Сергей Костырко - Дорожный иврит. Путевая проза Страница 35

Следующий сюжет: жиденькая толпа палестинцев, традиционно протестующих осенью против поселенцев на Территориях; бросают в израильских солдат камни. Тут же — европейские леваки. В толпе уже кричат про мученика веры несчастного Ахмеда.

Пресс-конференция Нетаньяху, он краток: делаем все, чтобы защитить жителей нашего юга. Более миллиона израильтян сейчас в поле поражения. Спасибо им за мужество.

Репортажи из находящихся уже четвертый день под обстрелом Ашдода, Ашкелона, Беер Шевы. Красно-желтые кадры. Освещенные фонарями куски асфальта, деревья, стены домов — ни людей, ни машин. Люди не выходят из домов.

Информация об обстрелах сектора Газа: уничтожаются склады ракет, способных лететь далее сорока километров.

Студия: какой-то генерал и комментаторы. Говорится о том, что заседание правительства произошло накануне, решение о начале операции было принято, но не оглашалось: Нетаньяху продолжал говорить о режиме ожидания, президент поехал на Голаны — это, как я понял из Лениных комментариев, было формой дезинформации, чтобы палестинцы не были готовы сегодня к решительным действиям Израиля.

На экране министр обороны Барак, официальное извещение: мы начали операцию «Амуд анан» («Облачный столп»). Ее цели: сломить агрессивность боевиков, уничтожить ракетный потенциал в секторе Газа, уничтожить лидеров террористов.

14.35 (Моше Яним)

Вместо того чтобы идти сегодня в университет с Мириам, как было запланировано, гуляю по городу. Мириам позвонила и сказала, что в университете назначено землетрясение, и ей предписано проводить учения, то есть учить студентов, по каким лестницам и в каком порядке следует эвакуироваться. Экскурсия моя в университет откладывается на неделю. Но боюсь, что теперь, из-за войны, ее вообще не будет.

Неожиданно исполнил свою мечту — года три назад Леня прогуливал меня по какому-то замечательному району на склоне горы, который (склон) были наполовину городом, наполовину парком, а точнее лесом с поляной, и посередине поляны был деревянный стол; оттуда открывался вид на Старый город. И потом в Москве мне вспоминалась эта поляна, и слюнки капали от мысли приехать в тот лес-парк на целый день с ноутбуком, посидеть за тем столом в одиночестве, пописать с натуры.

Закончив записывать в кофейне вчерашний день, я прошел по улице Соломона вниз до конца, потом по какой-то улочке вышел на широкую улицу с монастырем на другой ее стороне. Перешел ее, ориентируясь на высокую четырехугольную с круглым куполом башню над крышами, похожую отчасти на минарет, и оказался на не слишком широкой старой зеленой улице. Слева от меня все та же минаретная башня, напротив нее через улицу могучее здание, монументальностью своей напоминающее московские комоды тридцатых годов. Справа от этого монстра тянулся сад, я вошел в него и оказался в том самом лесу-парке с видом на Старый город, о котором мечтал. Только лес этот был все же больше парком, и не таким безлюдным, как мне представлялось. Скорее наоборот. Стол из моих воспоминаний стоял там же, где и ему полагалось, только заставленный пластиковыми бутылками и тарелочками с едой, вокруг носилась орда старшеклассников. По дорожкам прогуливаются парочки. Солнце косое, свет яркий, тени. Молодые и не слишком молодые люди. Музыка из транзисторов. Гогот подростков. Короче, праздник жизни.

Ну а как же война, которая уже идет?

Поскольку за стол сесть не удалось — для этого сюда, видимо, утром надо приезжать, — я выбрал на склоне свободную скамейку с видом на Старый город.

Я в Мишкенот Шаананим, он же — Моше Ямин.

Под ногами плиты каменной дорожки. Надо мной олива с узкими листьями, как бы чуть запыленными солнцем. Моя тень на камнях у ног. И тени от деревьев, стекающие по разлинованному ими склону вниз. Трава на склоне густо-зеленая в тени и чуть белесая, осенняя уже — на солнце. Скользящий вниз взгляд упирается в светло-серый, почти белый сейчас низкий каменный парапет. За парапетом, почти вровень с ним черепичные крыши старинного квартала, который изначально был пригородом старого Иерусалима для неимущих, потом, в середине прошлого века, — местом обитания местной богемы, тех же полунищих художников, ну а сейчас это, возможно, самый дорогой, самый респектабельный жилой район города, район-сад с узкими улочками, образованными из старинных каменных домиков, превращенных в виллы, это я помню по той давней прогулке с Леней. Над крышами несколько стрел кипарисов и вдали, за ложбиной — Геенной Огненной — стены на вершине горы стены Старого Иерусалима. Вернее стена. Плоское панно. Глухое почти, с вертикальными тенями выступающих из нее башен. А сверху бледное, цвета выбеленной бирюзы небо. Правее — гора Сион с Успенской церковью. Та самая гора Сион.

Это пафосная часть пейзажа. Так сказать, иерусалимское раздолье. Природное и архитектурное, хотя здесь отделить одно от другого невозможно.

По дороге на гору вдали разноцветной лентой — дробно, пунктиром — поднимающаяся из Геенны Огненной группа экскурсантов.

Девочка что-то кричит кошке, которая неторопливо — привыкла — поднимается вверх по склону на мою дорожку.

Две вороны ковыляют на склоне. Какие-то они громоздкие здесь.

19.25 (у Прайсманов)

У Лени с Аллой гостья, берет интервью у Лени как одного из знаменитых репатриантов начала восьмидесятых. Зазвонил телефон. Трубку взяла Алла.

— Ты врешь, — крикнула она в трубку и повернулась к Лене: — Тель-Авив обстреливают!

Включили телевизор на русском канале. Раненых и убитых нет.

На экране хроника дня — вспышки запусков ракет.

Сбили семь палестинских ракет.

Потом прямой репортаж с улиц ночного уже Тель-Авива. Улицы полупустые.

Ракета из сектора Газа упала вроде бы в море. По городу не попала ни одна.

16 ноября

11.32 (у Прайсманов)

Утро провел дома. Смотрел ТВ, стирал. Леня уехал по делам. В час едем гулять по городу.

По ТВ: ночь прошла относительно спокойно. 17 ракет. Две долетели, остальные сбил Железный купол, долетевшие взорвались возле зданий, но никаких жертв и раненых. Израиль готовится к наземной операции, перебрасывают войска. Объявлен призыв 16000 резервистов. Сейчас обстрел слегка притих. Палестинцы немного стреляют, израильтяне нет — в сектор Газа с визитом солидарности прибыл премьер-министр Египта, на три часа. Возможно, договариваться с палестинцами, чтобы они не очень взбухали. Чтобы не было большой войны. Обама, типа, очень просит. А им, египтянам, надо же как-то отрабатывать крупу, которую им Штаты отсыпают.

В перерывах перед рекламой по ТВ показывают ролик, как вести себя во время ракетного обстрела: в бомбоубежище следует бежать, только если вы уверены, что успеете добежать. Лучше всего закрыться в специальной защищенной комнате. Или сесть на пол в любом помещении без окон на улицу. Спуститься на пару этажей по лестнице и сесть там на пол подальше от окон. Если сигнал тревоги застал вас на улице, то укрытие нужно искать в подъезде ближайшего дома.

Инструкции идут так плотно, что я уже выучил все наизусть.

Завтра приезжает в сектор Газа премьер-министр Туниса. Опять Израиль прекратит обстрел. Европа держится отстраненно.

Убито 19 человек в секторе Газа.

22.18 (у Прайсманов)

Гуляли по городу. Алла с Леней устроили мне экскурсию. Машину оставили возле площади Франции. Далее пешком.

Перешли площадь через сквер. В сквере группа молодежи, паренек стоял с плакатом прямо на проходе. Леня выматерился: опять леваки! Когда мы приблизились, Леня сказал ему что-то. Парень промолчал.

— Что у него на плакате, Лень?

— Написано «Еще одна плохая война для Израиля», в смысле позорная война. Я сказал ему «Сукин сын». Ничего. Возражений не последовало.

Гуляли все по тому же Моше Ямин. Узкие улицы из одно— и двухэтажных домиков-вилл, образующих единое тело, лестницы с яруса на ярус — кварталы на склоне. На нижних улицах низкие каменные оградки, за ними зеленые дворики, как продолжение — пространство комнаты, в которую мы смогли заглянуть через распахнутые двери; ну а улочка, по которой мы идем, как продолжение этих двориков. Абсолютно приватное пространство. С неимоверным количеством зелени — сосны, пихты, оливы, пальмы и пальмочки, банановые деревья, лавры, эвкалипты, агавы, алоэ, цикламены, герани и проч. и проч. Леня с Аллой не знают даже половины названий этих растений.

Алла перевела мне надпись на камне, стоящем в крохотном посреди улочки сквере-клумбе со стволиком кипариса, цветущим кустом и тремя рядами разных цветов: «Семкин сад». Рядом каменное крылечко старого дома, из которого в трех десятках сантиметров от входной двери встает могучий ствол старого эвкалипта. Каменные стены по краям широких лестниц, по которым мы спускаемся с яруса на ярус, затянуты вьющимися растениями. Город-сад.