Актёр и мишень. Как раскрыть свой талант на сцене - Деклан Доннеллан Страница 54

Рама

Произведение искусства – это нечто, оформленное в раму. Фотографы обрамляют свои работы. В театре мы делаем то же самое. Аплодисменты – разновидность рамки, как и пространство, в котором зритель смотрит спектакль. «Здесь мы играем, там мы не играем». Младенец, хохоча и улыбаясь маме и подушке, чувствует себя в безопасности, только поняв, что отложенная в сторону подушка означает конец представления. Малышу нужна рамка.

Картина окружающего мира ограничена рамкой нашего зрения. Кролики видят больше нас в двух измерениях и меньше в трех; никто не видит всего. Мы приучаем наши глаза видеть меньше или больше того, что на самом деле происходит в мире. Многие силы определяют то, что мы видим. Например, идентичность отнюдь не намерена позволить какой-то реальности спутать карты нашим теориям. Видя мир, мы создаем его; мы не видим того, что есть на самом деле. Каждый раз, открывая глаза, мы создаем произведение искусства. Для нас это максимально возможное приближение к правде.

Дети так нас умиляют, в частности, потому, что способны уделять нам так много внимания. Ребенок видит нас столь ясно, что мы словно чуть больше существуем. Вырастая, ребенок задумывается над тем, как видят его, что притупляет его всеядное любопытство. На более позднем этапе жизни взрослому, возможно, суждено пройти назад по собственным следам. Подобное путешествие обратно – самое важное в работе артиста.

Путь назад

В этом путешествии актеру необходимо терпение. Однако мы способны быть терпеливыми в результате усилия воли настолько же, насколько можем жить настоящим по требованию. Терпение – это дар, хорошо, если мы догадаемся не отвергать его. Самоосуждение – самая массивная дверь из всех преград, которые мы воздвигаем на пути терпения. Мы способны контролировать свое самоосуждение, но не вольны управлять терпением, когда ему появляться и исчезать. Не находя сегодня ответа на вопрос, заданный сегодня же, мы чувствуем себя неудачниками и неумехами. Наказывать себя гораздо легче, чем относиться к себе терпеливо.

И тем не менее актеру предстоит непрекращающийся поиск – это путь от «Как видят меня?» назад к «Что я вижу?».

Проводники

Спутниками актера на этом пути станут нелегкие выборы

Концентрация или внимание.

Независимость или свобода.

Показывать или видеть.

Уверенность или вера.

Креативность или любопытство.

Оригинальность или уникальность.

Волнение или жизнь.

Сочувствие или сострадание.

Жизненную силу и способность двигаться и дышать гарантируют нам два правила. Правило пар, присущее мишени:

Всегда есть то, что можно потерять, и то, что можно приобрести.

То, что мы можем потерять, равно тому, что мы можем приобрести.

И правило времени:

По мере того как ставки повышаются, время сокращается.

Правила мишени не подведут, надо только думать о них, когда мы спокойны, и держаться за них в минуту опасности. Мишень существует для нас, а не мы для мишени. Мишень оснащена нерушимыми атрибутами. Они сильнее, чем наши самые мучительные сомнения. Изоляция – это просто еще одна теория.

Первое: мишень есть всегда.

Второе: мишень существует вовне и на измеримом расстоянии.

Третье: мишень существует прежде, чем понадобится нам.

Четвертое: мишень всегда конкретна.

Пятое: мишень все время меняется.

Шестое: мишень всегда активна.

Приложение

Ромео и Джульетта (Сцена у балкона)

(ТЕКСТ В ПЕРЕВОДЕ Т.Л.ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК)

РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА, действие 2, сцена 2

(Сцена у балкона)

Ромео. Над шрамом шутит тот, кто не был ранен.

(ДЖУЛЬЕТТА появляется на балконе.)

Но тише! Что за свет блеснул в окне?

О, там восток! Джульетта – это солнце.

Встань, солнце ясное, убей луну —

Завистницу: она и без того

Совсем больна, бледна от огорченья,

Что, ей служа, ты все ж ее прекрасней.

Не будь служанкою луны ревнивой!

Цвет девственных одежд зелено-бледный

Одни шуты лишь носят: брось его.

О, вот моя любовь, моя царица!

Ах, знай она, что это так!

Она заговорила? Нет, молчит.

Взор говорит. Я на него отвечу!

Я слишком дерзок: эта речь – не мне.

Прекраснейшие в небе две звезды,

Принуждены на время отлучиться,

Глазам ее свое моленье шлют —

Сиять за них, пока они вернутся.

Но будь ее глаза на небесах,

А звезды на ее лице останься, —

Затмил бы звезды блеск ее ланит,

Как свет дневной лампаду затмевает;

Глаза ж ее с небес струили б в воздух,

Такие лучезарные потоки,

Что птицы бы запели, в ночь не веря.

Вот подперла рукой прекрасной щеку.

О, если бы я был ее перчаткой,

Чтобы коснуться мне ее щеки!

Джульетта. О, горе мне!

Ромео. Она сказала что-то.

О, говори, мой светозарный ангел!

Ты надо мной сияешь в мраке ночи,

Как легкокрылый посланец небес

Пред изумленными глазами смертных,

Глядящих, головы закинув, ввысь,

Как в медленных парит он облаках

И плавает по воздуху.

Джульетта. Ромео!

Ромео, о, зачем же ты Ромео!

Покинь отца и отрекись навеки

От имени родного, а не хочешь —

Так поклянись, что любишь ты меня, —

И больше я не буду Капулетти.

Ромео. (в сторону) Ждать мне еще иль сразу ей ответить?

Джульетта. Одно ведь имя лишь твое – мне враг,

А ты – ведь это ты, а не Монтекки.

Монтекки – что такое это значит?

Ведь это не рука, и не нога,

И не лицо твое, и не любая

Часть тела. О, возьми другое имя!

Что в имени? То, что зовем мы розой, —

И под другим названьем сохраняло б

Свой сладкий запах! Так, когда Ромео

Не звался бы Ромео, он хранил бы

Все милые достоинства свои

Без имени. Так сбрось же это имя!

Оно ведь даже и не часть тебя.

Взамен его меня возьми ты всю!

Ромео. Ловлю тебя на слове: назови

Меня любовью – вновь меня окрестишь,

И с той поры не буду я Ромео.

Джульетта.