Алексей Петров - Роман с Польшей Страница 6

Я позвонил в московское представительство газеты «Rzeczpospolita» и попросил к телефону Павла Решку.

— Но он уже закончил работу в России и уехал в Варшаву, — вежливо ответили мне. — Возможно, ещё приедет в Москву, но всего лишь на пару дней.

Я оставил для Павла номер своего телефона, но никто мне не позвонил.

А через год Эдвард Куровский сказал мне в Варшаве:

— Ты когда–то говорил, что Решка, несмотря ни на что, хорошо отзывается о Польше. Ну вот, теперь его нет в Москве…

— Почему? — не понял я.

— Слишком хорошо говорит о русских…

Эта фраза была произнесена с горькой иронией…

Потом я вспомнил о вратаре московского «Спартака» Войцехе Ковалевском. У меня есть его мобильный телефон, я позвонил ему и сказал, что хотел бы подарить ему свою книгу о Польше.

— Да, это было бы интересно, — ответил Войцех. — Давайте встретимся. Только я не смогу вырваться несколько дней: сидим на базе в Тарасовке, готовимся к матчу с «Зенитом»…

Войцех попросить перезвонить через два дня. Но и через два дня он всё ещё был в Тарасовке. Я услышал в трубке гомон мужских голосов: спартаковцы отдыхали после очередной тренировки, и Войцеху приходилось напрягать голос, чтобы я услышал то, о чём он говорит. Я пожелал Ковалевскому удачи в предстоящем матче и сказал, что уезжаю в Польшу. Он поблагодарил и попросил позвонить ему после возвращения. Надеюсь, наша встреча ещё впереди.

8

В своей книге я привел несколько примеров негативных высказываний наших писателей и журналистов о Польше, начиная со второй половины XIX века (К. Леонтьев) до наших дней (К. Симонов, В. Кожинов, С. Куняев). Несколько лет назад в России и Польше наделала много шума книга Куняева «Шляхта и мы» — совершенно антипольская книга, которая не оставила равнодушным ни тех, кто любит Польшу, ни тех, кто её по какой–либо причине недолюбливает. Вот, например, всего одна цитата из этой книги: «Скисшие сливки шляхты, дезертировавшие из Польши осенью 1939 года в далекую Англию, захотели в 1944 году вернуться к власти в Варшаве по трупам советских солдат. Мало им было нескольких сотен тысяч уже зарытых в польскую землю».

Когда мой роман прочитали в Польше, я получил письмо от Галины Янашек — Иваничковой, в котором пани профессор упрекнула меня в том, что я цитирую Куняева и ему подобных без собственного комментария, не показывая своего отношения к сказанному. «Куняев забыл, что Российская империя строилась на трупах своих и чужих подданных и что те, кого называли когда–то «соцлюдьми», вряд ли мечтают о возвращении в прошлое, — писала Г. Янашек — Иваничкова. — Создаётся впечатление, что у Вас, пан доктор, взгляды по этому вопросу эволюционируют не в лучшую сторону, и мне бы хотелось верить, что я ошибаюсь!»

Я написал ей, что моим ответом на всё процитированное может быть только моя книга, где, например, сказано следующее: «Но, кроме политиков и всевозможных госчиновников, в этих странах живут ещё обыкновенные люди, которым (я убеждался в этом многократно) изрядно надоел истошный вой, поднятый вокруг жгучих проблем нашей общей истории. Чтобы уяснить это, достаточно съездить в Польшу не «по официальной линии», не по чиновничьей разнарядке, не по «неотложным» делам писательской организации, а просто так, из любопытства, желая увидеть, познакомиться, понять… «сесть в поезд, не заботясь о багаже и билете, и смотреть, как всё остаётся позади». Излишне рьяным российским «комментаторам» прошлого дай Бог хороших польских друзей, а польским — русских. Это лучшее лекарство от ксенофобии».

Беседа на эту тему продолжалась у нас и в Варшаве.

— В Польше есть люди, которые кое в чём согласны с Куняевым, — сказал Эдвард Куровский. — Впрочем, одни и те же факты можно преподносить по–разному, всё зависит от позиции автора, от его добрых или злых намерений.

— Куняев написал удивительную книгу: она одновременно хороша и плоха, — сказал я Эдварду Куровскому. — Пишет он нескучно, пером умелым, факты приводит интересные… И всё же думаю, что она безусловно вредна для поляков и русских, потому что сталкивает наши народы лбами. Это всё равно, что написать о том, какие плохие сегодня французы, вспоминая при этом преступления армии Наполеона в Москве в 1812 году. Или называть всех немцев фашистами… Любой книге — своё время. Не следует сегодня писать о Польше так, как это делает Куняев, вспоминая дела столетней давности.

Незадолго до своего последнего отъезда в Польшу я зашёл в книжный магазин и нашёл там книгу Станислава Куняева, в которую вошли «Шляхта и мы», её продолжение — «Вы мне надоели» (сердитый ответ автора своим оппонентам) и два приложения, написанные историком Ю. Ивановым (очень интересная работа!) и митрополитом Вениамином Федченковым. С. Куняев назвал этот сборник так: «Русский полонез»… Я не поверил своим глазам. Получается, у наших книг почти одинаковые названия! Только моя — смею думать, за Польшу, а куняевская — против… Подписаны обе книги в печать почти в одно и то же время (моя всё же на две недели раньше). Моя вышла в свет в конце августа 2006 года (а до этого она «провисела» в Интернете года полтора), а когда появилась на прилавках книга Куняева — не знаю. Но только я не обнаружил в сборнике С. Куняева пояснений, почему в названии книги фигурирует слово «полонез». Ни о каком полонезе (в прямом или, допустим, в переносном смысле) там и речи нет. В моей же читатель найдёт исчерпывающий ответ, почему книга названа именно так…

9

В конце 2006 года решил я принять участие в литературном конкурсе «Большая книга». «Национальная литературная премия учреждена с целью поиска и поощрения авторов литературных произведений, способных внести существенный вклад в художественную культуру России, повышения социальной значимости современной русской литературы, привлечения к ней читательского и общественного внимания», — было объявлено в одном из пунктов Положения об этой премии. «Учреждена с целью поиска и поощрения авторов…» Эта фраза сбила меня с толку. «Стало быть, — решил я, — конкурс придуман для начинающих или малоизвестных литераторов, коль уж их надо «искать», да к тому же поставлена задача «привлекать» к их творчеству читательское внимание… Что ж, можно попробовать». Ничего толком не знал об этой премии, просто мой «Полонез по–русски» идеально (как мне казалось) подходил к условиям конкурса: художественная или документальная проза, книга издана в отчетном году, да и объём её — как раз тот, который требуется, больше десяти авторских листов.

Два дня занимался тем, что собирал нужные документы: сочинил свою «творческую биографию», систематизировал сведения об издательстве «МИА», которое выпустило мой роман, оформил письменное согласие на выдвижение собственной книги на соискание премии. Директор издательства подмахнул документ, в котором описывались «творческие особенности» автора (то есть мои) и достоинства романа, а также предлагались веские доказательства целесообразности выдвижения книги на национальный литературный конкурс. Бумажку эту сочинил тоже я. А что, тоже творчество… тем более что кто же тебя похвалит, если не ты сам? Собрал все бумаги в папку, взял два экземпляра книги, поехал в Большой Тишинский переулок. Нужный кабинет в огромном здании нашёл не сразу. Встретил меня приветливый молодой человек, предложил сесть.

— Могли бы передать с курьером, — сказал он, увидев, как я, утомленный хождением по коридорам, вытираю пот с лица. — Явка автора вовсе не обязательна.

Но я хотел принести книгу на конкурс сам: нужно было убедиться в том, что она попала по нужному адресу, потому что ошибка перечеркивала все надежды на успех, а в успех, знаете ли, как–то верилось. Книга словно специально написана для этого конкурса, её непременно заметят, это же ясно…

— Много ли участников? — спросил я с наигранным равнодушием.

Парень покачал головой.

— Совсем мало. Что–то в этом году авторы не больно–то активные… Ваш номер — двадцать восьмой.

Я даже почему–то пожалел его. Сидит тут, в этой конуре, скучает, ждёт номинантов, а они не идут. До окончания срока приёма заявок осталась всего неделя, а эти нерадивые писатели совсем совесть потеряли. Им, наверно, наплевать на то, что призовой фонд премии — несколько миллионов рублей. Видать, не пользуется популярностью этот конкурс. Мой номер двадцать восьмой? Отлично! Как–нибудь прорвёмся. На Гран При, конечно, не претендуем, но, как говорится, и на медаль согласны. Скажем, в виде скромного третьего места в Национальной (!) Литературной (!) Большой!..

Через десять дней опубликовали список соискателей. Четыреста с лишним авторов! А среди них — Айтматов, Аксёнов, Арбатова, Пелевин, Маринина, Новелла Матвеева, Дина Рубина, Пьецух, Слаповский, Галина Щербакова, Андрей Волос, Людмила Улицкая, Дмитрий Быков, Макс Фрай… Вот так начинающие… Не имена, а популярные бренды. В конкурсе решили принять участие такие монстры издательского дела, как «Эксмо», АСТ, «Вагриус», «Амфора», «Азбука», «Молодая гвардия»… Знал бы — ни за что не решился бы на эту авантюру. Потому что… если, допустим, на литературный конкурс подали заявку какой–нибудь классик–почвенник Толстоевский и «раскрученная» детективщица Стеша Голицына, а вместе с ними отважились на дерзость безвестные Жмуркин и Пупков, то угадайте с одного раза: кто попадет в финальный список? Или хотя бы в «лонг–лист»?..