Григорий Гордон - Эмиль Гилельс. За гранью мифа Страница 50

Насмотревшись на реакцию зала, рецензент канадской газеты задавался вопросом: «Существует ли на свете еще пианист, способный вызвать подобный энтузиазм?» (Григорий Пятигорский, делясь своими наиболее сильными впечатлениями, полученными за концертный сезон, писал в Москву своему брату, А. П. Стогорскому (он и показал мне письмо): «Гилельс, больной, с температурой, но играл — потрясающе».)

В 1969 году американский журнал «Стерео ревью» провел конкурс граммофонных стереофонических записей. Из четырех тысяч (!) пластинок лучшим был признан альбом Гилельса — пять концертов Бетховена с Кливлендским оркестром и Джорджем Сэллом.

Трогательно выражала Америка свое преклонение перед Гилельсом. В Детройте четыре месяца бастовали печатники — не выходила ни одна газета. Но рецензии на концерт Гилельса были выпущены на отдельных листках.

Долго можно было бы рассказывать…

Когда Гилельс завершил очередное — марафонское, по определению печати, — турне по США, корреспонденты спросили: какова его оценка результатов гастролей; он ответил: «Не могу пожаловаться. Меня здесь всегда хорошо принимали…» Согласитесь, читатель, Гилельс ничего не преукрасил.

Гастрольные будни

Грохот гилельсовской славы как бы совершенно заглушил, если можно так выразиться, события его повседневных гастрольных будней — каков он «в жизни», как себя ведет? Через десятилетия появилась книга, проливающая на это свет. Ее автор — Франц Мор, главный настройщик компании «Стейнвей и сыновья», замечательный мастер своего дела, — назвал свои воспоминания так: «Моя жизнь с великими пианистами», посвятив отдельные главы пяти пианистам, это — Горовиц, Артур Рубинштейн, Гилельс, Клиберн, Гульд. В интересующей нас главе Гилельс-человек предстает с неожиданной стороны и в нестандартных ситуациях. Цитирую:

«Я настраивал рояль для Гилельса и путешествовал вместе с ним на протяжении длительного времени… Поскольку он немного разговаривал по-английски и очень хорошо владел немецким, мы часто общались по-немецки и стали близкими друзьями.

Несколько раз Гилельс просил меня подвозить его на концерты на моей машине, и я с удовольствием делал это. Когда в компании („Стейнвей и сыновья“. — Г. Г.) узнали, что я вожу его в своей машине, то сильно разволновались. „Франц, — было сказано мне, — вы понимаете, что за ним — вся Россия, и если когда-нибудь с ним что-нибудь произойдет, у вас будут большие неприятности“. Однако, несмотря на это предупреждение, поскольку мы были близкими друзьями, я по-прежнему продолжал подвозить его. Конечно же, нас всегда сопровождал еще один джентльмен — „переводчик“ Гилельса. Это был человек из советского посольства, и я ни мгновение не сомневался, что он был приставлен к нам главным образом для того, чтобы следить за тем, как бы Гилельс „не потерялся“»…

Как-то он сказал мне: «Франц, я так сильно тоскую по дому. Я с нетерпением жду, когда снова вернусь в свою небольшую квартирку на улице Горького в Москве». (Ф. Мор с семьей живет в отдельном большом доме. — Г. Г.)

Несмотря на то, что его сопровождала жена, ему не нравилось жить в Америке… Разумеется, за ним пристально следили, и он не видел ничего, кроме своего гостиничного номера, а гостиничные номера все одинаковы…

Почему-то какой-то голос внутри меня говорил: «Нужно подарить ему Библию» (выделено Ф. Мором. — Г. Г.). Помню, как тем вечером я пришел домой и рассказал Елизавете [жене] о своем чувстве и что я думал но этому поводу. Она сказала: «Хорошо, давай подарим ему Библию. В России Библию днем с огнем не сыщешь».

Мор купил Библию на русском языке.

«Я взял подарок с собой на следующую репетицию в Карнеги-холл, книга лежала у меня в сумке, прямо на сцене. Вокруг Гилельса всегда были какие-то люди, поэтому мне пришлось терпеливо ждать возможности исполнить свой замысел.

Наконец, у меня появилась такая возможность. „Переводчика“ Гилельса позвали к телефону, и его разговор затянулся. Поэтому я схватил завернутую книгу, подошел к роялю, за которым играл Гилельс, и сказал: „Маэстро, скоро наступит Рождество, обычно на этот праздник мы дарим друг другу подарки. Это подарок для Вас от меня и Елизаветы“. Он тотчас спросил: „Франц, что это?“ — Маэстро, — ответил я, — там то, что Вы не достанете в России.

Он очень быстро взял сверток и положил его в дипломат под свои ноты. Это меня сильно встревожило, потому что тем же вечером должен был состояться концерт, он начнет доставать свои ноты из дипломата, и я не знал, как он отнесется к тому, что ему подарили Библию.

Гилельс выступил с концертом тем вечером, как всегда, с неизменным успехом, а на следующее утро я работал в здании компании, когда в 9 часов утра он позвонил. „Франц! Франц! — воскликнул он. — Что Вы наделали?“

Про себя я подумал: „Ну вот, что же теперь будет?“

Он продолжил: „Франц, что Вы наделали? Вы подарили нам Библию. А я всегда хотел, чтобы она у меня была… После концерта мы сели вместе на кушетку, я и моя жена, и стали вместе читать…“

Само собой разумеется, я очень обрадовался. Я молился за Эмиля Гилельса и его жену, когда они возвращались обратно в Советский Союз вместе с Библией».

Прошел год, Гилельс снова в Америке. Франц Мор пригласил его с женой к себе домой. Гилельс с благодарностью согласился, подыскав в своем расписании единственное свободное число. Все было уговорено, но вдруг Мор вспомнил, что это воскресенье, а он всегда в этот день присутствует на службе в церкви. Дальше цитирую: «Поэтому я снова повернулся к Эмилю и сказал: „Маэстро, Вы знаете, 2 ноября — это воскресенье, а по воскресеньям мы ходим в церковь“.

Он без промедления ответил: „Отлично, тогда мы тоже пойдем с вами. Мы ни разу не были в церкви. Мы будем вам очень признательны, если вы возьмете нас с собой“.

Я очень обрадовался такому исходу дела… (все состоялось, как было задумано. — Г. Г.)

Вскоре они вернулись домой, в Россию, и я помню, когда они снова приехали на следующий год с концертами, первое, что сказал мне Эмиль, было: „Франц, ваша Библия — это такое большое благословение. Можно я задам Вам вопрос? Я часто одалживаю мою Библию некоторым из моих друзей, может быть, есть возможность приобрести еще несколько экземпляров?“

Хорошо, — ответил я. — Сколько у вас друзей? Сколько Библий вам нужно?

Как Вы думаете, можно было бы достать восемь Библий? — спросил он.

Конечно же, я с удовольствием купил восемь Библий на русском языке, чтобы маэстро мог привезти их своим друзьям в России».

В наши дни вся эта история звучит совершенно невинно, — кого можно удивить Библией?! Ею даже размахивают, как флагом, те, кто в оные времена штудировал совсем другие книги. Но тогда… Вообразите себе, читатель, что стоит за этим многоточием.

Закончу заокеанскую тему развернутой статьей, помещенной в журнале «Америка» — он выходил на русском языке. Переписываю большой раздел.

«В день концерта руководители Национального симфонического оркестра дали в честь г-на Гилельса обед… разговор за столом скоро коснулся современной американской музыки. Г-н Гилельс откровенно признался, что его знакомство с ней довольно ограничено. Правда, кое-что из нашей музыкальной литературы он знает — главным образом, произведения Сэмюэла Барбера, Аарона Копленда и Роя Харриса… но пока он еще не включил в свой репертуар ни одной американской пьесы. С особенной теплотой г-н Гилельс отозвался о Барбере, причем наибольших похвал удостоилась его исключительно красноречивая фортепианная Соната (1949). Г-н Гилельс сказал даже, что Барбер, по его мнению, один из лучших ныне живущих композиторов. Монументальная Фантазия для фортепиано (1957) Аарона Копленда — одна из самых удачных появившихся в США фортепианных пьес послевоенного периода — осталась неизвестна. Впрочем, он выразил желание ближе познакомиться с нашей музыкой и с удовольствием рассказал о большой связке американских нот, поднесенных ему на прошлой неделе при посещении Джульярдской школы в Нью-Йорке. Г-н Гилельс намеревался изучить их по возвращении в СССР.

Затем собеседники занялись сравнительной оценкой ряда американских симфонических оркестров. Г-н Гилельс, разумеется, познакомился со многими из них на личном опыте… В последнее время все шире распространяется мнение, что эра „великой тройки“ (оркестров Бостонского, Нью-Йоркского и Филадельфийского) миновала безвозвратно и что не меньше пяти–шести других оркестров достигли такого же технического и артистического совершенства. Это мнение было высказано и присутствующими, называвшими в качестве примеров высокого американского симфонизма оркестры Вашингтона, Кливленда, Питтсбурга, Сан-Франциско, Цинциннати и Чикаго…

Исполнение Эмилем Гилельсом Концерта Чайковского привлекло в тот вечер до трех с половиной тысяч восхищенных слушателей, заполнивших огромный зал. Под конец вся публика поднялась с мест и разразилась долго не смолкавшими аплодисментами. Трактовка Гилельса отличалась большим своеобразием, и музыкальные критики разошлись в своих оценках. (Обратите внимание — в чем именно. — Г. Г.).