Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1973 год Страница 10

А мужичонка он был егозливый. Не сидится. Деньжонки опять же в кисе шуршат. Вот и начал он каменье собирать да жемчуга скупать. Всю фате-ру у себя в Петрозавотьском каменьем завалил. Бывал я у него не раз. А каменья — не булыга. Глянешь — глаза, как у зайца, к носу сбегутся.

Болезни его не брали. Из железа был деланный — неутомим. Как-то раз подкараулил его с жемчугами один добрый человек. Шваркнул по голове березовым стягом. Да не на таковська напал. Выдержала княжья черепушка. А для таких деликатных случаев князь в кармане плисовых штанов наган держал. Ну после этого мы стали звать нашего скупщика промеж собой «Палит Палитыч, князь Мячевский». Почему Мячевский? А вот почему. Около Пудожа есть деревня Мячево. Там в старину умельцы-лаптеплеты жили. Чего-чего не наплетут из бересты. Обувь, солонки, пороховницы, шкатулки, черпуги, сундучки, кошели, подносы, ну и мячи, конечно. Ребятишки с има в лапту играли. Для другой игры большие мячи плелись. Мячевски рукоделья свои на ярмарку возили — были знамениты. Вот и пошло, что у нашего князя голова крепка, как березовый мяч.

Однако после сего приключения пришлось князю две недельки побыть дома с мигренью в самый жемчужный сезон. Я его, как бы сказать, замещал. Ссудил он мне деньжонок; вот я тихо-мирно жемчуга скупал, ему отвозил.

Палитыч жил сам перст, коли слуги не считать. Слуга был коротконог, угрюм и мордаст. Помню, приезжаю я, под мышкой кожаный кисет, жемчуга махрой засыпаны. В дороге всякое бывает. Воров не сеют, не пашут — как сорняки в нивьях сами вырастают.

Палитыч ходил в красном бархатном халате, голова повязана белой тряпицей. Расплатился он со мной по справедливости. Я разиня рот осмотрел его диковинную фатеру. Потом обнахалился и полюбопытствовал:

— Палит Палитыч, а отчего же не зазорно вам с княжьим-то званьем в простых скупщиках ходить?

Князь беззвучно засмеялся.

— В простых, говоришь? А ну погляди-ка.

Провел меня далее, в комнаты. Все стены в полках, а полки стеклом закрыты. За стеклами камни, камни, камни.

Князь помахал сухим перстом:

— Огромный изумруд сей из индийских копей. Гладкий, будто водой облитый рубин — из Персии. Синие камни — из Америки. А вот еще сокровища. Цены им нет. И все это мне олонецкий жемчуг добыл.

— Как же это так? — не понял я.

Князь опять засмеялся тихо-претихо, пальчиком мне погрозил:

— Не ты ли мне пословицу сказывал: не та жемчужина, что в светлой раковине уродилась, а та, что в светлой голове. Придумал я ученым людям да камнезнатцам посылать недорогой северный жемчуг, а взамен ихние минералы просить. И в короткий срок был я завален посылками со всего свету.

— А не омманывают? Слыхано, что в иноземье жуликов-то поболе, чем в русской земле.

Опять смеется князь.

— Гиперборейский жемчуг есть замечательная вещь. Жить в Южной Америке и располагать олонецкими жемчугами — неслыханная гордость для любителей минералогических раритетов. Всесветные любители камня чтут мою персону глубочайшим образом. Изволь глянуть на две последние посылки.

Я глянул. Два ларца красного дерева выстланы изнутри мягкой тканью. Там гнездышки, а на гнездышках цифирь написана и иноземные буквицы. А в гнездышках золотые, серебряные и цветные камни. Да, уважают князя, ничего не скажешь. И тогда я с почтением сказал:

— Эдак-то вам и разбогатеть не грех.

— Нет, друг мой, стремленья к барышу у меня нету. Здесь в Олонеции стал я читать всякие книги про камни и в натуре камень наблюдать. И до того этим заинтересовался, что прямо-таки страсть меня обуялд. А когда потекли ко мне каменные ручьи со всего света, великая каменная книга земли распахнулась передо мной. Велика моя любовь к камню, друг мой, и никогда ей не изойти.

Помню, сказал я тогда Палитычу:

— Хороший вы человек, одначе.

Он усмехнулся:

— Хороший, да не всегда и не для всех.

Я подумал: «Что ж, может, оно и так. Хвали жемчуг в сереге, а не на береге».

Позже так оно и получилось. Вот революция произошла — не видно нашего Палитыча. Поехал я к нему, уж и не помню зачем. Лежит он в постели, хворает. И слабым голосом говорит мне вот что:

— Мы с тобой, друг мой, давно друг друга знали и жили в мире и приятствии. Я всегда тебе верил. Верю и сейчас. Вот шкатулка. В ней наилучшие мои жемчуга. Возьми и держи при себе. Придет за ними мой племянник.

Открыл он шкатулку. Там как бы соты сделаны. И в ячеях, выстланных белым горностаевым мехом, лежат жемчужины. Белые, круглые, одна другой краше.

— Сделаю, — сказал я и положил шкатулку в свой берестяной кошель. — А куда вы каменьи-то свои денете?

— Самоцветы, алмазы да золото-платину передам другому верному человеку. А что невзрачное — вывезу на свалку.

— Зачем же так? Нешто трудов своих не жалко?

— Не хамам же доставаться!

И глазом сверкнул. Вот тебе и ласковый! В первый и последний раз изменил я своему слову. Снес жемчуга в одно учрежденье.

— Знаем, — говорят. — Племянник у этого скупщика — вредный элемент. Мы его привлечем. А каменную коллекцию конфискуем для пользы трудящего народа.

Вот прошло сколько-то времени, я уже в Водлозере жил. Англичане с севера понадвинулись. Раз приходит ко мне ночью молодой чернявый мужик.

— Ну, старик, пора долг отдавать. Клади жемчуга на стол. Я княжий племянник.

— Жемчуга, — я честно ему говорю, — снес я трудящему народу, ваше благородие.

— Ты это расскажи в Питере на барахолке.

Ну и вышел у нас веселый разговор. У меня — медный пест, а у него ножик. Перекрестил он меня ножам, да и сам кровью умылся, едва ноги унес. А я тогда еле выжил.

А потом пошли годы, побежали. Я уже не жемчужничал. Здоровье не то стало. Да и барыш-то имеют не столь на добыче, сколь на перекупке жемчуга. У нас так говорили: «Жемчужник охотника не богаче».

Отечественная война подступила. Я тогда уж с клюкой похожал — баливали ноги от вековечной простуды. Жил я по-прежнему в Водлозере. Все мои померли, жил я у кумы. Нрав у нее был карахтерный, я ее все дребежжалкой звал. И вот принес нечистый сколь-то человек в белых халатах да на лыжах. Прибежал мальчонка, валенки на босу ногу. «Деда, тебя спрашивают, а не наши, ты не верь им». Кума ему: «Лезь на печку и, что бы тебя ни спросили, рта не раскрывай. А я скажу: немтырь ты». Запихала дребежжалка мальчонку на печку, а меня в подпол, да люковину-то половиком закрыла. Сижу я на картошке, слушаю.

— Дома ли Данило Евсеич?

«Чей же это голос, — соображаю, — вроде бы где-то слыхано?» А кума уже рапортует:

— У него в Сердечкину избушку уехано. И был он там умерши. Два дни уж как преставился.

Я так и подпрыгнул на картошке. Уже и похоронила, старая дребежжалка. Ну погоди-ка! Гости вроде как бы призадумались, а потом меж собой не по-русски перебросились. «Ага, — думаю, — это такие гости, которые не стоят обниманья. Из Заонеги, видать, где немчура стоит».

И опять тот самый голос говорит:

— А ты не знаешь, старуха, не оставлял он после себя шкатулки, которую бы пуще глаза берег? Жемчугов ты у него не видела?

Кума дребезжит:

— Про еговы жемчуги в Москве в лапти звонят. Все наследство старого идола — заплаты. Прикажете подать?

— Оставь себе на память, старая фузея.

И ушли. Я было выстать хотел. А кума — топ по люку! И кряхтит значительно: нишкни, мол.

И в самом деле хлопнула дверь — и снова тот в избе.

— Ну не воскрес твой заплатанный жемчужник? Кума взвыла да запричитала (в этом деле она большой мастер была).

— Господи, на том-то свете хоть дайте ему покоя. Всю жизнь от своей дурости маялся. Да от холодной воды! Да от недоеда! Выстань из избы, ирод, не тревожь покойника!

— Не голоси. Знаю, что живой он. Прячется.

— Знаш ты про курьи титки да про свиньи рога.

Ну мужик видит, на саму подходящу бабу попал. Плюнул и говорит:

— Ладно. Приду еще. А когда приду — того не скажу. Должен он мне жемчуга. На тот свет, а приду. Расквитаюсь. Так и передай своему покойнику.

Дверь хлопнула, и на том комедь кончилась. Позже я узнал, что наши бойцы перехватили этих проныр и дали им копоти. А поцеловала племянника какая пуля-красавица или нет, того не знаю. Затем и пест при себе держу.

Старик отвернул тулуп и достал тяжелый медный пест.

— А ништо, — сказал старый жемчуголов. — Слыхали исконную пудожскую былину про Рахту Рагнозерского? Он своих врагов дирал на половинки и в Онег-озеро кидал. Ништо. Придет кто — встренем. А покеда живем неплохо, мясо кушаем, чай пьем...

В. Опарин

Лунный зиккурат в Каракумах

В № 2 нашего журнала за 1968 год было опубликовано сообщение кандидата исторических наук В. Сарианиди об открытии советскими археологами в пустыне Каракумы неизвестной городской цивилизации. Поражал не только возраст найденных городов — они были ровесниками древнейших городов Земли, городов Шумера в Месопотамии: исследователи сразу же обнаружили удивляющую схожесть между шумерской и вновь открытой цивилизацией в памятниках искусства и архитектуры... По просьбе редакции профессор В. МАССОН рассказывает о последних открытиях, сделанных во время исследования этих скрытых в Каракумских песках городов.