами. Правда, вместо кожаного лимао, на его голове была шляпа кат* черного цвета с высоким верхом и катккыном*, украшенным драгоценными камнями.

Что же могло привести столь важного человека к столичной тюрьме? Естественно, лишь важные государственные соображения по имени бывший Хозяин Огня Озай и хранимые им тайны. По правде говоря, за те два месяца, что Чан Мин прожил в столице после возвращения в Страну Огня, он впервые набрался смелости совершить визит к своему отцу. До этого он постоянно откладывал его, боясь этой встречи как огня и страдая от угрызений совести все это время. Да, ему было известно, что последние восемь лет Озай постепенно сходил с ума от силы, что стала ему доступна, и от вседозволенности, что даровала ему абсолютная власть.

Да, он знал, что Озай совершил слишком много не только плохих, но и глупых и не просчитанных поступков, поставивших страну в весьма сложное положение. Но детские воспоминания и уважение к Озаю, что все еще теплилось в его сердце, не давали Чан Мину просто отмахнутся от него, как это сделал Зуко. Хотя, у его младшего брата были все основания не просто арестовать Озая, но и прилюдно казнить с особой жестокостью. Азула тоже не питала к Озаю теплых чувств и, хоть и не была столь радикально настроена, тоже не горела желанием прощать отца. Тем более теперь, когда она наконец-то сбросила с себя железный панцирь и, с посильной помощью матери, постепенно превращалась в молодую девушку, осознающую свою женственность.

Один из тюремщиков открыл тяжелую железную дверь камеры Озая и, повинуясь повелительному жесту рукой, откланялся по своим делам. Войдя внутрь, Принц и Великий Ван Чан Мин подошел к железной решетке, ограждающей весь мир от того, кто всего пару месяцев назад наводил на него ужас.

— Какая встреча. Позор семьи вернулся домой, — пробормотал Озай, смотря на Чан Мина из-под прикрытых век. — Я счастлив, — сказал он, хмыкнув.

— Я тоже рад тебя видеть, отец, — ответил на «приветствие» Чан Мин, даже не поведя бровью. — Я бы хотел с тобой побеседовать, — он вольготно уселся на железную табуретку, прибитую к полу.

— А я нет. И вообще, я слишком занят, чтобы принимать всяких голодранцев, — гордо и надменно процедил Озай, оборачиваясь лицом к стене камеры и спиною к Чан Мину.

— А если голодранец, которого ты вышвырнул из дворца, словно нашкодившего кота, теперь второй человек в государстве? Даже теперь ты не захочешь говорить? — Чан Мин не особо надеялся на адекватный ответ. Сейчас он искал то, чем можно было бы зацепить Озая и вывести на откровенность. Да и понять, что у него на уме, не мешало бы. Ну и, наконец-то, старая обида, что все это время была загнана куда-то вглубь души, вновь дала о себе знать, требуя ответа на простой вопрос: почему?

— Ты еще больший идиот, чем я думал, — вздохнул Озай, не оборачиваясь к принцу. — Принц и Великий Ван Чан Мин Первый! — издевательски протянул Озай и резко повернулся к Чан Мину. — Получил подачку от этого неудачника Зуко и теперь задираешь нос, гордый от своего предательства! — закричал Озай. Впрочем, Чан Мин был готов к этому, из-за чего ни один мускул на его лице не дрогнул. Но это был еще не конец. — Я породил лишь тупых предателей, способных только хныкать и нарушать великие планы, которые должны были привести нас к власти над миром, — тиран устало откинулся к стене, тяжело дыша.

— Твой путь вел