Российский колокол № 2 (51) 2025 - Литературно-художественный журнал Страница 22

тогда: «Какие же молодцы эти ребята, танки не бросили, ведут огонь с места, поддерживают нас, пока остальные жмут вперёд». Тут их, одного за другим, и подбили. Ребята эти единственные из своих экипажей уцелели. А ведь, ты знаешь, никогда бы им здесь не лежать, если бы не наша санитарка Мария. Но она не обычная санитарка! Она единственная, в том числе и среди санитаров-мужчин, кто смелость имеет вытаскивать раненых танкистов из горящих машин. Она их обоих и вытащила. Как она так может, ума не приложу! Даже мне, которому не раз приходилось драпать из подбитых и горящих танков, трудно себе представить, как на такое может решиться человек, тем более женщина. Да мы все убегаем без оглядки из этого бурлящего страшным пламенем бронированного гроба. И удираем не только от огня. Там же на дне лежит целый арсенал, до десятка снарядов, куча гранат и пулемётных дисков с патронами. И это всё в любой момент может рвануть! И вот мы, мужики, из горящих танков удирали, а она, натянув на лицо лётные очки, чтобы мгновенно не выжгло глаза, бросалась в люк и вытаскивала раненых, или просто оглушённых, или растерявшихся танкистов.

Командир танковой роты надолго замолчал. На его лице застыло удивлённое выражение, словно он сам не верил тому, о чём только что говорил.

Ольга принесла ему воды. Он отпил, немного отдышался и стал рассказывать дальше:

– Потом и по моему танку вдарило. Машину круто рвануло влево. И стоим! Что делать? А меня ещё в нашем танковом училище учили: «В таком случае командир должен перейти в другой танк и продолжить управлять боем». Да, думаю, задача… Кругом разрывы, стрельба. Я люк приоткрыл, гляжу: недалеко от меня, метрах в двадцати, наш танк. И движется потихонечку в моём направлении. Заметил, значит, что мой танк крутануло. Выскакиваю на землю. Уже к нему двинул было. Но тут меня пулей в грудь и уложило на месте. Ничего дальше не помню. Пришёл в себя в медсанбате.

Оба тяжелораненых танкиста молча, без единого звука, стоически переносили все перевязки. Невозможно для Ольги было забыть той яростной сосредоточенности и тоски, с которой на неё из-под марли уцелевшими глазами с красными вывернутыми веками с гнойными заплывами смотрели эти двое.

Глядя на раненых бойцов, Ольга думала, что её сердце не сможет вместить в себя столько сострадания и жалости, столько боли, сколько проходило через него здесь, в госпитале. Казалось, что на нём остаются незаживающие рубцы и что в какой-то момент оно просто взорвётся изнутри от неимоверного давления. Но раз за разом она гнала от себя эти терзавшие её мысли и образы и, стиснув зубы, пыталась изо всех сил помочь раненым.

В такие моменты Ольга всегда начинала думать об Иване, и задвинутая далеко внутрь тревога за него оживала, просыпалась и начинала ворочаться внутри неё, отнимая силы и заполняя все мысли. Но вместе с тревогой сразу просыпалась и надежда, которая успокаивала, утешала её, тихо шептала, что с Ваней всё хорошо и они обязательно встретятся.

Во время работы в госпитале Ольге несколько раз приходилось сопровождать на санитарном пароходе раненых, которых отправляли в эвакогоспиталь Саратова.

Это были страшные и опасные рейсы.

Но после 23 августа ощущение и понимание любой опасности стало для Ольги привычным чувством, и к нему почти не примешивалось чувство страха. Была какая-то равнодушная усталость, и Ольге в моменты наибольшей опасности отстранённо думалось: «Если это случится сейчас, сегодня, то скорей бы… Лишь бы всё кончилось быстро».

А таких моментов было достаточно. И на пароходе далеко не все одинаково переносили страх – как раненые, так и команда санитарно-транспортного судна. Опасность подстерегала их и с воды: путь часто бывал закрыт минами, и судно долго стояло у берега в ожидании их устранения; и с воздуха: Волгу постоянно бомбили; и с берегов, где мог оказаться вражеский десант. Их пароход попадал несколько раз под бомбёжку и один раз под обстрел берегового десанта.

Во время одного из авианалётов пароход загорелся, и именно тогда Ольгу, так же как и многих на пароходе, охватил сильный, парализующий волю страх. Сразу две стихии – огонь и вода – несли людям смерть. Ничего не могло быть хуже и страшнее пожара на пароходе с ранеными, особенно когда на них с немецкого самолёта обрушивались пулемётные очереди. Эти очереди с сухим треском проламывали крышу, деревянные простенки кают и палубу.

Ольге отчётливо представились те полузатонувшие и обгоревшие суда, мимо которых они прошли накануне.

«Так и от нас могут остаться лишь одни плывущие по Волге обгорелые обломки», – успела она подумать.

Но ей удалось взять себя в руки. Бояться было просто некогда. Надо было успокоить раненых и помочь им. Особенно тяжёлым. Помочь другим медсёстрам перенести тяжелораненых с верхней палубы ниже, в укрытие.

На горящем пароходе началась паника.

Люди заметались по палубе, многие падали, настигнутые сверху пулемётными очередями. Некоторые легкораненые бойцы, поддавшись панике, выхватывали друг у друга спасательные пояса и прыгали с парохода в воду.

Ольга вбежала в палату-каюту к тяжелораненым. Со всех сторон кричали:

– Сестрички, не бросайте нас! Быстрее сюда, милые! Меня, меня возьмите!

Раненые, кто мог, ползли по полу к выходу из каюты. Страшно было смотреть, как тяжелораненые, которых ещё вчера с трудом переворачивали на койке, которые стонали от болей при малейшем движении, теперь сами ползли в громоздких гипсовых повязках или шинах, цепляясь руками за ножки прикрученных к полу коек, волоча раненые ноги.

К ней тянули руки…

Несколько пуль прошили шкаф с медикаментами, по каюте звонко брызнули осколки стекла, резко запахло йодом и камфарой.

Один тяжелораненый лейтенант громко требовал выдать ему оружие, и слёзы злости текли по его щекам. Ольга с двумя другими медсёстрами начала осторожно перекладывать раненых на носилки.

Мужчины, оказавшиеся здесь, будучи безоружными, остро переживали свою незащищённость и бессилие перед лицом спокойно расстреливающего их врага. И совершенно беззащитным был сейчас их пароход перед фашистским лётчиком, самолёт которого отделился от группы из шести летевших над Волгой немецких машин и кружил над ними.

Через какое-то время, показавшееся Ольге вечностью, видимо решив, что здесь он уже всё сделал, немецкий самолёт дал ещё одну длинную очередь по пароходу и ушёл в сторону. Полетел догонять свою группу.

Адский шум моторов, давивший сверху, постепенно стих. В перевязочную начали вносить новых раненых – тех, кто пострадал от обстрела. Пожар удалось потушить. Команда вылавливала и втягивала на борт тех, кто успел прыгнуть в воду и не утонул. Убитых сложили в отдельную каюту.

Дни летели быстро – один за другим. Близился октябрь сорок второго.

Ожесточённые, кровопролитные бои давно переместились с подступов к Сталинграду на его улицы. До конца сентября немецко-фашистские войска потеснили 62-ю армию, захватили значительную часть высот, в центре города вышли к Волге. Немецкой авиацией был полностью разрушен вокзал Сталинград–1. Постоянно шла яростная борьба за господствующую над городом и Волгой высоту 102, названную в сентябрьском приказе 62-й армии Мамаевым курганом. Но овладеть Сталинградом полностью врагу не удалось. Сейчас основными центрами боёв стали заводские районы города.

Тревога за Ивана постоянно жила в Ольге: «Где он? Что с ним?»

Но она чувствовала и верила, что он жив.

Тяжело было ей продолжать работать в этом госпитале. Без Нины, без Глаши. Вдали от опустевшего без родителей родного города, который яростно сопротивлялся натиску захватчиков. Ей страстно хотелось быть как можно ближе к родному городу. Только он да Ваня у неё теперь и остались.

Она несколько раз говорила с главврачом о своём переводе медсестрой либо в Сталинград, либо поближе к городу. В конце концов Ольге удалось получить направление в один из заволжских госпиталей, расположенный достаточно близко от Сталинграда, на левой стороне Волги. Все медучреждения Заволжья испытывали острую нехватку младшего медицинского персонала. Поэтому вопрос с её переводом решился быстро.

Под вечер 3 октября она приехала в свой новый госпиталь. Он был размещён под землёй и замаскирован сверху. Знакомясь с обстановкой, Ольга помогала старшей медсестре, красивой высокой девушке Зинаиде Громовой, разбирать бумаги, списки выбывших и поступивших раненых.

В одной из стопок бумаг сверху, быстро пробегая глазами список фамилий, написанный