Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1980 год

Тревожные радости побед

…Наконец был получен приказ о выходе в море.

23 сентября 1942 года командир подводной лодки «Народоволец» поставил экипажу боевую задачу: прорваться через Финский залив и выйти на коммуникации противника в Балтийское море. В тот же день лодка ушла в первый боевой поход...

Столь позднее вступление «Народовольца» в войну объяснялось тем, что в дни фашистского нападения на нашу страну эта подводная лодка стояла в Ленинграде на капитальном ремонте. К этому времени командиром «Народовольца» стал капитан 3-го ранга Р. В. Линденберг. Старшим помощником был назначен С. Н. Богорад 1.

1 В 1944 году капитан 3-го ранга С. Н. Богорад стал командиром подводной лодки Щ-310. За боевые заслуги был удостоен звания Героя Советского Союза.

Экипаж рвался в бой, но возможности для этого пока не было. Темп ремонтных работ резко упал, поскольку в основном все делалось руками самих подводников. К тому же в эти тяжелые для Ленинграда сентябрьские дни 1941 года часть команды во главе с комиссаром старшим политруком Я. Кашубовым ушла на сухопутный фронт. На плечи оставшихся легла двойная нагрузка. Они не только готовили лодку к боевым походам, но и оказывали помощь ленинградцам в течение всей суровой блокадной зимы 1941/42 года.

Летом ремонт был закончен. Экипаж приступил к боевой подготовке. Она проходила в необычных условиях. Полигоном стала Нева. Лодка «ныряла» у Литейного моста и шла на перископной глубине до Охтинского. Сильное течение затрудняло маневрирование корабля, имевшего громадный, почти стометровый, корпус...

Короткий отрезок пути от Кронштадта до Восточного Гогландского плеса (район погружения) лодка прошла в сопровождении эскорта — тральщика и морских «охотников». Казалось, при получении боевого задания все было продумано и учтено: данные воздушной и радиоразведок, рекомендации командиров подводных лодок первых эшелонов, нанесенные на карты районы минных постановок врага.

Не знал Линденберг лишь того, что фашисты, напуганные действиями советских подводников, во второй половине сентября усилили минные поля, установили дополнительные противолодочные сети (в частности, к северу от острова Гогланд и в районе Кальбодагрунда), укрепили свои ударно-поисковые авиационные группы. Уверенные в непреодолимости заграждений, они мечтали, как будут одну за другой вытягивать, словно щук, из гигантского невода русские подлодки...

К минированию в Балтийском море фашисты приступили уже за несколько дней до начала войны. 18 июня 1941 года они установили минные заграждения между Мемелем и шведским островом Эланд. В это время гитлеровская Германия приостановила свое судоходство к востоку от меридиана мыса Гиедзер... (Когда в сентябре 1941 года Балтийский флот стоял на Неве и кронштадтском рейде, оборонял и прикрывал Ленинград с моря, обстановка для подводного флота резко ухудшилась. Весь район Финского залива, вплоть до морских подступов к Кронштадту, оказался в руках противника... К концу сентября в Або-Аландские шхеры прибыла фашистская эскадра во главе с линкорами «Тирпиц» и «Адмирал Шеер». Они должны были не выпускать корабли Балтийского флота из Финского залива в открытое море. Гитлеровцы особое значение придавали охране залива и акватории восточной части Балтики: минные заграждения были установлены между островами Кери и Вайндло, Наргеном и полуостровом Порккала-Удд. Гогландская и нарген-порккала-уддская позиции пересекали вероятные пути советских подводных лодок. Здесь враг создал вертикальные завесы из гальваноударных антенных и якорных неконтактных мин. Эти заграждения прикрывались дальнобойной артиллерией, а залив был перегорожен противолодочными сетями, над которыми гитлеровцы поставили к тому же аэростаты воздушного заграждения. Но и этого, казалось, было мало. На островах и побережье осели шумопеленгаторные станции, в Финском заливе — подводные и надводные дозоры. И в довершение ко всему в воздухе постоянно дежурила авиация...

Вот в такой обстановке уходили в море подводные лодки Краснознаменного Балтийского флота.

Ветеран советского подводного флота лодка Д-2 «Народоволец» начала свои боевые действия в составе очередного эшелона из шестнадцати подводных кораблей...

Восточный Гогландский плес был передовым рубежом обороны Балтийского флота. Здесь действовали наши и вражеские авиационные и корабельные дозоры. Отсюда и начинался по-настоящему автономный поход «Народовольца».

После погружения Д-2 двигалась со скоростью пешехода, почти бесшумным двухузловым ходом. Предстояло обогнуть с севера Гогланд, затем пересечь минное заграждение на Западном Гогландском плесе.

Штурман начал вести карту и докладывать в центральный пост о глубинах. 16 метров, 30..., 42... И в это время внезапно лодка уперлась носом в упругую преграду. По корпусу сильно заскрежетал металл. Палуба выскользнула из-под ног. В эти доли секунды лишь приборы сохранили спокойствие: эхолот показывал, что лодка уходит на глубину. Удар форштевнем, а затем и корпусом означали, что легли на грунт. Стало ясно: корабль попал в противолодочную сеть. Люди понимали, что вырваться из этой гибельной ловушки непросто. Минуты текли одна за другой, складывались в часы, но ни работа электромоторов рывками, ни продувание цистерн не помогали. Из-за дифферента на корму по палубе трудно было передвигаться. Лишь на четвертом часу борьбы Д-2 наконец оторвалась от грунта. Но всплыть на поверхность не удавалось: не пускала сеть.

— Попытаемся прорваться, другого выхода нет, — решил командир. — Полный вперед.

Натужный гул электромоторов прорезал напряженную тишину. Лодка резко рванулась вперед и всплыла на поверхность. Но о продолжении похода не могло быть и речи. Дифферент на корму сохранялся, лодка плохо слушалась руля. Необходимо было немедленно устранить неисправности.

Пришлось отойти к самому берегу Гогланда, захваченного врагом, чтобы оказаться в «мертвой» для прибрежных прожекторов зоне. За борт были спущены одетые в легководолазные костюмы моряки, которые сразу обнаружили причину аварии. Оказалось, что при прорыве через сеть лодка «прихватила» с собой многотонную бетонную глыбу: якорь противолодочной сети. Освободиться от него можно было только одним способом: перерубить тросы, на которых он повис.

Командир обратился к экипажу:

— Товарищи! Чтобы освободить корму от бетонного якоря, потребуется не менее четырех-пяти часов работы под водой. А обстановка вокруг нас осложнилась. Радист перехватил разговор фашистских летчиков. Они ищут нас. Поэтому тот, кто будет работать под водой, должен знать: в случае налета и бомбежки всеми силами будем стараться принять его на борт. Но может случиться так, что взять не успеем. Вынуждены будем уходить немедля. Вызываются только добровольцы.

На слова командира откликнулись все. Выбирали самых крепких и умелых ребят. Тринадцать моряков, сменяя друг друга — в легководолазных костюмах на глубине, в холодной воде, можно было пробыть не более 5-6 минут, — приступили к работе. Некоторое время обстановка оставалась спокойной. Но затем над морем завыли немецкие самолеты. Они обнаружили лодку и выходили на боевой курс. Д-2 успела нырнуть на глубину.

Самолеты больше часа кружились над квадратом, но, ничего не обнаружив, вынуждены были прекратить поиск. Лодка благополучно избежала атаки. Но это не радовало экипаж... За бортом остался старший рулевой матрос Еремин.

...Когда лодка погрузилась, Еремин не растерялся. Он наполнил маску спасательного прибора оставшимся запасом кислорода. Получился большой резиновый поплавок, держась за который матрос ждал на поверхности возвращения своих товарищей. Но очень скоро холод дал о себе знать. Он проникал все глубже в тело. Постепенно ощущение холода исчезло, перед глазами поплыли красные круги. Тогда, Еремин еще крепче вцепился в поплавок и яростно заработал ногами. Вновь появилось ощущение холода. Так, потеряв чувство времени, он боролся с Балтикой.

Когда руки товарищей подняли и втащили его внутрь лодки, он едва слышно прошептал: «Я знал, что вы придете за мной!..»

Старший военфельдшер Михаил Афанасьевич Воробьев надолго склонился над Ереминым. Каждые сорок минут из центрального поста раздавался один и тот же вопрос: «Ну как там?» — «Местное повреждение тканей холодом. Сужение периферических кровеносных сосудов», — отвечал вначале Воробьев. А затем или ничего не говорил, или повторял только одно слово: «Работаем». Он прекрасно знал, что не только до согревания, но и в первые часы, а иногда даже дни, нельзя точно судить о тяжести охлаждения. Еремину дали горячее вино (всем членам экипажа полагалась норма — стакан в сутки), хотя это было против академических медицинских правил. Случись такое на берегу, Воробьев действовал бы иначе... Одновременно Воробьев усиленно растирал спиртом охлажденное тело матроса, чтобы устранить спазм сосудов. Когда Еремин уснул, тщательно укутанный, весь в повязках с темно-лиловым раствором марганцовокислого калия, Воробьев позвонил в центральный пост Линденбергу.