Меня зовут Виктор Крид (СИ) - Француз Михаил Страница 95

И ведь так, Дзен его возьми, каждый раз! Каждый выход каждого члена нашей команды. На протяжении всех соревнований. Всей Олимпиады, Дзен!

К третьему августа, когда, наконец, Олимпийский Мишка воспарил-таки над переполненным стадионом, а советский хор спел ему «Досвиданья…», у меня не было уже никаких сил. Ни моральных, ни физических. Совершенно.

Я приехал в спорткомплекс Федерации, добрался до своего кабинета, взял чистый лист бумаги, первую попавшуюся ручку и написал на нём: *в правом верхнем углу*

“Тов. Сталину И.В.

От: Крида В.И.

*далее по центру*

Заявление:

Я заебался, я ухожу.

*с левого края под текстом*

3.08.1980 (подпись) Крид В.И.”

Сунул этот лист в руки ничего не понимающей Наташи. После чего собрал свои пожитки в спортивную сумку и “прыгнул” в Камар-Тадж, где буквально рухнул на пол комнаты Суо и отключился, стоило только закрыть глаза.

Сон только был какой-то странный: я снова смотрел на свое тело сверху. Откуда-то еще выше лился свет: яркий, теплый, приятный, чуть щекочущий. Он проходил сквозь “меня” и падал на мое тело. Он лился и лился, а под его воздействием в теле формировался, словно бы копировался другой “я”. Другой, но совершенно точь-в-точь такой же. Полная моя астральная, ментальная, эфирная или какая там еще копия. Совершенная и абсолютная, со всеми знаниями, навыками, привычками, с личностью и сущностью… И этот другой “я” начинал “прорастать” в тело, сливаться с ним, осваиваться, а тонкая серебряная нить, что соединяла с оставленным телом “меня”, истончалась, таяла. “Меня” начинало сносить и тянуть куда-то… Свет исчез.

Нет уж! Так не пойдет! Я уже оставлял свое тело и больше не хочу! “Я” что есть сил рванулся в свое тело, резким, мощным ударом выбивая из него того, другого “себя”. Вспышка, и я открыл глаза, рывком принимая сидячее положение. Быстро ощупал себя, вскочил, попрыгал, выполнил максимально быструю короткую связку “боя с тенью”, опустил руки и облегченно выдохнул, после чего расслабленно рухнул обратно на мягкий теплый пол комнаты Суо. Как раз открылась дверь, зашла она сама. Я поманил ее к себе, похлопал рядом с собой ладонью по полу и хитро подмигнул. Она ответно улыбнулась и легла ко мне. Дальнейший бурный и продолжительный супружеский секс выбил из головы остатки дурацкого сна.

***

Глава 71

***

Неделю я только спал, ел и отдавал накопившиеся супружеские долги. Даже собственными тренировками не занимался. Часами мог просто сидеть на камне и бездумно смотреть вдаль остановившимся рассеянным взглядом.

Суо в такие часы меня не беспокоила. Даже не подходила.

Похожее состояние у меня было в сорок третьем, когда мы с Эриком, тогда уже Эриком, осели в Швецарии, и вдруг оказалось, что всё. Просто всё. Безумная гонка наперегонки со смертью закончилась. Мы «добежали» и больше «бежать» не надо.

Это дикое, на самом деле, состояние. Ну, кто когда-либо испытывал что-то подобное, тот поймет. А кто не испытывал, тому не объяснишь эту гулкую, звенящую пустоту в голове. Эти «фантомные порыва» немедленно сорваться и куда-то бежать, а следом за ними понимание – что бежать никуда-то и не надо. Накатывающее облегчение с привкусом беспомощности.

А через неделю мне в руки попалась газета. Не знаю, как она оказалась в Камар-Тадже, может Суо принесла, может кто-то из её учеников. Обычная газета, даже не Советская, и не свежая, какими меня снабжали в Москве. Не вникал в подробности того, кто следил за этим, но на журнальном столике в моём рабочем кабинете, всегда, каждый день была свежая пресса. И обязательно несколько разных изданий. Я, иногда, честно говоря – довольно редко, когда выдавалась свободная минутка, брал почитать какую-нибудь. Правда, «свободная минутка» выдавалась совсем не часто.

Вот и тут, заметил лежащую газету и прихватил её со стола, следуя на улицу. Совершенно не запомнил, что было за издание. Да мне, в принципе, было и не важно.

Я открыл её и замер, бараньим взором уперевшись в фотографию Высоцкого… в траурной рамке. Оказывается, он умер прямо во время проведения Олимпиады. И его хоронили чуть ли не всей Москвой. А я-то, забегавшись, даже и не знал об этом.

Нельзя сказать, что мы с ним были близки. Нет. Сталкивались несколько раз на «Мосфильме». Нас представил друг другу Брюс в семьдесят третьем. У них какой-то совместный фильм был. И позже, несколько раз мы с Суо выбирались на его выступления, два раза ходили в театр на Таганке.

Я помню, как пытался затащить его к себе в ученики, увлечь Боевыми Искусствами, спортом… но Владимир Семёнович совершенно этим не интересовался. Позднее, я продавил ему один официальный большой концерт в Спорткомплексе Федерации, в большом зале.

Ну, как продавил? Просто попросил его выступить, а всех официальных лиц, что приходили, пытаясь отговаривать, намекали на проблемы, неприятности, нежелательность… слал лесом. Допосылался до того, что в день концерта, в зал пришёл САМ.

Ну, что сказать? Иосиф Виссарионович тогда, после концерта, сказал: «Хорошие песни. И поёт хорошо. Талантливый человек. Но, товарищ Крид, полегче, пожалуйста, с товарищами из Исполкома – люди ведь на работе».

Это было в семьдесят шестом… Правда, ситуацию для Владимира Семяновича это не сильно поменяло. Ведь те слова Сталин сказал тогда мне, а вот, что он сказал тем самым товарищам, с которыми просил быть «полегче»…

Да я и сам понимаю, что Владимир Семёнович, хоть и гений, но немаленькая часть его творчества – опасна. Слишком много свободы в его мыслях и его стихах.

Но это не главное. Концерты, цензура, сложности… все с чем-то подобным в жизни сталкивается. Кто-то может пробиться, кто-то нет, это обычно. Но я ведь хотел спасти ему жизнь. Собирался вколоть «сыворотку». Он же ведь тридцать восьмого года рождения, под «диету Эрскина» не попал.

Собирался… да так и прособирался, за своими делами и заботами. Всё откладывал.

А теперь вот всё. Даже на похороны не пришёл. Из газеты о смерти узнал. Дооткладывался.

***

Ваганьковское Кладбище. Свежая могила. Памятника ещё нет и в помине. Но много цветов. Действительно много.

Дзен! Старею, что ли? Становлюсь сантиментальным. Помнится, раньше я по кладбищам не имел обыкновения ходить, а тут в один год уже третья могила, над которой я вот так вот, молча стою. Надо, наверное, с этим завязывать. Иначе, лет через сто-двести, иных дел не останется, как только от могилы к могиле ходить. В конце концов, Смерть – это жизнь. Такая же неотъемлемая часть, как и рождение, и любовь. Люди рождаются, чтобы умирать. Какие бы они мутанты/маги/экстерналы/боги/демоны не были. И «я конечно умру, мы когда-то всегда умираем…». Сама собой всплыла в памяти строчка гениального поэта… лежащего в гробу, в могиле передо мной. Символично.

Наташа молча подала мне листок бумаги, который я взял.

Наташа… Дзен, я так привык за эти десять лет к её присутствию рядом, что даже не отреагировал, не засёк её приближения. Расслабился. Нет! С этой апатией надо что-то решать. Иначе, я доапатируюсь: провороню однажды приближение убийцы с Мечом Мурамасы или гранатой Гидры. Или ещё чем, столь же ультимативным.

Посмотрев на поданный мне лист бумаги, я невольно усмехнулся. Это было моё «заявление». Только с резолюцией-ответом от того, кому оно было направлено.

*в правом верхнем углу*

“Тов. Сталину И.В.

От: Крида В.И.

*далее по центру*

Заявление:

Я заебался, я ухожу.

*с левого края под текстом*

3.08.1980 (подпись) Крид В.И.”

*ниже и наискось рукой Иосифа Виссарионовича крупно*

«А тов. Сталин не заебался?

*ниже и мельче*

Отпустить товарища Крида В. И. в основной отпуск за 1970-1980 годы с 4.08.1980 г. Оформить все положенные документы и выплаты. Исполнение обязанностей Главы Федерации Боевых Искусств СССР возложить на товарища Ли Б.

*ниже и левее*

3.08.1980 (подпись) Сталин И.В.»