Олег Мухин - Pink Floyd: Кирпич к кирпичу Страница 35

Однако вторая половина альбома также частично автобиографична или по крайней мере является продолжением видений Роджера: «Пинка заставляют вернуться и выступать, потому что больше никто не зарабатывает денег, если представление не продолжается. Его заставляет вернуться на сцену циничный доктор, делающий ему инъекцию оживляющей субстанции, и с того момента, как Пинк покидает гостиничный номер и появляется на сцене, он превращается из доктора Джекила в мистера Хайда. Он — это вся наша группа; так сказать, Пинк является образом группы в спектакле. Он превращается в мистера Хайда, и члены группы становятся фашистами. Это по-прежнему мы, но в другом душевном состоянии. Мы превратились в фашистских свиней, подобно тому, как я превратился в фашиста, плюющего в человека в Монреале: заменяющая нас группа олицетворяет собой меня, плюющего на людей. Персонаж начинает болтать о том, чтобы вернуть их туда, откуда они пришли. Когда мы начинаем показывать слайды молотков, марширующих на экране, подразумевается настоящее фашистское сборище. Зрители любят всю эту дрянь, они счастливы оказаться частью толпы; их можно заставить делать все, что толпа прикажет им делать».

«Сборище достигает своего апогея, — продолжает Уотерс тихим, бесстрастным, монотонным голосом. — Но Пинк восстает. Мы восстаем. Когда он поет: «Я хочу уйти домой и снять форму». Но они ему не позволяют. Его тащат в бункер, где он ждет червей; ждет суда. Вердикт — его должны судить равные ему люди».

Уотерс хотел быть судимым равными ему людьми, потому что большинство людей вокруг него считали, что проект нелеп, обречен на провал. «Очень многие считали его безумным. Робби Вильямс, наш осветитель уже многие годы, сказал мне, что вплоть до премьеры он считал, будто это полное сумасшествие. Он, как и другие, думал, что публика будет настаивать на старом материале. Я был в чудовищном напряжении; многие говорили, что зрители разорвут меня на кусочки, разрушат стену. Но мне было совершенно безразлично, что они думали: я хотел выразить свои чувства. Это была большая авантюра, которая окупилась; зрители, персонал и музыканты — все наслаждаются ею».

Роджер Уотерс безусловно проявил себя как лидер группы. «Я принимаю решения, — заявил он без капли скромности. — Мы притворялись в течение долгого времени, что у нас демократия, но этот альбом стал эпохой большого откровенного признания. Это было слегка болезненное испытание для некоторых из нас, поскольку мы делали вид, что все вместе мы очень хорошие парни. Это была чушь. Десять лет назад это было правдой, но не в последние годы».

Конечно, Уотерс принимает решения, чем будет заниматься вся группа. В июле 1978 года он созвал членов группы на совещание, чтобы представить две свои магнитные записи: сценарий «The Wall» и другой самостоятельный проект. Фактически он предъявил им ультиматум: группа должна заняться либо одним, либо другим проектом, неважно каким, потому что оставшийся Уотерс будет делать как сольный проект. Группа проголосовала за «The Wall», затем начала работать над ней в их собственной специфической манере. Они вообще не общаются друг с другом напрямую, посредством слов. «Они общаются с помощью техники, — объяснил Майкл Камен, аранжировщик всех оркестровок альбома. — Роджер делает демозапись в своей студии и посылает ее Дэйву Гилмору, который добавляет несколько дорожек или перезаписывает ее и посылает пленку дальше. Все участники группы имеют точные копии записи».

Однако после обмена лентами в течение двух месяцев Уотерс решил, что ему нужна помощь от постороннего продюсера, и нанял хэви-металлиста Боба Эзрина, приведшего группу «Kiss» к «платиновому» статусу. «Я не мог делать все сам, — сказал Уотерс. — Дэйв и я совместно продюсировали все наши альбомы, но я обеспечивал движение и руководство». Эзрин переработал вотерсовский оригинальный сценарий, названный самим автором «Childish notes» («Детские записки»). «Некоторые части были слишком личными, некоторые не подходили музыкально, а некоторые песни просто не были достаточно хороши», — объяснил он. По настоянию Эзрина Уотерс исключил слабую, скучную песню под названием «The Death Of Sisco» («Смерть Сиско»), в которой диск-жокей разговаривает с публикой, и убрал ссылки на личное, особенно даты из своей ранней жизни, которые ничего не значили для фэнов группы, родившихся после Второй мировой войны (например, Уотерс написал строчку о 1944 годе, когда умер его отец). Несмотря на эти изменения, Уотерс признал, что все же невозможно следить за закручивающейся сюжетной линией, в частности по телефонным звонкам мистера Флойда миссис Флойд.

Эзрин не был единственным человеком, кто помогал Уотерсу шлифовать его рок-поэму. Дэйв Гилмор, лидер-гитарист, гений игры, написал легко запоминающуюся музыку к песням «Young Lust» и «Run Like Hell». Другие два участника группы не внесли ничего. «Они только играли на альбоме», — кратко сказал Уотерс, быстро закрыв тему. (Когда был задан прямой вопрос о Рике Райте, которого он постоянно оскорбляет, Уотерс рассвирепел: «Я не собираюсь говорить о Райте».)

Рок-опера, ставшая результатом натянутого сотрудничества между членами группы, доставляет большую радость ее автору. «Она замечательная», — сказал обычно тихо говорящий Уотерс, наконец-то добавив искру эмоции в голос. Он признался, что стихи были отчасти на втором плане, ими он стремился лишь рассказать историю. «На «Dark Side Of The Moon» было ужасно много расплывчатых трескучих фраз. Люди относятся к рок-лирике слишком серьезно. Некоторым рок-поэтам, таким, как Дилан и Нил Янг, есть что сказать, но большинство рок-стихов низкого качества».

Уотерс утверждает, что «The Wall» гораздо лучше, чем их последний альбом: «Animals» вышел в свет только потому, что мы соблазнились деньгами. Я думаю, «Wish You Were Here» был более связной работой. Я основывался на ней, когда делал «The Wall». Тексты последнего альбома в значительной степени порождены темным периодом моей жизни, когда мой брак распался из-за гастролей. Это был трудный период, но когда я написал о нем, это помогло мне многое увидеть в другом свете. Сейчас я чувствую себя в десять раз лучше. Я на подъеме».

Хотя он чувствует себя неплохо в качестве богатой рок-н-ролльной звезды, он говорит, что никогда не стремился к деньгам, славе и власти, которые сопровождают успех: «Я всегда думал, что ребенок, у которого много денег, плохой. Я вырос на благотворительных базарах, проводимых газетой «Daily Worker». Когда моя мама не могла найти кого-нибудь, кто посидел бы со мной, она брала меня на собрания общества британо-китайской дружбы, где мы смотрели фильмы о героической борьбе Народной Республики. Никогда не забуду их. С другой стороны, у меня нет сильного желания идти в политику или купить «Б-52» и набить его продуктами для миллионов голодающих, но я никак не могу избавиться от чувства вины. Имея семью, я должен как следует содержать ее — но большие деньги тем не менее заставляют меня чувствовать себя неловко».

Чувство вины заставило Уотерса избегать какой бы то ни было рекламы или показухи, превращающих его в еще одну джаггероподобную личность: «После очень долгого молчания в прессе я обнаружил некую таинственность, которая стала окружать нас. Мы начали получать удовольствие от тайны. Это очень здорово; никто не знает, кто мы. Я могу бродить за кулисами, и никто меня не узнает. Я могу даже выйти в зрительный зал; я могу ходить вокруг сооружений в последнем турне и контролировать их возведение, и никто не пристает ко мне. Это замечательно! Я не люблю чужих людей, которые подходят ко мне, как будто они знакомы со мной. Я не хочу разговаривать с незнакомцами. Когда они подходят, я говорю: «Я не хочу вас тут видеть», поэтому они не злоупотребляют моим гостеприимством».

Конечно, Уотерс осторожен с посторонними. Его голос тих и монотонен, но требователен. Он похож на президента мультимиллионной компании, которому не обязательно кричать на людей, чтобы они выполняли то, что он им говорит. Перед концертом он подошел к бригадам обслуживающего персонала, занимающимся спецэффектами и звуком, чтобы проверить, нет ли у них каких-нибудь проблем, устранили ли они мелкие неисправности, возникшие на предыдущем представлении. Как только он появился, подбежали бригадиры и стали нервно докладывать о своих успехах. Только однажды я услышал, как Уотерс повысил голос. Одна из команд рабочих сцены накануне не включила телевизор для эпизода в номере гостиницы, и Уотерс заявил: «Это единственная гребаная вещь, которую они должны сделать. Убедитесь, что она сделана».

Уотерс требует такого же полного внимания и от своих зрителей. Когда я его спросила, как должна вести себя рок-аудитория, он рявкнул: «Пассивно», дернув головой вперед, будто снова плюнул в ненавистного фэна. «Так же, как они ведут себя в театре. Вы не должны вмешиваться в то, что происходит. Вы должны, черт возьми, просто сидеть. Я ненавижу участие зрителей. Я ненавижу, когда они поют: у меня мурашки бегут по телу. Орать, кричать и петь лучше всего в церкви, но не на наших концертах, спасибо большое».