Олег Мухин - Pink Floyd: Кирпич к кирпичу Страница 17

НИК МЕЙСОН: Мы никогда не слышали ничего такого.

РОДЖЕР УОТЕРС: Она была украдена у «Love», не так ли? Это была смесь из «Steptoe and Son» и композиции «Love» на их первом альбоме, не помню названия.

НИК МЕЙСОН: Я никогда не слышал ни одной из американских групп. У кого-то из нас был сборник ритм-энд-блюза, это был альбом «Аутентичный ритм-энд-блюз. Диски 1–3», в основном с Бо Диддпи, но мы никогда не слышали другого американского материала. Для нас было откровением, когда мы услышали их в Штатах.

РОДЖЕР УОТЕРС: Мы слышали только названия, и все.

НИК МЕЙСОН: Была такая путаница. Приходили люди и говорили о замечательных группах с Западного побережья, таких, как «Jefferson Airplane» и «Sopwith Camel», целый ряд названий, половина из которых играли какой-то баббл-гам.

РОДЖЕР УОТЕРС: А другую половину составляли кантри-блюзовые группы.

КОННОР МАКНАЙТ: Но если вы слушали «Love», то они явно были неизвестными в то время.

НИК МЕЙСОН: Мы не слушали «Love», это Питер Дженнер слушал. Мы слушали «Cream» и «The Who», Хендрикса, такого рода музыку. Она снова вернула меня в группу.

КОННОР МАКНАЙТ: Стоит ли верить Дженнеру, рассказывающему о том периоде, что он начал вам запрещать играть ритм-энд-блюз?

РОДЖЕР УОТЕРС: Нет, это абсолютная чепуха — полная чушь. Он вообще мало влиял на то, что мы играли.

НИК МЕЙСОН: Ник Джонс написал об этом в первой рецензии в «Melody Maker». Это была ложь.

РОДЖЕР УОТЕРС: Идея, что Питер Дженнер увел нас от «Roadrunner» в новые области психоделии, является чушью.

НИК МЕЙСОН: И у нас есть куча свидетелей, чтобы доказать это.

КОННОР МАКНАЙТ: Что же вас увело?

РОДЖЕР УОТЕРС: Я не знаю. Полагаю, нам просто стало скучно.

НИК МЕЙСОН: Сид стал писать больше песен. Это была одна причина.

РОДЖЕР УОТЕРС: Верно. Поскольку Сид стал писать больше песен, мы исключили из репертуара чужие. Однако мы продолжали исполнять «Roadrunner» и «Gimme A Break» еще несколько лет.

НИК МЕЙСОН: Пока Боб Клоуз был в группе. Когда он ушел, возникла еще одна причина, чтобы избавиться от старого материала.

РОДЖЕР УОТЕРС: Потому что мы не могли его больше играть.

КОННОР МАКНАЙТ: Чем для вас был клуб «UFO»? Был ли он столь волшебным, как повествуют легенды?

НИК МЕЙСОН: Со временем эта легенда порозовела, но есть в ней и зерно истины, поскольку иногда казалось, будто там на самом деле вот-вот произойдет некое слияние энергий. Туда приходили люди, масса людей делала массу вещей, это было больше, чем просто выступление одной группы. Там были какие-то сумасшедшие актеры, парочка световых шоу, публичные чтения каких-то стихов, много людей просто слонялось, и было много веселой болтовни.

РОДЖЕР УОТЕРС: Однако, представь себе, были там и уроды, которые стояли возле сцены и кричали, чтобы мы убирались.

НИК МЕЙСОН: На самом деле, как правило, это была другая группа. Однажды вечером мы выступали с группой под названием «Братья Гримм», и этот вечер был наихудшим, из-за членов самой группы и их подружек. Я его хорошо помню — потому что они достали нас.

КОННОР МАКНАЙТ: Как насчет другой легенды, «Великого Техноцветного Сна»?

НИК МЕЙСОН: О, это была просто шутка. Мы ведь выступали в Восточном Дирхэме.

РОДЖЕР УОТЕРС: Никогда не забуду тот вечер. Мы играли в двух местах подряд. Сначала мы выступали в полном зале, в котором былооколо пятисот цыган, ругающихся и дерущихся, затем играли в «Allie-Pallie».

НИК МЕЙСОН: Мы, конечно, не были там звездами. Вот Артур Браун — был. Это был его великий взлет.

РОДЖЕР УОТЕРС: В те дни вокруг вращалось так много наркотиков, что я не думаю, что кто-то помнит что-нибудь об этом.

КОННОР МАКНАЙТ: Что это за история, которая лежит в основе песни «Arnold Layne»?

РОДЖЕР УОТЕРС: Наши матери, моя и Сида, сдавали комнаты студенткам, поскольку неподалеку находился девичий колледж. Поэтому на наших бельевых веревках постоянно болталась куча комбинашек и панталонов, и Арнольд, или кто он там был, воровал кое-что с веревок. Его так и не поймали. Вскоре он прекратил заниматься этим — когда запахло жареным. Может быть, он перебрался в Черри Линтон или в Ньюхэм.

НИК МЕЙСОН: Может быть, он решил завязать с этим и стать грабителем банков или что-то вроде того.

КОННОР МАКНАЙТ: А что вы думаете о Пите Мюррее, который сказал в программе «Juke Box Jury», что вы просто дутые фигуры?

РОДЖЕР УОТЕРС: Теперь бы он так не сказал. Это не тот случай, когда обида быстро забывается. (С угрозой.) Он сказал, что мы обманщики. Он полагал, что все, что происходит вокруг нас, — придуманная чушь, чтобы вызывать нездоровый интерес у публики.

НИК МЕЙСОН: Мы думаем о нем так же, как и раньше.

КОННОР МАКНАЙТ: Как?

РОДЖЕР УОТЕРС: Ну, что этот человек — дурак. Круглый дурак и всегда им был.

КОННОР МАКНАЙТ: Помню, Дэвид Якобс, или, может быть, это был Питер Мюррей, сказал о Малыше Стиви Уандере, что это позор — то, что звукозаписывающая компания использует его слепоту в качестве брэнда, а еще как-то раз он сказал тоном мирового судьи: «Я знаю, что в Америке полно психоделической музыки, но я очень надеюсь, что она не затронет нас».

НИК МЕЙСОН: Фантастика. Эта программа явно оказала огромное влияние на людей. Прекрасно, что все мы помним ее спустя столько лет и понимаем, что люди сделали все, чтобы выставить себя идиотами.

РОДЖЕР УОТЕРС: Однако оба наши сингла были чертовски безобидными, в них не было ничего труднодоступного.

НИК МЕЙСОН: Но люди до сих пор говорят, понимаешь: «Я слушаю очень внимательно и все равно могу только приблизительно понять их музыку!»

КОННОР МАКНАЙТ: У вас пару раз были стычки с Би-би-си, не так ли?

РОДЖЕР УОТЕРС: Нам пришлось изменить все стихи в одной песне, поскольку в ней говорилось о скручивании «косяков». Она называлась «Let's Roll Another One» («Давай скрутим еще один»), и мы изменили название на «Candy And A Currant Bun» («Леденец и булочка с изюмом»), и в ней были строчки…

НИК МЕЙСОН: «Будет вкусно, если правильно есть».

РОДЖЕР УОТЕРС: Да, песня совсем им не понравилась, очень не понравилась.

КОННОР МАКНАЙТ: То, что вы пошли на сделку с ними, не противоречило в какой-то мере имиджу андеграундной группы?

НИК МЕЙСОН: О господи, конечно, нет. Мы были рок-н-ролльной группой, а если вы рок-н-ролльная группа и записали пластинку, с которой хотите стать номером один, вам нужно, чтобы ее крутили в эфире, и, если вам велят что-то убрать или сделать что-то еще, вы делаете это. Причем вы оказываете сопротивление, насколько возможно. Вы звоните, к примеру, в «Evening Standard» и говорите: «А вы знаете, что на Би-би-си не хотят проигрывать нашу песню, так как в ней упоминается ваша газета?»

РОДЖЕР УОТЕРС: Эта строчка была изменена на «Daily Standard», чтобы их успокоить, но никто так и не услышал ее, потому что песня была очень отвратительно записана.

КОННОР МАКНАЙТ: Ты считал тогда браком многие песни. Однажды ты назвал песню «It Would Be So Nice» («Было бы прекрасно») полным хламом и добавил, что тем, кто ее купил, нужно провериться у психиатра.

РОДЖЕР УОТЕРС (смеется): Думаю, это правда.

НИК МЕЙСОН: Она была ужасной, эта пластинка. У нас не было определенного направления в тот период. Нас торопили с выпуском хит-синглов. Так много людей говорили о важности этого, что ты начинал думать, будто это действительно важно.

КОННОР МАКНАЙТ: Вас расстроил провал ваших следующих синглов?

НИК МЕЙСОН: Нет. Не понимаю почему, но мы не расстроились.

КОННОР МАКНАЙТ: У вас ни разу не было чувства, что вы стали никому не нужны? Что, возможно, Якобс и Мюррей были правы?

НИК МЕЙСОН: Мы, возможно, и думали, что мы неважные музыканты, но никогда не думали, что они правы. Смешно, но у меня совсем не было ощущения, что мы стали хламом, когда два сингла с треском провалились, что все кончено. Не знаю почему, но я так не считал, хотя многие люди имели противоположное мнение.

РОДЖЕР УОТЕРС: Провалился только этот сингл и «Apples And Oranges» («Яблоки и апельсины»).

НИК МЕЙСОН: И «Point Me At The Sky».

РОДЖЕР УОТЕРС: «Apples And Oranges» была очень хорошей песней, и такой же была «Point Me At The Sky». Я слушал ее примерно год тому назад, и, несмотря на ошибки и некачественную запись, я не думаю, что песня была плохой. «Apples And Oranges» была испорчена при записи — это очень хорошая песня.

НИК МЕЙСОН: Думаю, ее можно было сделать как надо, если бы мы над ней больше поработали.

Когда я работал в «Time Out», мы готовили статью о Кевине Эйерсе, который до сих пор является клиентом «Blackhill», и, как обычно в таких случаях, мы позвонили туда, чтобы спросить, есть ли у них хорошие фотографии, которые мы могли бы использовать. Обычно в таких случаях служащие рекламного отдела уверяют вас, что такие фотографии есть, и обещают немедленно их доставить, а когда вы снова звоните, они бешено пытаются вспомнить, куда они их положили (если служащие старые, они, вероятно, прячут их в папке с надписью «Порвать»). Однако сотрудники «Blackhill» доставили нам все, что мы хотели, после чего продолжали по мере возможностей принимать участие в том, чтобы статья получилась хорошей. Бегающая вверх и вниз по лестницам, дающая полезные советы, очень необычная парочка.