Виктор Аскоченский - Асмодей нашего времени Страница 6

– Я ужасно была зла на моего Онисима, сказала Соломонида Егоровна, уладивъ серьезную физіономію и какбы желая удержать этимъ гостя въ предѣлахъ галантерейной вѣжливости; какъ таки ѣхать на службу въ такое захолустье? Развѣ ты не можешь, говорила я ему, взять себѣ приличное мѣсто въ Петербургѣ? Тебѣ стоитъ сказать лишь слово… его тамъ просто на рукахъ носили. Я вамъ говорю, продолжала Соломонида Егоровна, приходя въ воодушевленіе, – такого человѣка, какъ мой Онисимъ, нѣтъ другаго въ цѣломъ мірѣ. Этакой честности, этакого благородства вы ни въ комъ не встрѣтите! Самъ министръ всегда ставилъ его въ образецъ другимъ…

– Смѣю васъ увѣрить, что для достоинствъ вашего супруга и провинція слѣпа не будетъ, сказалъ Софьинъ, разсматривая кончикъ своего сапога.

– Достоинства моего мужа не для провинціи! гордо отвѣчала Соломонида Егоровна. Мы одначе останемся тутъ не на долго. Онисимъ Сергѣевичъ ожидаетъ лишь производства въ генералы, а потомъ тотчасъ же возьметъ переводъ въ столицу; тамъ ужь и мѣсто для него приготовлено, директорское мѣсто. Онъ будетъ Директоромъ въ одномъ Департаментѣ.

Владиміръ Петровичъ рѣшительно не могъ найтись, что сказать на это.

– А вы, продолжала Соломонида Егоровна, послѣ нѣкотораго молчанія, большой имѣете тутъ кругъ знакомства?

Не легко было отвѣчать и на этотъ вопросъ, особенно послѣ того, что говорила до сихъ поръ барыня.

– Сколько это возможно въ провинціи, сказалъ Софьинъ.

– А я такъ еще не успѣла никому сдѣлать визита. Такое мученье безъ собственнаго экипажа! Съ отчаянья поѣдешь и на извощикѣ.

И Соломонида Егоровна начала нѣжно и гармонически хохотать надъ своей такой отчаянной рѣшимостью, придерживая рукою мясистую грудь.

Софьинъ сидѣлъ какъ на иголкахъ.

– Maman! послышалось изъ боковыхъ дверей.

– Qu\'est que voulez-vous? Tout-suit! Вы, мусье Софьинъ, конечно, позволите мнѣ познакомить васъ съ моимъ семействомъ, сказала Соломонида Егоровна, поднимаясь съ дивана и направляясь къ боковымъ дверямъ.

Софьинъ поклонился.

Соломонида Егоровна вошла было, и потомъ вернулась, проговоривъ съ граціозной улыбкой: pardon, мусье! взяла позабытый на канапе платокъ и вышла.

– Что это такое? сказалъ Софьинъ, оставшись одинъ: мистификація или отчаянное безстыдство? Ей-богу, не понимаю.

Онъ задумался на минуту, потомъ поправилъ волосы, взглянулъ въ зеркало и сталъ зѣвать по сторонамъ. Наскучивъ этимъ занятіемъ, Софьинъ принялся пересматривать модныя картинки, лежавшій на столѣ.

– Pardon, мусье, сказала Соломонида Егоровна, выходя черезъ нѣсколько минутъ: я такъ долго заставила васъ ждать себя.

– Дай-ка, подумалъ Софьинъ, заговорю я съ ней по французски. Можетъ, она на этомъ діалектѣ умнѣе, чѣмъ на своемъ природномъ. – Вы, сказалъ онъ по французски, оставили меня при самомъ интересномъ занятіи. Пересматривая эти картинки, я удивлялся своенравію моды, которая такъ любитъ повторять себя.

– Вуй, мусье, отвѣчала Соломонида Егоровна, и въ тоже время устремила безпокойный и нетерпѣливый взоръ на боковыя двери.

– Не помню, кто-то замѣтилъ, продолжалъ Софьинъ все на томъ же языкѣ, что мода сваливаетъ свои издѣлія въ одну кадушку; наполнивъ ее до верха, она переворачиваетъ кадушку верхъ дномъ, и снова начинаетъ брать старое съ маленькими лишь прибавленіями да перемѣнами.

– Да-съ, сказала Соломонида Егоровна по русски и какъ-то напряженно и взволнованно: мы получаемъ это прямо изъ Парижа.

– Что такое? спросилъ Софьинъ тоже по русски.

– Вы говорите о Журналѣ Модъ? отвѣчала Соломонида Егоровыа, покраснѣвъ страшно.

– Да, точно такъ-съ, о журналѣ-съ, сказалъ Софьинъ, опустивъ глаза.

– Я, признаться, хорошо ни разслушала васъ. Мои мысли были заняты не такими пустяками… это все дѣти… говорила Соломонида Егоровна, стараясь, сколько можно, поправиться.

– Вотъ тебѣ и нафранцузилъ! подумалъ Софьинъ. И что за охота болтать, какъ попугай, нѣсколько затверженныхъ словъ, обманывая лишь добрыхъ людей? Ну, барыня!..

Дверь отворилась и вошла… но это была не та дѣвица, которую Софьинъ видѣлъ на кладбищѣ. Вмѣсто юнаго, миловиднаго личика, предстало ему одутлое, калмыковатое лицо дѣвы, при которой ужь не говоритъ о лѣтахъ; вмѣсто застѣнчивости и наивности, просвѣчивавшихъ въ каждомъ движеніи, въ каждомъ взглядѣ юной знакомки Софьина, въ этой съ перваго же раза бросалась въ глаза какая-то бойкость и самоувѣренность. Она вошла смѣлой и даже нѣсколько гордой поступью, и бросивъ невнимательный взглядъ на гостя, подошла къ Соломонидѣ Егоровнѣ и поцаловала ея руку.

– Рекомендую, ma chére, мусье Софьинъ. Мусье Софьинъ, дочь моя Елена.

Софьинъ поклонился; мадмуазель кивнула ему головой и усѣлась рядомъ съ матерью.

– А Marie? спросила Соломонида Егоровна.

– Одѣвается еще, мамаша душечка.

– Вотъ ужь возится-то! Не привыкла еще, знаете, продолжала Соломонида Егоровна, обращаясь къ Софьину, не привыкла къ порядочному туалету. Въ этихъ заведеніяхъ все хорошо, только ужасъ какъ мизерно дѣтей содержатъ. Никакого нѣтъ вниманія ни къ званію, ни къ состоянію дѣвицы.

– Мнѣ кажется, сказалъ Софьинъ, что такое уравненіе всѣхъ званіи и состояній есть одно изъ лучшихъ средствъ образовать характеръ дѣвушки.

– Дѣвушки, можетъ быть, но не дѣвицы, замѣтила, вздернувъ верхнюю губу, m-elle Елена.

– А развѣ между этими словами есть какая нибудь разница?

– Я думаю, подхватила Соломонида Егоровна. Дѣвица – это значитъ благородная дѣвица; а дѣвушка – это просто дѣвушка, сѣнная, горничная.

– Извините, сказалъ улыбаясь Софьинъ; я доселѣ не зналъ такого тонкаго различія…

– Отъ того-то, ѣдко замѣтила Елена, вы и полагаете, что уравненіе званій и состояній образуетъ характеръ дѣвицы.

– Не только полагаю, но даже утверждаю.

– А я, сказала Соломонида Егоровна, утверждаю и докажу вамъ, что это скорѣй портитъ, чѣмъ облагороживаетъ характеръ дѣвицы. Какая нибудь тамъ дочь выслужившагося чиновника привыкаетъ къ несвойственной ей фамиліарности съ такими изъ своихъ подругъ, которыя выше ея и по званію и по состоянію. А дѣвица съ значеніемъ становится наряду съ твореніями, которыя потомъ у себя дома ничего не увидятъ богаче ситцеваго платья. Ну, довольно того, что я едва могла отучить мою Мари отъ этихъ упрашиваній да умаливаній. Сами посудите, пѣтъ, чтобы приказать тамъ какой нибудь горничной просто: принеси молъ или подай проворнѣй; нѣтъ, надо, видите, прибавить: сдѣлай милость, или пожалуста. Да чего, наша Алёнка всегда была Алёнкой, а теперь, по милости моей дочки стала Еленой; говоритъ, что нельзя переиначивать имени, что при крещеніи дано; тудажь филсофствуетъ. Сами посудите, мусье Софьинъ, на что это похоже? Какаяжь будетъ разница между Еленой дѣвкой и Еленой барышней? Я хоть и мать, но должна признаться, что у моей институтки дурной тонъ. Да-съ, дурной-съ, прибавила Соломонида Егоровна, подмѣтивъ на устахъ гостя неосторожно мелькнувшую улыбку, дурной, увѣряю васъ. А гдѣ онѣ его набираются? Въ заведеніяхъ этихъ, – гдѣжь больше? Елена моя воспитывалась дома, а могу сказать, что понимаетъ себя во сто разъ лучше какой нибудь тамъ вашей институтки.

Елена поцѣловала руку доброй матери; а Софьинъ, наклонивъ голову, переминалъ края своей шляпы.

– Вы были въ Петербургѣ? ни съ того, ни съ сего отозвалась Елена.

– Былъ, отвѣчалъ Софьинъ, поднявъ голову.

– Давно?

– Давно.

– Значитъ, ваши свѣдѣнія о Петербургѣ absolument отстали отъ современности?

– Можетъ быть.

– Comment?

– Я говорю: можетъ быть.

– Вы любите музыку?

– Къ несчастію.

– Почему же, къ несчастію?

– Потому что у насъ въ городѣ играютъ много, а слушать нечего.

Софьинъ, какъ легко можно замѣтить, былъ въ прескверномъ расположеніи духа.

– Вы злы, какъ я вижу, сказала Елена.

– По неволѣ будешь золъ, когда озлобятъ! сказалъ Софьинъ какъ-то отрывисто, но потомъ, какбы спохватившись, онъ прибавилъ: я говорю о здѣшнихъ артисткахъ. Всякая старается словно оглушить васъ безпардонной колотней; всѣ копируютъ Листа, какъ будто этотъ фортопьянный волтижеръ можетъ быть для кого нибудь образцомъ. Ни одна не посовѣтуется съ изящнымъ вкусомъ; ни одна не поговоритъ съ своимъ сердцемъ. Трудности выполненія, хаотическая бѣготня звуковъ – вотъ все, что вы увидите у лучшихъ нашихъ піанистокъ!.. Извините однакожь, я слишкомъ вдался въ меломанію. Это одна изъ моихъ слабостей, прибавилъ Софьинъ улыбнувшись.

– И очень пріятная слабость, подхватила Елена.

– А вотъ, заговорила Соломонида Егоровна, станете бывать у насъ почаще, такъ услышите мою Елену. Она брала уроки у лучшихъ петербургскихъ артистовъ, и могу похвалиться, что играетъ такъ, какъ здѣсь и не слышали никогда.