Сирруш - Павел Сергеевич Марков Страница 12

тряхнул головой. Зрение стало понемногу возвращаться в норму. Каким-то чудом, ему удалось во время падения не выронить посох, и он по-прежнему крепко сжимал его обеими руками. В тот момент, когда Девадат решил, было, вскочить на ноги, над ним зависла чья-то тень. Бывший жрец отчетливо видел ее очертания на серой дороге. Тень накрыла его целиком, заслоняя от солнечных лучей. На дальнем конце она заострялась, словно ее отбрасывал длинный меч в вытянутой руке.

«Рог носорога. Так и знал, что меня сбила эта толстокожая туша».

Девадат резво откатился в сторону, уворачиваясь от смертоносного удара. Он услышал свист рассекаемого воздуха позади себя и, поначалу, принял его за выпад бивня, совершенного яростным животным. Однако в следующую секунду до него дошло, что звук был точь-в-точь такой же, как за мгновение до того, как что-то прилетело ему в левый висок. Все еще не в состоянии мыслить глубоко, потный и возбужденный, Девадат вскочил на ноги и развернулся лицом к зверю. Тело максимально напряглось, готовясь дать отпор или уйти с траектории движения носорога. В глазах потемнело от резкого подъема, однако ему удалось сосредоточить внимание на существе. Солнце слепило ему прямо в лицо, поэтому представший перед ним зверь казался крупной тушей непонятной формы.

И лишь теперь Девадат осознал, что носорог не издает никаких звуков. Ни рева, ни рыка. Вообще ничего. Более того, существо имеет длинный хвост, которым и рассекает воздух, подобно хлысту. Только этот хлыст был вдвое, а то и втрое длиннее и толще любого орудия, которыми пользовались погонщики зебу. На кончике хвост закруглялся, образуя нечто, похожее на тяжелую гирю. Он переливался угрожающим янтарно-зеленым цветом.

«Богиня-мать, что это?».

Девадат отвел взгляд от вращающегося хвоста, переведя взор на голову существа. Солнце по-прежнему мешало отчетливо ее рассмотреть, но бывший жрец увидел длинный острый рог, украшающий макушку зверя. Он был тоньше носорожьего, но выглядел не менее смертоносным.

— Прочь! — хотел, было, крикнуть Девадат, но из горла вылетел лишь сдавленный хрип.

Сердце забилось с такой силой, что он почувствовал колющую боль в левой части груди. Дышать стало тяжелее. Тем не менее, он нашел в себе силы и взмахнул посохом, словно дубинкой, пытаясь прогнать зверя. Однако это вышло настолько неловко, что даже шакал посмеялся бы над этой попыткой.

Существо резко прекратило размахивать хвостом. Тот застыл в верхней части своей амплитуды. Его кончик утратил зеленый цвет, полностью принимая янтарно-красный оттенок. Будто налившееся спелое яблоко. Пасть зверя приоткрылась, и пораженный Девадат увидел, что она буквально усыпана рядом острых, как кинжалы, зубов.

Последние сомнения отпали. Перед ним стоял не носорог. Не синха. И, как бы глупо это ни звучало, не слон.

Осознав это, Девадат ощутил, как волосы на затылке встали дыбом. Руки затряслись так сильно, что он едва не выронил посох. Теперь сердце не просто стучало. Оно трепетало в грудной клетке так, будто намеревалось выбраться наружу и сбежать отсюда. Сбежать как можно дальше. Дабы не видеть того, кто предстал перед глазами бывшего жреца. Никогда в своей жизни он не испытывал подобного ужаса. Даже, когда в период юности на него набросился крупный синха, Девадат не ощутил такого парализующего страха. Да, страх был, ибо его не испытывают лишь безумцы и глупцы. Но тогда, при нападении полосатого зверя, он мог контролировать это чувство, заставляя свой организм действовать на пределе своих возможностей. Чувство страха помогло справиться с синха, ибо он укротил его, как необъезженную лошадь. Но нынешний ужас, который он испытывал, глядя в разверзшуюся пасть неизвестного существа, не имел ничего общего с прошлым. Он сковывал тело липким слоем оцепенения. Подобно древесной смоле, в которую угодило нерадивое насекомое. Девадат ощущал себя беззащитным кроликом перед немигающим взглядом кобры. Его трясло, словно пальмовый лист на свежем ветру.

Из пасти зверя высунулся длинный язык, раздвоенный на конце. До ушей бывшего жреца, беспомощно поглощенного созерцанием этой страшной картины, донесся шепот. Шепот, подобный шороху пожухшей листвы, переносимой осенним ветром.

— С-и-и-и-и-рру-ш-ш-ш-ш.

Шепот, перешедший в настоящее змеиное шипение, полностью лишил Девадата способности сопротивляться. И когда огромный раздвоенный язык метнулся в его сторону, он не предпринял даже малейшей попытки, чтобы увернуться…

***

Пурпурная нектарница[3], взмахнув маленькими крылышками, присела на цветок лотоса, аппетитно растущего из-под поверхности воды. Предвкушая долгожданный обед в виде сладкого нектара, она щелкнула тонким длинным клювиком и уже собралась вкушать пищу, как округу разорвал истошный вопль. Встрепенувшись, птичка стрелой взмыла ввысь, а затем, скрывшись посреди листьев ветвистого сала, уселась на толстую ветку, испуганно озираясь по сторонам.

Денек выдался жарким и безветренным, поэтому дерево стояло абсолютно неподвижно.

Хлопая маленькими черными глазками, нектарница осторожно выглянула из-за своего укрытия в виде плотной древесной листвы. Но ничего, что могло представлять опасность, не обнаружила. Птичка прислушалась, не раздастся ли страшный звук снова? Однако округа опять погрузилась в тишину. Только кузнечики стрекотали в траве где-то внизу. Тогда, выждав еще немного, нектарница вновь слетела к кромке воды и уселась на цветок лотоса. На этот раз никакие крики не помешали ей насладиться долгожданным обедом.

***

Шанкар проснулся от того, что соседский петух, пристроившись под окном, решил хорошенько прочесать свою глотку. Сострив недовольную гримасу, он протер глаза, а затем собрался положить правую руку на спину Нилам, но нащупал лишь пустоту. Постель рядом была еще теплая, а простыня сохранила рельеф ее тела.

Слегка откашлявшись, охотник позвал хриплым спросонья голосом:

— Нилам?

Ответа не последовало.

— Ушла.

Внезапно его жилище, ранее казавшееся таким уютным и родным, предстало перед ним серым и опустевшим, будто разом лишившись все ярких красок. Тяжко вздохнув, Шанкар непроизвольно закинул руки под подушку. Пальцы нащупали что-то холодное, гладкое, с острыми и ребристыми краями. Сдвинув брови, охотник ухватил предмет и вытащил наружу. В его руке заблестел драгоценный камень. Сапфир отливался приятным синим цветом. Шанкар не мог отвести взгляда от камня, напоминавшего ему глаза Нилам.

«Она оставила его?».

Охотник сел и спустил босые ноги на прохладный глиняный пол. Только сейчас, устремив взор на противоположную стену, он заметил, что на ней выведены несколько иероглифов. Шанкар вскинул брови и, не выпуская сапфир из руки, встал, а затем подошел к стене, дабы повнимательней рассмотреть письмена. Рядом на полу валялся его длинный кинжал. Судя по кускам глины на лезвии, именно он и послужил орудием для послания. Иероглифы слегка плясали и кренились. Проведя подушечками пальцев по их поверхности, Шанкар сделал вывод, что человек, написавший их, сильно торопился.

Надпись гласила:

Я решила оставить