Cинкогнита - Анна Исипчук Страница 6

Но роман с итальянкой невозможен — он неинтересен режиссеру, хотя на многих иностранных постерах к фильму на первый план выведены именно портреты героев. Присутствие Эуджении необходимо для звучания темы тоски по семье и для темы сосуществования двух культур, о которой речь пойдет позже.

Что говорят символы?

Философ и семиотик Ролан Барт выделял в системе знаков «означаюшее» (декорация, костюм, пейзаж, музыка, жест) и «означаемое» («все, что находится вне фильма и должно актуализироваться в нем» или «некое состояние персонажа или его отношения с другими»).

Стоит также отметить, что соотношение означаемого и означающего является мотивированным, то есть изобретательность режиссера ограничена созданием аналогий — знаки должны быть одновременно и понятными, и уникальными. Тарковский дает зрителю возможности для множественных интерпретаций, однако все они должны быть произведены в контексте внутреннего и художественного миров режиссера: фильм наполнен цитатами, самоцитатами, отсылками, отражениями. Сам он признавался: «В своей работе я не вынашиваю каких-то глубоко осмысленных замыслов. Я не знаю, что представляют собой мои символы. Единственное, чего я хочу, — это пробудить к жизни чувства, мысли, основанные на сочувствии в твоем внутреннем мире».14

Так, немецкая исследовательница Ева М. И. Шмид сравнивает15 пса, появившегося в номере Андрея, с египетским богом смерти Анубисом, тем самым воспринимая его как символ смерти. Майя Туровская дополняет16 это цитатой из стихотворения Арсения Тарковского: «…с египетской загробной, собачьей головой». Еще одна параллель со «Сталкером» — в «Ностальгии» пес снова является проводником, посредником между мирами, на этот раз между русским прошлым и итальянским настоящим Горчакова.

Собака также является символом самопожертвования. В таком случае неудивительно, что пес из сна в реальности оказывается питомцем Доменико, героя, в котором сосредоточено звучание мотива всеобщего несовершенства, «мировой скорби»; героя, совершающего самосожжение на статуе Марка Аврелия во имя искупления грехов мира. В переводе с итальянского Доменико значит «принадлежащий богу», имя Андрей же означает «мужчина». Выходит, тоску Горчакова можно также интерпретировать как поиски Бога ради исцеления души и обретения покоя. Еще один уровень двойничества выражен — в изображении семей героев и в сцене, когда, заглядывая в зеркало, Андрей видит в своем отражении Доменико. Сцены их смертей сняты параллельно: прозаичное, лишенное ауры сакрального падение Доменико со статуи после нескольких попыток поджечь себя, его мучительный последний припадок созвучны с проходом Андрея в Банья Виньони: те же попытки зажечь свечу, нелепые лужи воды, больше напоминающие грязь, под ногами. Путь от края до края бассейна становится непреодолимым испытанием, Голгофой, которой уделено 7 минут экранного времени.

Тоска, заключенная в слова

Томик стихов Арсения Тарковского, который носит с собой Эуджения, — это символ непереводимости двух культур. Можно снести государственные границы, но проблема лежит глубже. Тарковский не просто использует стихи отца, Арсения Тарковского, как один из элементов своего художественного языка. Эпизоды, в которых звучат «Я в детстве заболел…» и «Меркнет зрение — сила моя…», во многом являются ключевыми для картины. На символическом уровне они помогают проинтерпретировать образ отца; а возвышаясь над текстом, они передают содержание фильма «в пророчествах об апокалиптическом видении и метафизической смерти героя».17

Вместо Анатолия Солоницына, неизменного героя картин Тарковского, умершего еще до написания сценария, в «Ностальгии» появился Олег Янковский. Он не был новым для режиссера актером — ранее он играл отца в «Зеркале», и пусть эта роль была эпизодической, она оказалась не случайной. Горчаков является двойником как самого Андрея, так и его отца, причем само понятие «отец» может быть проинтерпретировано сразу в нескольких измерениях: как родной отец героя, как отец режиссера, как Отец Небесный.

Стихотворение «Меркнет зрения — сила моя…» звучит в фильме в итальянском переводе (в русской озвучке два языка накладываются друг на друга, что символически продолжает разговор о двух культурах, их непереводимости). «Si oscura la vista — la mia forza…» сохраняет общий смысл оригинала, однако смещает некоторые смысловые акценты, тем самым подчеркивая мотив утраченного дома и усиливая звучание темы умирания. Стихотворение можно поделить на 3 смысловых части: ослабление физических и душевных способностей — момент смерти — послесловие. Все они соотносятся с событийным рядом фильма: угасание, приближение к смерти — смерть, причем метафизическая (после видения) и реальная (после прохода через бассейн) — посмертная жизнь (дом, вписанный в пространство храма). Стоит также отметить, что оба стихотворения звучат на фоне характерных для кинематографа Тарковского, «сакральных» символов: храма, воды, огня и книги, а полудождь-полуснегопад еще раз появится в финальном кадре фильма.

Возвращение в начало

Михаил Ямпольский писал о Тарковском, как о феномене, повлиявшем на истощение будущего и вызревание прошлого.18 На стыке настоящего и прошлого рождается понятие «памяти», без которого немыслимы фильмы режиссера, кино наследия как явление, человеческая культура в целом. В последней сцене режиссер как бы отказывается от идеи «запечатленного времени», Финальный кадр «Ностальгии» — символ смешения времен, врастания искусственного в естественное, поглощения памяти следами чужой истории, создание новой целостности, включающей в себя голос родного прошлого и новую действительность как героя, так и самого режиссера. Исчезновение памяти — приговор человеку, исчезающему и замещенному. Без нее у ностальгии нет будущего.19

Тамара Тотчиева

Искусство адаптации Кирилла Серебрянникова

Театральные адаптации кинематографических проектов — не единственный кейс того, как в «Гоголь-центре» происходит мультиплатформенное взаимодействие кино и театра. Не менее интересен обратный процесс — погружение театральной постановки в кинематографический медиум. За время существования «Гоголь-центра» подобный эксперимент был совершен дважды: в 2016 году вышел фильм «Ученик» — адаптация впервые показанного в 2014-м спектакля « (М) ученик», а в 2021-м состоялась премьера фильма «Петровы в гриппе» — киноадаптации вышедшего годом ранее одноименного спектакля. Хотя формально «Гоголь-центр» не имеет отношения к упомянутым картинам, театр существует в неразрывной связке с ними. Театральные и кинопроекты объединены общим литературным оригиналом (или сценарным материалом), режиссурой Серебренникова, а также участием постоянной актерской труппы, кочующей из театра в кино вслед за своим мастером.

Спектакль « (М) ученик», послуживший основой для фильма, — тоже адаптация, основанная на пьесе современного немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга. Произведение перевел на русский язык Александр Филиппов-Чехов, изменив место действия с Германии на Россию и дословно отобразив имена героев (Беньямин — Вениамин, Рот — Краснова). В центре повествования спектакля Серебренникова находится старшеклассник Вениамин (Никита Кукушкин), ставший по так и не раскрытой в спектакле причине религиозным фанатиком на грани террориста. Он говорит с матерью и учителями цитатами из Библии, отказывается посещать занятия по плаванию, так как одноклассницы в коротких бикини нарушают его религиозные чувства и протестует против учительницы биологии Елены Львовны Красновой (Виктория Исакова), придерживающейся прогрессивных научных взглядов. Пока большинство попадает под религиозный гипноз Вениамина (Вени), Елена Львовна решает разобраться в причине радикальных взглядов ученика и сама начинает изучать Библию.

Спектакль Серебренникова « (М) ученик» — остросоциальный манифест и не дающее ответов рассуждение о том, где проходит грань между «моралью и нетерпимостью, свободой и вседозволенностью, проповедью и терроризмом, религией и манипуляцией».

Художественная форма спектакля отражает прямолинейный характер текста, который произносят артисты со сцены. Театральное пространство « (М) ученика», придуманное20 Серебренниковым вместе с художницей Верой Мартыновой — это бытовая и аскетичная комната с унылыми серыми стенами, превращающаяся из квартиры Вени и его мамы, то в учительскую, то в школьный класс, то в спортивный зал. Основная декорация — доски, из них конструируется обеденный стол, мебель в учительской, качели и даже деревянный крест, который Веня приколачивает к школьной стене. Среди реквизита — черный томик Библии, портрет президента и телевизор в углу сцены.

Каждый раз, когда герои цитируют строфы из Библии, на стену позади них проецируется название книги, главы и стиха,