Мария Беседина - Прогулки по допетровской Москве Страница 3

И все же камень и кирпич до XVIII в. по-прежнему применялись в московской архитектуре редко. Да и позже московские строители частенько отдавали дань традиции. «Деревянные дома» как примета городского быта многократно упоминаются в «Москве и москвичах» Загоскина, причем автор отмечает, «…в Москве до двенадцатого года (1812. — М. Б.) много было огромных деревянных домов, которые ни в чем не уступали каменным палатам. Теперь осталось в этом роде два образчика: дом графа Шереметева в Останкине и дом графа Разумовского на Гороховом поле. Когда подумаешь, как живали в старину наши московские бояре!.. Хоть, например, этот дом графа Разумовского на Гороховом поле… Кому придет нынче в голову построить в средине города не дом, а дворец, не из кирпича, а из корабельного мачтового леса, что, конечно, стоит вдвое дороже».

Неудивительно, что В. И. Даль в своем «Толковом словаре живого великорусского языка» приводит пословицу: «Москва от копеечной свечки сгорела, покинутой перед образом». Имеет ли это присловье под собой реальный исторический фундамент или было сложено для «красного словца»? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно хорошенько представить себе ту самую деревянную Москву. Какой была она?

Если знатные люди позволяли себе возводить из имевшегося в изобилии под рукой материала настоящие хоромы, то рядовые жители города строили обыкновенные избы, ничем не отличимые от деревенских. Вперемешку заполняя пределы городской территории, все это неровными рядами выстраивалось в хаотичном, на современный взгляд, порядке.

Из кирпича или камня выполнялись в основном храмы, и лишь в исключительных случаях — гражданские здания или жилища мирян. Если в последнем случае материал постройки должен был свидетельствовать о богатстве и высоком общественном положении владельца, то общественные здания выполнялись из долговечного материала для вящей сохранности от пожаров — то и дело вспыхивая в почти полностью деревянном городе, они неоднократно опустошали его. Нередки были и локальные пожары, в которых выгорали отдельные слободы или даже улицы. Следует отметить, что и каменные здания часто рушились от огня.

Проблема пожаров на протяжении долгих столетий была одной из основных для москвичей. До начала XVIII в., когда в городе стали преобладать каменные здания, а к концу столетия впервые в истории Москвы была организована и грамотно оснащена технически так называемая «пожарная экспедиция» — прообраз современных пожарных частей — столкновение с огненной стихией было и для простых, и для знатных москвичей, увы, повседневной реальностью. «„Начинался обычный московский пожар, дело страшное, разорительное, но привычное“. И уже загудел над столицей неведомо откуда взявшийся ветер, и полетели искры, и пошло, пошло…» — читаем мы в повести М. Г. Успенского «Устав соколиной охоты», действие которой происходит во времена царствования Алексея Михайловича Романова. Всего с XII по XVI в. в летописях отмечено свыше 30 больших московских пожаров! В 1331 г. один из них уничтожил даже Кремль. Пожар 1337 г. сгубил 18 храмов и «множество дворов», 1343 г. — 28 храмов, 1354 г. — 13 храмов и — снова — Кремль. В пожаре 1365 г. сгорели Кремль, посад, район Заречье. В 1390 г. сильнее всего пострадал посад, зато «красный петух» уничтожил там несколько тысяч дворов!

Пожар 1445 г. начался ночью и вызвал сильную панику, перешедшую в народные волнения. В этом пожаре сгорела даже великокняжеская казна. В 1453 г. выгорел Кремль, в 1457 г. огонь слизнул треть города, в 1470 г. сгорели Кремль и Заречье. В 1472 г. — снова ночной пожар. В 1475 г. горели Кремль, Занеглименье, Арбат. В 1480 и 1485 гг. выгорал один Кремль. В 1488 г. огонь истребил 5 тысяч дворов, в основном на Болоте. Пожар 1493 г. средневековый хронист прокомментировал кратко: сгорела «вся Москва». Думается, что этих подробностей достаточно, чтобы представить себе и масштабы разрушений, причиненных пожарами 1501, 1547 (снова опалившего Кремль), 1560, 1564, 1591 (хотя этот, пожалуй, был пострашнее остальных — снова сгорел «весь город»), 1626 (среди прочего — снова Кремль), 1629…

Все эти трагедии имели обыкновение происходить в теплое время года — поздней весной, ранней осенью, а в основном, конечно, летом, особенно, если было оно засушливым. Как правило, причиной пожара служил не умышленный поджог, а небрежность в обращении С открытым огнем. Для того чтобы занялось хорошо просушенное дерево стен, проконопаченных мхом, достаточно было выпавшего из печи уголька, забытой свечи, опрокинутой лампадка Как раз из-за разлившегося из теплившейся перед образом лампады конопляного масла возник, например, пожар 1365 г, получивший в летописях даже собственное имя — Всехсвятский. Дело в том, что роковая лампада находилась в храме Всех Святых на Чертолье. А июльский пожар 1443 г. начался от непогашенной свечи в храме во имя святителя Николая, что на Песках.

Подобные случаи происходили и позже: так, в 1737 г. была установлена не только причина пожара — пресловутая свечка, но и конкретный виновник. Ответственность за пожар лежала на дряхлой служанке из дома бояр Милославских, которая, молясь в своей каморке, уронила горевшую перед образом свечу. Поговорка о «копеечной свече», таким образом, имеет под собой неоспоримое историческое обоснование. Правда, народная молва каждый раз приписывала ее возникновение наиболее позднему из зафиксированных случаев.

Никакой мистической связи между православным обычаем возжигать перед образами огонь и пожарами, разумеется, нет. Просто в условиях средневекового быта единственной доступной профилактикой пожаров были крайне строгие правила в обращении с огнем. «Открытого огня на улицах и в лавках не держали: и так Первопрестольная горит каждый год да через год… баловников с огнем крепко бьют, иных — насмерть», — приводит эти: нормы М. Г. Успенский («Устав соколиной: охоты»). Однако на церковные свечи и лампады запрет не распространялся — это и превращало «копеечную свечу» в источник постоянной опасности.

Некоторые из пожаров, память о которых хранят московские исторические хроники, связаны с нападениями врагов — так, в 1117 г. город был почти полностью уничтожен во время «пришествия» рязанского князя Глеба; в 1238 г. Москву чуть ли не дотла сожгли воины Бату-хана (чье имя, более известно нам в русской транскрипции — Батый); в 1293 г. Москву жгли татаро-монголы, подошедшие к стенам города то главе со своим вождем Дюденем, а в 1382 г. Москву разорил хан Тохтамыш. «Урожайным» на несчастья оказался для Москвы XV в.: посад был сожжен в 1439 г., трудолюбиво отстроен и уже через 12 лет, в 1451 г., снова предан огню — но в оба раза пострадали только окраины, центр устоял перед войсками хана Махмета и татарского царевича Мазовши. Зато в 1571 г. в результате набега крымчан под водительством хана Девлет-Гирея Москва была выжжена полностью, за исключением одного лишь Кремля.

Еще одно опустошение Москвы вследствие вражеского нападения произошло в 1611 г., когда польские интервенты, приведенные на Русь Лжедмитрием II, практически сожгли столицу, кроме Кремля и Китай-города. Началось все с того, что после смерти царя Василия Ивановича Шуйского, взошедшего на трон после изгнания Лжедмитрия I, власть в стране была захвачена так называемой Семибоярщиной — в нее входили князья Воротынский, Голицын, Лыков, Мстиславский, Трубецкой, а кроме них, бояре Романов и Шереметев. Эти самозваные правители не пользовались доверием ни у дворянства, ни у народа и практически не контролировали большую часть страны. Желая укрепить свое влияние, Семибоярщина заключила в августе 1610 г. договор с польским гетманом Жолкевским, в котором признала право на русский престол за королевичем Владиславом, а через месяц, в сентябре, мятежные бояре впустили в столицу польское войско. Интервенты расположились в центральной части Москвы — в Белом городе, Китай-городе и, разумеется, в Кремле. Сразу же после этого в городе начались грабежи и убийства мирного населения, в большинстве случаев сопровождавшиеся поджогами. Впрочем, благодаря внимательности и мужеству неустанно боровшихся с пожарами москвичей, катастрофы не произошло. В марте 1611 г. до измученной Москвы долетела весть, что на выручку к столице идет войско под командованием князя Дмитрия Михайловича Пожарского, к которому примкнуло народное ополчение, организованное земским старостой из Нижнего Новгорода Кузьмой Миничем Мининым. Воодушевленные москвичи, не дожидаясь прихода своих спасителей, подняли восстание. Но оно было жестоко подавлено, и, кроме значительных человеческих жертв, Москва поплатилась разрушенным Китай-городом. Тем временем войско освободителей подошло к Москве. В городе на улице Сретенке, у Петровских, Тверских, Яузских ворот Белого города, на Воронцовом поле, в Замоскворечье — завязались ожесточенные бои. Под натиском ополченцев интервенты отступили в пределы Белого города и заняли оборону. Лишь в апреле была взята штурмом часть Белого города, а полностью он был освобожден только в июле. Можно представить себе, какими разрушениями все это сопровождалось!