Чувак и мастер дзен - Джефф Бриджес Страница 18

Она всю жизнь работала не покладая рук, чтобы облегчить жизнь беднякам, и ее все любили. Но она не пыталась изменить систему; она заботилась о тех, кто выпал из системы, о людях, которых система игнорировала, вроде нищих и умирающих. С другой стороны, Мартин Лютер Кинг пытался изменить саму систему. Он начал с выступлений в защиту прав афроамериканцев, но это закончилось выступлениями против Вьетнамской войны и социальных неравенств в нашей стране — то есть против всей системы, — и его убили. Не каждый готов так прямо высказать свои идеи, потому что это опасно. Ни одна система не хочет меняться.

Примо Леви, который писал о своем выживании в лагере Аушвиц[41], рассказывал об Элиасе. Это был карлик, которого держали в концентрационном лагере во время Второй мировой. Он был сильным, звероподобным и даже безумным. Обладая этими качествами, Элиас не только прижился в системе Аушвица, где умирало столько людей вокруг, но, более того, процветал. Он воровал, находил себе пропитание и казался вполне счастливым. Очевидно, в мире за пределами Аушвица, где царила совсем другая система, он бы выжил только на самой окраине общества, возможно, его бы даже поместили в сумасшедший дом. Но в системе под названием Аушвиц он стал умелым игроком.

Таким образом, каждая система заставляет нас играть по определенным правилам. Нужно брать в расчет не только то, что делает сама система, но и то, что она заставляет делать тебя. Мы можем приспособиться к любой системе. Также мы можем пытаться ее изменить. Это опасный путь, потому что нас будут критиковать, отвергать, исключать и, может быть, даже убьют.

Ленни Брюс тоже по-своему попытался изменить систему. Он был стендап-комиком, который не только вещал о системе — система бы это пережила, — но он импровизировал, говорил на табуированные темы и даже порой допускал такие вещи, которых сам от себя не ожидал. Такого рода несдержанность и свобода пугают людей.

Мой друг, клоун и активист Вэйви Грэйви также постоянно пытается изменить систему, но совсем иначе, чем Ленни Брюс. Однажды Вэйви рассказывал мне, как устроил пикет против ядерных исследований в Ливерморской национальной лаборатории в Калифорнии. Приехала полиция, чтобы прервать его сидячую забастовку, а он был в костюме Санта-Клауса. Они схватили его, стащили костюм Санта-Клауса и жестоко избили.

Джефф: В этом сила клоуна, да? Полиция не стала его избивать в костюме Санта-Клауса. Юмор — отличная смазка, приятель. Еще из таких ребят можно назвать Ричарда Прайора[42].

Но мне вот что интересно: они правда пытались изменить систему или просто были собой? Возможно, все, чего хотел Прайор, — это просто быть тем, кто он есть. Ты почти ничего не можешь с этим поделать, просто ты так относишься к жизни, ко Вселенной. Это то, кем ты становишься. Возможно, ты даже попадаешь в зависимость от этой своей личности. Ты делаешь это сам или что-то действует через тебя? Есть ли вообще выбор? Какие-то обстоятельства вынуждают парня или девчонку бороться против системы или они сами решают ее изменить?

Берни: Все взаимосвязано. Возьмем для примера лес: в нем есть и сосна, которая за год вырастает на десять футов, и дуб, который за год вырастает на дюйм. Но есть обстоятельства — такие как солнце, дождь и особенности почвы. Обстоятельства также включают и особенности каждого дерева в отдельности. Одно дерево вырастет на десять футов за год, а другое — на один дюйм. С нашим телом все то же самое. Обстоятельства сложились так, что наши руки умеют одно, а ноги — совершенно другое. Они находятся в одной среде, в одном теле, но в то же время выполняют совершенно разные задачи.

Вот ученые открыли ядерную энергию, и кто-то вроде Вэйви Грэйви отреагировал на это антиядерной активностью. Но еще раньше физик Ричард Фейнман откликнулся на это, поучаствовав в создании атомной бомбы. Оба оказались в схожих обстоятельствах, но, обладая разными особенностями, пришли к разным результатам. И часть иронии состоит в том, что Фейнману достались медали и почести, а Вэйви — полицейские дубинки, после того как его вытряхнули из костюма Санта-Клауса.

Есть Фейнманы, и Прайоры, и Грэйви, и Брюсы. Есть Бриджесы и Глассманы. Сад под названием «Мы» — это чудесная смесь абсолютно разных деревьев, растений и цветов. Все они представляют разные аспекты нас самих, так зачем их убивать или избивать? Почему бы не оказать им почтение вместо этого?

Этот ковер реально задавал стиль всей комнате, разве нет?

7

Знаешь, Чувак, я и сам когда-то баловался пацифизмом. Не во Вьетнаме, конечно

Джефф: Несколько лет назад я задал тебе вопрос. Если мир — это единое целое, то как объяснить насилие, которое мы видим вокруг себя? Как насчет бесконечных войн и конфликтов? Если «другой берег» у нас под носом и всё совершенно такое, как оно есть, к чему все эти убийства?

И это не просто конкуренция между людьми или странами, это также конкуренция идей. Во время холокоста нацисты хотели не просто стереть с лица земли евреев, цыган и другие народы. Они хотели также уничтожить их идеи и культуру. Помнишь, мы говорили про курицу и яйцо? Курица может считать себя очень важной, но, если посмотреть с другой точки зрения, она — инструмент для получения яиц и ничего больше. Опять же, ты живешь своей жизнью или она живет тобой?

Берни: Если мы только инструменты, которыми орудует жизнь, то понимание этого, безусловно, будет влиять на наше чувство собственной важности.

Джефф: Ты когда-нибудь наблюдал за актиниями? Сперва кажется, что они вообще не двигаются. Но, если посмотреть запись c эффектом ускоренного движения, видно, как они толкаются: Убирайся отсюда! Это мой камень, именно я должен выжить. Люди и идеи ведут себя так же.

Мне не нравится постоянная борьба и кровопролитие. Я хочу мира. Кажется, было бы здорово избавить этот мир от всех злых людей, так же как мы извлекаем раковую опухоль из тела. Но, как говорил Солженицын, зло есть в каждом сердце, а кто согласится вырезать у себя кусок сердца? Мы часть природы, и природа использует жестокость и войны для того, чтобы заострить лезвие. Жизнь становится более разумной, но это видно лишь долгие годы спустя.

Когда мы сталкиваемся с жестокостью, то не понимаем ее; мы думаем, что она ужасна и разрушительна.