Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1982 год

В сезон бакинских нордов

Штормит... Третьи сутки штормит. Косые лучи осеннего солнца мечутся по рваной поверхности моря. Ветер гудит, а тугие короткие волны накидываются на стальной остров: вползают вверх по ярко-зеленым сваям, покрытым твердым, как корунд, ракушечником; снова и снова с шипением наступают, заходя одна за другой, и кажется, вот-вот слизнут вахтовое хозяйство морских монтажников.

В который раз, оторвав взгляд от волн, оглядываю весь этот островок, двадцать на сорок метров, и понимаю, что работать в такой день нельзя — нельзя стропить, поднимать сваи из труб, сваривать их. По инструкции нельзя. А между тем это обычный бакинский норд, нормальный для осеннего Каспия. Свыше двухсот дней в году официально отмечаются здесь как штормовые...

Вижу, как ходят вокруг нас суда, кружатся, а причалить не могут. Подойдут и снова поворачивают, уходят за остров Жилой, чтобы отстояться. И тоже ждут. А на этих судах вспомогательного флота — сваи, цемент, продукты, табак...

Самое главное — табак. По этому поводу сегодня утром бригадный повар Виталий Григорьевич Чистяков, в годы войны ходивший юнгой на водовозном танкере в порт Шевченко, сказал, ставя на стол пустую жестяную банку из-под томатной пасты: «Не-ет, хлопцы... Когда я ходил на пароходе, мы окурочки за борт не бросали. А собирали их, вот!» И он постучал пальцами по блестящей жестянке. Парни переглянулись...

Парни — это монтажники из комсомольско-молодежной бригады Виктора Татьянина, ребята, в основном пришедшие на морской монтаж после службы в армии. Я заметил, Виталий Григорьевич вроде как бы за старшего на этой вахте. Не по должности, а просто так старший. По жизни. Почти всем здесь, кроме, пожалуй, бригадира Татьянина и начальника участка Дадашева, он в отцы годится.

— Как ты подбираешь людей в бригаду? — спросил я Виктора Татьянина уже после шторма, когда работа на блоке снова заладилась.— Вода, глубина, высота. Вахтенная работа... неделями в море. В таких условиях крепкие люди нужны...

— Как подбираю? — переспросил Виктор и на полминуты задумался.— А так — нравится, как работает, того и беру. Принцип простой...

И тут же он обернулся, словно чувствуя спиной своего парня, кивнул на Сашу Бизякина. Тот только что обошел шлифмашинкой стык до блеска. И сразу кинулся помогать газорезчику подкантовать кислородный баллон. Все в темпе, в темпе.

— Вот видишь? — сказал Татьянин. — Сам ищет себе работу. Такой человек всегда нужен.

— Люблю работу с металлом! — заметил Саша Бизякин, тряхнув монтажной каской.— Почти из ничего получается что-то.

Только это я и услышал от него: Саша уже торопился к подъемному крану. Я знал, что отец Бизякина, Николай Васильевич, тоже монтажник. Работает на сборке таких вот блоков на берегу. Тоже металлист.

...А пока мы смотрим на шторм, который с упорством наседает на наш островок посреди моря. До берега километров сто двадцать. Где-то в той стороне чуть виднеется за пенными волнами эстакадная нитка Нефтяных Камней.

«Хозяин» нашего островка — тридцатилетний начальник участка Алиаскер Дадашев. Три дня назад меня и Дадашева высадил сюда катер вспомогательной службы «Галс», мягко чокнувшись о причальную стенку с навешенными автопокрышками. Был абсолютный штиль. Радовались мы чистоте и стекольной глади моря. Сотни чаек белели на воде как яичная скорлупа.

Теперь Алиаскер, виновато улыбаясь, то и дело заходит в прорабский балок, подсаживается к полевой рации и, нажав тумблер, дает позывные. Очень тихий от природы голос его, наверно, едва слышится в штормовом эфире. «Воевода-1». «Воевода-1»... Я — «Воевода-16»... Дайте мне погоду на завтра...»

Алиаскер медленно кладет трубку и опять виновато глядит в мою сторону. Совестно ему. И за плохую погоду, и за резкую информацию по эфиру. В ответ информаторше он улыбается. Дескать, сами видим, что нет погоды, а вот когда будет? У нас тут товарищ приезжий, так ему бы хотелось на нашу работу посреди моря взглянуть...

Полное его имя Алиаскер Рашид оглы Дадашев. Сухой орлиный профиль, словно с монеты древней чеканки, густая шапка волос, сильно простроченная сединой. В море, я заметил, люди рано седеют... Десять лет проработал Дадашев на месторождении «Банка Макарова». Строил эстакады, технологические установки для переработки добытой нефти. А родился и вырос Алиаскер в деревне. Десятилетку кончил в деревне. Институт — в Баку.

Смотрим мы с ним на шторм, опершись на ограждение из металла. Подрагивает основание от ударов волн.

— Самое главное — иметь терпение,— говорит Дадашев, кивая куда-то на край земли, в сторону ветра. С трудом улавливаю его слова, что-то понимаю по артикуляции губ. А он продолжает также в сторону ветра:— Ожидание... Учитывая прогноз, выбрать оптимальный вариант...

Одиннадцатый год мотает его по морю, по свайным островам, по эстакадам. Неделю дома, неделю в море. А то и две или три. Всякое бывает. К морю приторочен как седло к скакуну. А на берегу — семья, трое детишек.

— Как попал на глубоководное? — спрашиваю.

— Сказали, пойдешь сюда. Поставишь блок. Мы тебе доверяем...

Начальнику монтажного управления Альберту Арменаковичу Авакову в тот день было не до меня. К полудню он проводил, кажется, уже четвертую по счету летучку. Крупное лицо его выглядело уставшим.

За спиной хозяина кабинета висела акварельная картинка: в море стояла конструкция из двух одинаковых блоков, крепко упиравшихся в дно и перекрытых, как потолком, общим настилом. Аваков тихо беседовал с людьми.

Снаружи доносились приглушенные шумы: клокотание тракторных дизелей, шипение газорезных аппаратов, редкие, недолго звучащие ударю кувалды по металлу. Здесь, на отбитом у моря клочке насыпной апшеронской земли, шла напряженная работа.

Очередная летучка кончилась. В кабинете остались Дадашев и главный инженер управления Аяз Мамедович Санманлы, молодой еще, худощавый мужчина с тонкими красивыми руками. Зазвонил телефон, Аваков вяло поднял трубку, некоторое время слушал. Потом заговорил глухо, надломленным голосом, как бы превозмогая усталость:

— Второй блок у нас готов. Да, полностью. Весь. Но не исправлена левая спусковая дорожка. Так что спуск отложили... Числа до пятнадцатого.

Он положил трубку и, проследив за моим взглядом, обернулся в сторону акварельной картинки. Потом встал и подошел к ней.

— Наше глубоководное основание,— тихо сказал он.— Стоять будет на глубине сто метров. Наверно, слыхали, первый блок мы в марте столкнули. А второй — вот он...

Из окна метрах в трехстах виднелась конструкция, выкрашенная в ярко-зеленую краску, сваренная из труб большого диаметра и похожая на опрокинутую табуретку. Ножки ее, обращенные к морю, возвышались над берегом метров на сорок. Лежала она на двух стапельных дорожках, уходящих под воду.

Все, что можно было узнать о глубоководном основании на шельфе Каспийского моря, я узнал еще в Москве от одного из сотрудников отдела гидротехнических сооружений Главморнефтегаза Геннадия Павловича Гончарова. Узнал, что это первая в стране глубоководная платформа для бурения поисково-разведочных скважин на стометровой глубине и что Нефтяные Камни, освоив эстакадным способом сорокаметровые глубины, дальше на шельф не идут. Слишком велика штормовая опасность.

В ураганные штормы эстакада гудит, извивается как змея. Волны идут одна за другой. После каждых восьми приходит самая разрушительная, девятая. Звенящий ее звук, подобно нарастающему гулу, идет из самой утробы моря. Эта девятая видна по особенно вскинутой и взмыленной холке. И не так страшен удар по сваям. Страшен удар в дно эстакады, «под дых». Такие штормы срывали трехсотметровые секции эстакад вместе с тысячетонными резервуарами, буровыми вышками, трубопроводами.

Самый трагический эпизод в истории "Нефтяных Камней произошел в декабре 1957 года. Штормом была сорвана буровая площадка вместе с вышкой и унесена в море. Двадцать два нефтяника, вступившие в борьбу со стихией, погибли. В их числе был и один из первооткрывателей Нефтяных Камней, Герой Социалистического Труда Михаил Каверочкин.

Помнится, в прошлый мой приезд на Каспий вместе с начальником производственного отдела Нефтяных Камней Керимом Керимовым мы объехали чуть ли не двести километров эстакадных дорог. И когда оказались на самом их глубоководном крыле, северо-восточном, из груди Керимова вырвался какой-то печальный вздох, весьма и весьма несвойственный его натуре. Керимов человек вполне современный, энергичный. «Все,— прошептал он.— Нефтяных Камней дальше нет... И не будет!»

Мне было понятно его состояние. За десять лет работы на Нефтяных он вырос как инженер, как морской нефтяник, как личность.

После слов Керима я посмотрел за леерное ограждение на восток. Дальше Нефтяных Камней не было. Сразу же за последней буровой площадкой мерно вздымалась могучая даль Каспия. Но где-то, почти на горизонте, виднелась, маячила в море одинокая буровая вышка.