Знание-сила, 2009 № 09 (987) - Михайлов Страница 17

Конечно, это утверждение — всего лишь гипотеза, которая напрямую не следует из данных, однако она вполне разумна. Билингвам постоянно приходится переключаться с одного языка на другой, отграничивая друг от друга две понятийные системы, связывающие слова с их значениями. Безусловно, такая необходимость тренирует самоконтроль и вполне может вылиться в способность легко и быстро переучиваться.

Известно, что двуязычные дети легко выучиваются и третьему, и четвертому языку, и зачастую говорят на них так же чисто, как и на родных. Возможно, этому помогает как раз система самоконтроля. Впрочем, чтобы делать подобные выводы, придется провести некоторое подобие нынешнего исследования, но уже не с младенцами, а с детьми и молодыми взрослыми. Этим Ковац и Мелер намерены заняться в ближайшее время.

РАЗГОВОР У КНИЖНОЙ ПОЛКИ

Заслужить свободу

Кантор В.К. «Санкт-Петербург: Российская империя против российского хаоса. К проблеме имперского сознания в России». М.; РОСПЭН, 2008. 542 с.

Вообще-то такой рубрики у нас до сих пор не было. Однако новая книга* философа Владимира Кантора, пожалуй, впервые заставила нас задуматься о том, что «Размышление у книжной полки» — как издавна называлась одна из наших классических рубрик о книгах — может быть и диалогическим.

Книга — о поисках возможности построить имперскую идеологию, которая опиралась бы на идею общего блага для всех народов, населяющих империю. Под этим углом зрения Кантор рассматривает большой философско-литературный материал. Роль Петербурга в русской истории и спор о судьбе двух столиц, роль православия в решении Россией имперских задач и проблема национализма как причины, повлекшей за собой гибель имперских структур сначала в сознании, а затем и в реальности, — чтобы понять все это, он заново прочитывает классические «петербургские» тексты, анализирует взгляды на сей счет Радищева, Тютчева, Пушкина, концепции Владимира Соловьева и Федора Достоевского, Михаила Каткова и Льва Толстого.

Собственная же позиция Владимира Кантора в отношении развития России и ее культуры в течение последних двух столетий вызывает много вопросов. Дело в том, что автор усматривает существенную связь между характером исторического развития страны и статусом личности в ней и видит корень повторяющихся трудностей отечественной истории в принципиальной нехватке независимой индивидуальности, личной свободы. А почему бы, в самом деле, не выяснить у самого автора, как это для него связано? С этим и обратился к ВЛАДИМИРУ КАНТОРУ наш корреспондент.

«Знание — сила»: Владимир Карлович, почему нигде в Европе государство не обладало такой властью над жизнью и собственностью своих подданных, как в России?

Владимир Кантор: Я бы не сказал, что нигде. Испания жгла на кострах голландцев, Византийская империя, османская Турция, гитлеровская Германия жалости к подданным тоже не испытывали. А если уйдем в древность, то во всех восточных деспотиях власть была беспощадна, а подданные все безропотно сносили. Вы можете сказать, что Турция — это не Европа, хотя и владеет одним из важнейших городов европейской истории — Константинополем. Однако турки (как и русские, — поразительно, но факт) называют себя «третьим Римом». А Византия — бесспорно, обломок великого Рима среди восточных деспотий, поэтому в значительной степени перенимала поневоле порядки восточных структур.

Абсолютная власть государства над подданными бывает в тех странах, где господствуют азиатские начала, где правит один, остальные — рабы. Это — классика неправового государства, о чем писал еще Гегель. А поскольку азиатство, на мой взгляд, — это прошлое любой европейской культуры и в свернутом виде присутствует в самых наиевропейских странах, то оно в любой момент может вспыхнуть. Пример — нацистская Германия, которую многие западные мыслители — Томас Манн, Альберто Савинио, Карл Виттфогель… — воспринимали как проснувшуюся в центре Европы Азию. Скажу, повторяя Ханну Арендт и себя: в каждой современной культуре присутствует свой древний Шумер. Россия же с XIII по XVII век была перенасыщена степным, азийским элементом. Частная собственность на землю здесь отсутствовала: земля вначале принадлежала хану по «монгольскому праву на землю», потом московскому князю, потом большевистскому государству. Короткий промежуток в 200 лет, когда Россия с петровскими реформами шагнула в Европу, как теперь видно, так и не вывел Россию в Европу, цивилизованную хотя бы относительно — в той мере, в какой сама Европа отвечает своим базовым ценностям. Императорская власть в России все время балансировала между азийским деспотизмом и просвещенным монархизмом. Это общая проблема, но в России она усиливалась невеселой исторической судьбой.

«З-С»: Почему же независимая индивидуальность в нашей стране появлялась с трудом, «с чувством вины за свою особость», как сказано у вас?

В.К.: Настоящая индивидуальность — везде редкое растение, почти оранжерейное. В Европе она в грубой форме состоялась, поскольку неприкосновенность частной собственности обеспечивала известную независимость от власти. В России индивидуальность появляется с дворянством, получившим эти права на собственность, но за счет народа. К этому добавилось и европейское образование. Очень важная составляющая в сотворении индивидуальности — билингвизм: благодаря ему человек понимает как равноправную своей еще одну культуру. А стало быть, снимается принцип изоляционизма. Но все ли могли видеть другую культуру? Знать иностранные языки? Требовалась материальная обеспеченность, которая была приобретена, как оказалось, за счет народа.

Когда индивидуальность более или менее оформилась, ее носители усвоили и европейские понятия свободы и нравственности. Христианские этические идеи приобрели реальность, и тогда эти люди ясно поняли, что их свобода куплена слишком дорогой ценой — ценой рабства единоверного и единокровного народа. Ошибка слишком велика. Свихнуться при развитом сознании и совести нетрудно.

Отсюда и хождение в народ, желание искупить свою вину перед младшим братом и обожествление этого младшего брата, который, в свою очередь, ненавидел старшего за его первородство и точил топор. Зафиксированы случаи, когда интеллектуалы кончали с жизнью, если имели пристрастие к чистой науке, искусству, а желания служить народу не имели — им было стыдно. О подобном случае вспоминает русский философ Семен Франк: студент в тюрьме облил себя керосином и поджег, оставив записку, что ему стыдно, ибо он не может посвятить себя делу освобождения народа. Но самое интересное, что после освобождения крестьян, после великих реформ Александра II, чувство вины перед народом у интеллигенции усиливается. Как это объяснить? Видимо, как это ни парадоксально, — запоздалой психологической компенсацией, поскольку при николаевском режиме индивидуальность не очень-то смела выходить в реальную социальную практику. Максимум, что тогда было, — это эмиграция Герцена и «Колокол». Зато пореформенная свобода дала возможность высказать и выявить то, что