Слишком большие крылья (Скандальная история любви Джона и Йоко) - Черникова Ника Страница 4

Дыши

Сидя на скамейке в ближайшем от дома сквере, Джон не верил тому, что видел. Бешено колотящееся сердце никак не хотело уняться, а перед глазами расплывалось белое пятно. Он сам не мог объяснить себе причину своего волнения, но чувствовал примерно то же, что должен чувствовать заключенный, который вот-вот будет отпущен на волю.

На огромном белом листе тончайшей бумаги, сложенном в семь раз, надорванном с одного края, в самом центре находилось всего одно едва различимое слово, написанное все тем же знакомым летящим почерком, одно короткое слово — «Дыши!».

Родная

Потом были еще письма. «Танцуй». «Смотри на звезды до рассвета». «Будь». Он воспринимал эти короткие, но емкие послания как ответы на свои вопросы, те незаданные вопросы, которые уже который год головной болью пульсировали в мозгу, ныли в сердце, но так ни разу и не сорвались с языка. Казалось, загадочная отправительница — Джон уверился в том, что это женщина, почувствовав однажды исходящий от одного из посланий тонкий аромат мускусных духов, — знала его наизусть, не зная лично, читала его, словно раскрытую книгу, в то время, как он читал ее письма. Это и пугало, и неодолимо влекло — впервые в жизни другой человек так понимал все, о чем он даже не говорил вслух, словно видел насквозь все тайные и явные закоулки его души. И тем удивительнее было, что человек этот — странный, незнакомый, чужой. Джон еще не мог признаться себе, но в глубине души понимал, что для него уже не было человека роднее и ближе, чем эта неизвестная женщина, знающая наперед все, о чем бы он не спросил.

Что дальше?

Он ждал писем каждый день, но они по-прежнему приходили раз в три — четыре недели в знакомых до боли пухлых конвертах, с запечатанным в них спасением — волшебством, которое начинало действовать, едва лишь Джон надрывал очередной.

Томительные дни ожидания тянулись бесконечно. Джон нервничал, много курил и подолгу просиживал в одиночестве на скамейке в сквере, где прочел ее первое письмо. Были тоскливые минуты, когда он вдруг начинал думать, что сам выдумал себе эту женщину, которая вела с ним лаконичный и односторонний диалог, что его внутреннее одиночество, наконец, победило и воспаленное сознание создало себе утешение. И только новое короткое послание, написанное торопливой рукой, вселяло в него уверенность, что все реально, все по-настоящему, все — близко.

Но постепенно привычный уже вопрос, который преследовал его по пятам все дни ожидания — когда? когда? когда? — сменился новым, тревожным и не находящим ответа: что дальше?.. И она снова услышала его.

Другой финал

До слуха Йоко вдруг донесся какой-то звук, заставивший ее выйти из задумчивости. Словно очнувшись, стряхнув с себя прохладную росу инаний, она посмотрела по сторонам. В зале медленно зажигался свет, зрители, оживленно переговариваясь, поднимались со своих мест. Неужели она задремала?

— Ба, а поехали в кафе-мороженое!

Лили, с пустыми картонными стаканчиками из-под попкорна и кока-колы в руках, выжидательно глядела на нее снизу вверх. Маленький Эдди, подпрыгивая в проходе с зажатым между колен журналом, увлеченно изображал полет на метле. Йоко растерянно озиралась, медленно приходя в себя.

— А… как же?.. — она запнулась, недоговорив. Как же что? Закончился фильм? Она глубоко вдохнула спертый воздух кинозала, размяла затекшие мышцы, невесело улыбнулась.

— Кафе?.. Отличная мысль!

Куда угодно, только не домой, в остановившуюся тишину просторной манхеттэнской квартиры, не в эту светлую днем, а вечерам напоминающую стеклянный саркофаг, пустоту… Наверное, поэтому она так часто ночует в своей студии. Что ж, в кафе так в кафе! Она не увидела, чем закончилась на экране красивая любовь черноволосого мальчика и юной азиатки. Но она одна знает, как все было на самом деле, с самого начала до последней секунды.

Последнее

Джон понял, что писем больше не будет, еще не надорвав долгожданный конверт. Просто натянутая внутри струна, напряженно звеневшая в груди последние дни, вдруг, жалобно взвизгнув, лопнула, и наступила тишина, принеся с собой пустоту и — странное, беспричинное облегчение. К этой тишине он не был готов, она пугала и не давала никакой надежды. Но еще меньше он был готов к тому, что ожидало его внутри конверта. Это была карта Лондона, какие продавались в любом газетном киоске или книжном магазине. Жирный красный крестик на пересечении Эбби Роад и Тауэр Бридж Стрит и одно-единственное слово сразу бросились в глаза. Эбби Роад, 16. Завтра.

Он знал этот адрес.

Куда ты, Джон?

Голос жены заставил его воровато обернуться на пороге, когда он уже собирался выйти из дома. Синтия стояла на середине лестницы, ведущей на второй этаж, тепло глядела доверчивыми глазами, теребя белую крашеную прядь, выбившуюся из прически.

— Уходишь?..

— Да… — Он смешался. — Мне нужно… в студию…

— Так поздно? — Ни тени подозрения, упрека, только свет, свет, свет голубого взгляда ожег выражением безмятежного счастливого неведения. Милая, милая, добрая, глупая… Чужая.

Куда ты, куда ты, куда ты, Джон?.. Он вдруг покачнулся под тяжестью неосознанной и еще беспричинной вины, накатившей густой вязкой волной, свинцом залившей его до самого горла. И малодушно поддался порыву — напасть, уколоть, обидеть первым, только чтобы не остаться наедине с собственными мыслями, чтобы не признать еще внутреннюю, но уже совершенную измену.

— Тебя это не касается.

И, не глядя в блеснувшие болью глаза, вышел во влажный шумливый вечер. Непрошеные воспоминания многоголосой стаей летели ему вслед.

Синтия

Тем зимним вечером 1958 года он снова увидел ее в ливерпульском «Каверн Клаб» где отдыхал с парнями после репетиции.

— Так, ребята, придержите языки, перед вами явилось Ее Приличество Синтия Пауэлл!

Неуверенно кивнув в знак приветствия, она быстро прошла мимо их гогочущей над остротой компании в соседний с баром танцевальный зал. Неприметная, скромная, сдержанная и тактичная (о, его тетя Мими была бы в восторге от такой девушки!), наверное, именно своей недосягаемостью она крепко зацепила Джона. И ему, восемнадцатилетнему бунтарю в кожаной куртке и с элвисовским коком вместо челки, весельчаку и балагуру, способному очаровать любую понравившуюся сверстницу, вдруг нестерпимо захотелось именно эту тихую русую девчонку, бесконечно далекую от его привычного окружения, да к тому же помолвленную с каким-то типом. Это была вдвойне увлекательная охота: не просто заполучить, а отнять, отбить, увести буквально из под носа у жениха.

В тот вечер, все-таки вызвав Синтию на медленный танец, он нашептывал ей на ухо, пьянея от молочного запаха ее сливочной кожи:

— Знаешь, со светлыми волосами ты была бы вылитая Бриджит Бордо.

Она взглянула на него, кротко улыбнувшись, крепче обняла за шею и, не отводя глаз, поцеловала.

Обыкновенная любовь

Его жизнь, которая почти двадцать лет, казалось, была подобна подземной речке, тихо бегущей под камнями и толщей земли, теперь сильнейшим фонтаном вырвалась наружу и забила сверкающим, пенящимся ключом высоко вверх. Их с Синтией бурный роман был в самом разгаре, когда «Кворри Мэн», сменив название на «Битлз», отправились на гастроли по Германии.