Жанна Агалакова - Все, что я знаю о Париже Страница 3

Каждый настоящий парижанин моложе 40 непременно вставляет в речь верланы. Это разновидность сленга, который распространен во всех слоях общества. В верлане слово читается наоборот или слоги в нем меняются местами. Получается femme – meuf (женщина), fete – teuf (праздник), arab – beur (араб) и так далее. При беглом разговоре порой невозможно понять, о чем идет речь.

Возможно, именно поэтому – чтобы никто не понял, о чем идет речь, – и еще из любви к усложнениям парижане называют свой город по-своему. Не «Париж».

И не «Парижск».

И не «Пари».

И не так, как вы еще могли бы придумать.

Сто лет назад, когда строился Панамский канал, в Европе и в Америке в моду вошли одноименные шляпы. В Париже панаму носил каждый мужчина. Потому и Париж в Париже стали называть Paname – Панама!

Органолептический курьез

Софи – профессиональный дегустатор. Когда-то у нее была рубрика в уважаемой газете. Каждый день она выдавала колонку ресторанной критики. Но работу пришлось оставить: ежедневные обеды и ужины в ресторанах, необходимость брать первое, второе и третье – у Софи стал зашкаливать уровень холестерина, профессиональная болезнь. Теперь Софи пишет книги, консультирует дорогие рестораны и судит разные гастрономические конкурсы.

На конкурсе мы с ней и познакомились.

Судили куру. Не простую, а бресскую, самую знаменитую из всей французской птицы. Повар одинаково запек в духовке без чеснока и специй пять тушек и разделал их на порции по числу членов жюри (ваша покорная слуга тоже входила в состав оценщиков). Дегустировать надо было строго одну и ту же часть птицы: например, только ножку или только грудку. Софи выбрала грудку. Я тоже. Сначала надо было оценить кусок на вид и цвет, на толщину кожи и упругость мякоти. Потом почувствовать запах. Потом отрезать крошечный кусочек, начать медленно жевать, вызывая максимальное слюноотделение, и прислушиваться. В кусочке курятины должно ощущаться снятое молочко, топленое масло и никакой горечи. Судить нужно было по 16 пунктам и по 18-балльной шкале. Все это называлось органолептическая экспертиза.

В пятом куске мне почудился тонкий вкус лесного ореха. Софи подняла брови и согласилась. Остальные 10 членов жюри вслед за ней тоже.

Этот пятый кусок и выиграл. Фермер, воспитавший эту куру, получил право называться лучшим фермером Бресса, единственного в мире (!) региона, имеющего лейбл DOC – dénomination d’origine controlé, то есть выращивающего гарантированно вкусную курятину. Получалось, лучший птицевод планеты.

На банкете в честь победителя мы с Софи разговорились. Меня страшно интересовала ее профессия. Как это – дегустатор? Оказалось, что дегустаторы не курят, не едят конфет и жвачки, не пользуются духами и губной помадой и никогда не чистят зубы перед самой дегустацией. Минимум за час. А еще дегустаторы тщательно жуют все, даже воду. Софи протянула мне стаканчик бургундского и предложила его пожевать.

Вино принялось щипаться! Щипаться, как шампанское, хотя ни одного пузырька в нем не было. Софи принялась объяснять, что вкус продукта раскрывается при максимальном контакте. Например, дегустаторы шампанским… полощут горло, издавая характерный «полоскательный» звук. Только тогда можно почувствовать весь букет. Жаль, что это не принято в обществе. Сколько органолептических впечатлений потеряно!

Я была совершенно очарована и под конец задала ей мой самый любимый вопрос:

– А что вы едите на завтрак?

Я задаю этот вопрос везде, где бываю, во всех уголках планеты. Так много интересного порой можно узнать о человеке, задав этот вопрос.

– Я покупаю ферментированное молоко, очень редкое и очень полезное. Оно продается в магазинах здоровой еды. Ужасно дорогое. Вот такая бутылочка (Софи растянула пальцы сантиметров на 10) стоит почти 5 евро!

– А как оно называется?

– Ну вы вряд ли знаете, – Софи покровительственно улыбнулась.

– И все-таки?..

Софи выговорила по слогам:

– Ке-фир.

Я чуть не подавилась от смеха. Потом набрала в легкие воздуха и солировала минут семь: рассказала историю кефира, о его целительных свойствах при похмелье, продиктовала рецепт окрошки и окончательно добила, сообщив, что у нас, в России, кефира столько, что им мажут обгоревшие на солнце спины и делают маски для волос. Софи смотрела на меня потрясенно.

Я умолчала, что мне никогда не приходило в голову его жевать.

Жуссье в борьбе

Один французский телеканал предложил мне поучаствовать в проекте «Париж глазами иностранных журналистов». Нужно было рассказать, что удивляет, восхищает и возмущает в жизни французской столицы. В качестве примеров показали эпизоды, снятые другими товарищами по цеху: корреспондентка из США безуспешно пыталась поймать на улице такси (это действительно очень сложно), обозреватель из английского журнала тонко иронизировал над тем, сколько в Париже художников и писателей. Мне предложили выбрать любую, милую моему сердцу тему и, сидя перед телекамерой, минут десять «защищать» ее. Пока это была лишь проба.

Я выбрала манифестации.

Каждую неделю в Париже кто-нибудь публично выражает свое недовольство. Полиция перекрывает улицу или площадь, и граждане с плакатами и громкоговорителями требуют чего-нибудь: отмены добавочного налога на ресторанные услуги, запрета на вылов красного тунца, введение нормативов в сфере сексуальных услуг или независимости Тибета. Я наблюдала акции протеста водителей такси, фермеров, выращивающих салат, санитаров психиатрических клиник, трансвеститов и консьержек.

Если повод выпадает масштабный, на улицу выходят десятки тысяч. И тогда полгорода стоит. Но никто никогда не ропщет. Зажатые в пробках граждане терпеливо ждут: протестовать – неотъемлемое право каждого гражданина.

Вокруг всякой манифестации есть свой маленький бизнес. Лоточники предлагают свистки, трещотки и африканские дудки вувузелы, которые по количеству выдаваемых децибелов превосходят полицейские сирены. Арабы подкатывают жаровни с шашлыками и чаны с горячим вином. Если начинается дождь, набегают африканцы и тамилы с гроздьями зонтов. Непременно попадется один или два молодых человека, которые по ходу вручат вам какую-нибудь листовку: «Нет выселению дома номер 7» или «Приходите на распродажу».

Всякая манифестация начинается как праздник: гремит музыка, заводилы выкрикивают речовки, летают шары, развеваются флаги, и все очень воодушевлены.

Почти всякая манифестация заканчивается потасовкой. Молодые и очень молодые люди из эмигрантских пригородов начинают задирать полицию. Вычислить потенциальных задир бывает очень просто: они в капюшонах, надвинутых на глаза, и шарфах, скрывающих пол-лица. Чем больше капюшонов, тем больше вероятность столкновений. Порой бывает очень горячо: водометы, слезоточивый газ, дубинки и наручники. Задиры к организаторам акции не имеют никакого отношения и очень часто даже не знают повода протеста. Они просто недовольны жизнью, и у них с властями свои счеты…

Пристрастие парижан к акциям протеста заразительно. Всякий чужак, проживший в Париже некоторое время, проникается этим мятежным духом и тоже против чего-нибудь протестует.

Как-то в самом центре, на площади Шатле, я увидела большую группу африканцев с барабанами, трещотками и громкоговорителями. Они потрясали кулаками в сторону префектуры, которая располагается почти напротив, через мост. Африканцы шумели так, что перекрывали уличный гул в этом весьма и весьма оживленном месте. На растянутом на всю площадь плакате было написано: «Нелегалы в опасности!»

Прямо так и написано: «Нелегалы в опасности!»

Справа и слева от протестующих стояли полицейские и вежливо следили, чтобы никто из нелегалов нечаянно не вывалился на проезжую часть.

Сами французы говорят, что манифестации – национальный вид спорта, который требует постоянных тренировок. Французы всегда готовы протестовать.

Однажды я снимала репортаж в парижском университете Пари-5. Было раннее утро. В штабе шли последние приготовления к манифестации. Это было самое начало яростной борьбы за отмену Закона о первичном найме на работу (борьба закончилась успехом – закон отменили). На полу лежал растянутый транспарант. На нем было написано: «Жуссье в борьбе!»

Жуссье – так иногда называют Пари-5, который находится в одноименном квартале.

– Всю ночь рисовали? – спросила я, имея в виду транспарант.

– Что вы! Этому уже лет семь, – ответил мне профсоюзный активист. – Мы его всегда используем. У него надпись нейтральная, на все случаи жизни – Жуссье в борьбе! – лучше не скажешь.

И вправду лучше не скажешь, подумала я, вспомнив, что когда-то у нас тоже рисовали транспаранты на все случаи жизни. Случаев было два: 7 ноября и 1 мая.

… Когда мои 10 минут, отведенные на изложение темы, истекли, в студии стояла неловкая тишина. Провожали меня уже не так радушно, как встречали. «Мы вам позвоним», – сказали мне.