Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1974 год Страница 13

А дальше — в районе Гороки — действует совершенно иная валютная система: «кибелонглок». Здешние люди не принимают уже ни монет, ни ракушек (они используют их только в качестве украшений, то есть в качестве товара как такового, а не всеобщего эквивалента стоимости). Для расплаты с носильщиками употребляются спички из расчета шесть коробков — десять центов. А тридцать центов (и, таким образом, восемнадцать коробков спичек) — это «кибелонглок». «Ки» — от английского слова «ключ», «лок» — «замок», а вместе «ключ-и-замок». Это действительно замочек, вроде тех, что вешают на почтовые ящики. У папуасов невесть когда завезенные замочки, совершенно ненужные в бамбуковых хижинах, превратились в символ богатства. Ключи женщины носят на шнурке на шее, а замки, соединенные в цепь, прячут дома. Чем цепь длиннее, тем человек богаче. Замки превратились в такие же символы социального статуса, как в Европе и Америке норковые шубы и автомобили последних марок.

Соответственно с ходящей на территории племени «валютой», этнографы разделили новогвинейские племена на несколько стадий развития: стадия денег, стадия раковин, стадия «кибелонглок».

В Гороке и у окрестных племен «кибелонглок». А дальше простирается территория племени «морщинистых», соседей куку-куку. К ним «кибелонглок» только начинает проникать.

Визит «Тихого человека»

Не надо думать, что «морщинистые» более морщинисты, чем другие люди. Но, во-первых, названия многих племен очень условны, они попали на карту по-разному: то со слов соседей-врагов, которые сообщили недружелюбное прозвище, то по чистой случайности. Так, к примеру, есть на карте племя бон-бон. Бон-бон, как известно, — конфета. Попробовав это лакомство впервые в своей истории, папуасы нарекали бон-бонами всех новорожденных, а на вопрос картографа, как именуется их племя, единодушно ответили: бон-бон.

Во-вторых же, в племени «морщинистых» необычайно почитают стариков, а признак старости — морщины. И каждый мужчина племени, знакомясь с чужим человеком, первым делом показывает на свое лицо: «Смотри, сколько у меня морщин! Я уважаемый человек!»

Первым белым, добравшимся до земли «морщинистых», был австралийский полицейский офицер Джералд Мак-Артур. 6 декабря 1953 года он записал в своем служебном дневнике:

«...На юго-западе мы перевалили через горный хребет и попали на территорию племени, которое соседи называли «морщинистыми». По рассказам соседних племен, в старые времена «морщинистых» боялись не меньше, чем куку-куку. Однако последнее время неизвестная болезнь значительно уменьшила численность племени. По мнению папуасов, болезнь наслал дух Холе за многочисленные обиды, причиненные соседям.

В первой же деревне «морщинистых» я увидел девочку, сидящую у костра. Она тряслась всем телом, как бы в лихорадке. Мне объяснили, что она заколдована. Туземцы называли колдовство словом «куру». Девочка, объяснили они, будет трястись не переставая, потом не сможет ни пить, ни есть и через несколько недель умрет».

Через несколько месяцев донесение Мак-Артура попало в руки сотрудников службы здравоохранения. Еще через некоторое время об этом узнали врачи в далеком-далеком от долины в «стране битых бутылок» мире. Подобная болезнь не встречалась нигде больше. Только у племени «морщинистых» на Новой Гвинее.

Было организовано несколько экспедиций к «морщинистым»: нужно было исследовать симптомы и характер болезни.

В 1965 году датский медико-географ Арне Фальк-Рённе провел в долине свыше двух месяцев. Экспедиция его вышла из Гороки и много дней продиралась и прорубалась через переплетенный лианами лес.

«...Перед заходом солнца носильщики и папуасы-полицейские разбивают лагерь. В высокой траве теряется узкая тропка, по которой мы пойдем завтра. Где-то рядом территория племени куку-куку, а в глубокой долине под нами я различаю первые хижины «морщинистых». Я иду умыться к реке; воздух удивительно чист. Наш повар — полицейский сержант Табаси — варит на примусе рис с бобами. Мой гамак повешен в развалинах какой-то хижины, но, поскольку крыша из пальмовых листьев вся в дырах, в случае дождя мне придется туго.

Внезапно появляется Табаси, к его подбородку прилипли рисинки.

— С вами хочет поговорить семья канаков, мастер, — говорит он. — Они взяли с собой своих Мэри, и я им позволил прийти в лагерь.

«Мэри» на пиджин-инглиш называют любую папуасскую женщину, «канаком» — папуаса. Если папуасы взяли женщин с собой, значит, они настроены миролюбиво.

— Чего они хотят, Табаси?

— Им хотелось бы, чтобы вы с ними поздоровались. Они никогда еще не видели белого. Только... сэр, они взяли с собой «тихого человека»...

— «Тихого человека»? «Тихим человеком» в горах называют мертвого.

— Да, сэр, своего «тихого человека». Они хотят, чтобы он тоже вас увидел.

Здесь в горах уверены, что мумия предка видит и понимает все, что делается вокруг. Мумии (точнее говоря, высушенные тела предков) хранят в хижинах, некоторые семьи, впрочем, хранят только черепа. Иногда мумии берут с собой, особенно если предстоит что-то необычное. Ну что ж, познакомимся с «тихим человеком»...

Но Табаси кажется, что не все еще в порядке.

— Наденьте длинные брюки.

(По вечерам я заменяю шорты длинными брюками, чтобы защитить ноги от москитов.)

Ладно, брюки так брюки. Но Табаси не уходит.

— Мастер, — говорит он, — я видел у вас в сумке галстук. Наденьте галстук. «Тихому человеку» будет приятно.

Украдкой смотрю на Табаси: уж не смеется ли он надо мной? Нет, Табаси абсолютно серьезен. Сержант Табаси умеет стрелять из револьвера, слушает радио, летает в самолете, но детство и юность он провел в такой же деревне, как та, откуда пришли гости. Я натягиваю брюки, тщательно завязываю галстук.

Табаси приводит гостей. Мужчины несут на плечах что-то похожее на сплетенные из бамбука носилки. В них лежит завернутая в циновку мумия. Люди останавливаются в нескольких метрах от меня, а три женщины бережно поднимают голову «тихого человека». Они обращаются с ним с такой лаской и заботливостью, что я начинаю чувствовать к нему зависть. Гости держатся с большим достоинством. Они делают все, чтобы «тихий человек» рассмотрел нас со всех сторон. Вообще, они кажутся мне симпатичными людьми.

Я здороваюсь с «тихим человеком» и поздравляю его с тем, что его дети и внуки так хорошо воспитаны и живут так же достойно, как некогда жил он. Переводчик излагает мои слова папуасам.

Аудиенция окончена. Мы расходимся: я в хижину, а они в свою деревню в долине, которая еле виднеется где-то далеко внизу под нами...»

«Смеющаяся смерть» в племени «Морщинистых»

Первые врачи, исследовавшие болезнь куру, доктора Зигас и Гайдусек назвали ее «смертью от смеха», потому что больные зачастую издают звуки, напоминающие смех. Однако на местном наречии слово «куру» значит скорее «смерть от ужаса» или «смерть от холода».

Признаки болезни всегда одинаковые: человек перестает владеть своим телом, ему становится трудно садиться. Он слабеет, передвигается с трудом. Через некоторое время он уже вообще не может двигаться.

Предполагают, что куру появилась среди «морщинистых» лет тридцать пять тому назад. В то время о существовании племени не знал ни один белый. А докторам Гайдусеку и Зигасу необходимо было установить не только, что такое куру, но и как давно появилась она среди «морщинистых».

Работа была тяжелой, ибо, естественно, никто из «морщинистых» никогда не вел никаких записей и никто из них не знал своего возраста. Здесь, недалеко от экватора, где целый год дни одинаковой длины, не знают даже времен года. Понятие времени папуасам почти неизвестно. Различают только день и ночь.

Если вы спросите у «морщинистого», как далеко до соседней деревни, он — если хочет сделать вам приятное — скажет (даже если это совсем не так), «мало идти — дорога»; если он в плохом настроении, то вы услышите: «долго идти — дорога», хотя идти-то не больше часа.

Самое точное, что вы сможете узнать, это что в деревню можно попасть до захода солнца. Но и таким данным доверять нельзя, потому что, возможно, ваш собеседник и вправду добрался до деревни за день, но забыл вам при этом сообщить, что большую часть дня провел у своего двоюродного брата в деревушке по пути.

Единственная веха времени в племени «морщинистых» — «огород», то есть время, которое проходит от сева до сбора урожая. Иногда «огород» может протянуться в год. Иногда больше. Для банановых плантаций четыре-пять лет, а для маниоки зато всего четыре месяца.

Когда доктора спрашивали у «морщинистых» возраст их родителей, те, понятно, не знали этого. «Были ли у отца зубы, когда он умер? Подумай хорошенько». Папуас поднимается, бежит в мужской дом и возвращается с черепом. «Вот сколько зубов было у отца». Но и этот способ оказался ненадежным, потому что у большинства «морщинистых» зубы на удивление хорошие.