Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1974 год Страница 15

На Викторию я попал в конце весны. Морозы стояли еще сильные — 25—30 градусов. Все Карское море, над которым мы летели от Диксона до Земли Франца-Иосифа, было покрыто крепким льдом. Но как только пошли от ЗФИ к острову, картина сразу изменилась. Лед на море был взломан, всторошен, будто здесь все время бушевал шторм. От огромных черных полыней поднимался туман Самолет летел низко — сверху его прижимала к воде сырая, серая облачность Летчики чертыхались. «Остановись мотор, — говорили они, — здесь и льдины подходящей для посадки не успеешь найти». Они показали мне медведя, торопливо перебегающего льдину. Второго я увидел сам. Третий медведь ходил совсем близко от острова, и, когда мы приземлились, к станции никто идти не захотел. Оружия не было, ждали, когда подъедет трактор.

Полярная станция — несколько домиков, притулившихся на берегу, за которым сразу начинались шероховатые гряды торосов, — показалась мне очень маленькой среди ледяной пустыни моря. Думая о том, что, как только улетит самолет, нам придется остаться здесь всемером, я, словно вдруг прозрев, представил всю огромность пространства, которое надолго разъединит нас со всей жизнью на земле, и затосковал. Видно, летчики прочитали на моем лице растерянность, так как стали говорить, что летать сюда не так уж сложно и садиться будто бы хорошо. Единственное, что меня радовало, так это медведи. Они и в самом деле были здесь. Штурман, выйдя из самолета, все время восхищался: «Местечко-то медвежье. Настоящий медвежий уголок».

Белые, совершенно белые чайки, как комья пушистого снега, порхали над домиками станции на сером фоне неба. Это было удивительно, никто не предполагал, что в этом краю можно встретить еще и птиц. Их было много. У птиц черными были лишь клюв, глаза и лапки, и, когда они садились на снег, их почти не было видно. Рядом с ними разгуливали сизокрылые полярные стервятники — бургомистры. Птицы с красными перепончатыми лапами и желтым мощным клювом. У них были желтые неприятные глаза, я всегда недолюбливал их. Они дрались и пищали, словно крысы, разоряли птичьи базары, но вместе с тем приносили пользу как санитары, очищая берега от падали. Еще не дойдя до станции, я понял, зачем они здесь. Бургомистры и белые красивые чайки пировали на тушах ободранных медведей, которые оставила нам в наследство предыдущая смена.

После того как отпраздновали знакомство и встречу, и каждый вник в свои обязанности (благо, кроме повара, все были опытные зимовщики), и весь механизм полярной станции пришел в ритмичное действие, выстреливая в эфир сводки погоды, мы собрались, чтобы поговорить о медведях.

В мясе этих зверей — в отличие от многих предыдущих исследователей Арктики — мы, слава богу, не нуждались. Были известны случаи заболевания людей трихинеллезом. На ЗФИ во время войны вымерла тайная метеорологическая станция немцев. На острове Белом, в ясную погоду хорошо видном от нас, скончался отчаянный инженер Андре. Специалисты установили — виною тому медвежье мясо. Я рассказал сначала об этом. Рассказал и о том, как сократилось в последнее время поголовье медведей и что ученые совсем не зря опасаются их скорого и полного исчезновения. По скептическим улыбкам и опускаемым глазам я видел, что мне не верят. Охота на медведей запрещена законом, но у некоторых полярников иногда еще действовала неписаная поправка: по одному — на человека. И это не считалось браконьерством. Мне доказывали, что медведей все равно стреляют — не у нас, так за рубежом, и если мы не тронем их здесь, то где-то кто-то все равно возьмет свое, и от нашего благодеяния ничего не изменится. Никто не хотел соглашаться со мной. Их было шестеро. Все уже успели остричься наголо, все были возбуждены, и я очень пожалел, что в тот момент здесь нет какой-нибудь старенькой «тети Пани», которая могла бы влить в наш спор капельку женской жалости.

Разные люди сидели передо мной. Разного возраста — от двадцати до пятидесяти. Кто-то попал на эту станцию потому, что не ужился на другой, двое отправились сюда, потому что дружили и хотели быть вместе, самый пожилой согласился поехать сюда, чтоб насолить жене, — прошло время, когда коллективы для зимовок тщательно отбирали. Но все они были заодно, шкура была им позарез нужна, словно они приехали сюда ради нее. Трое самых молодых, что громче всех выражали свое несогласие, еще ни разу в жизни не видели белых медведей. Охоту на них представляли отчаянным делом, как дети представляют войну по кинофильмам. Они хотели шкуру, но еще не знали, что выделать ее непросто... Тогда, еще не успев как следует познакомиться с людьми, не имея опоры, не зная, как будет складываться дальнейшая жизнь и не желая иметь врагов, ибо это обязательно сказалось бы на работе, которая оставалась главным делом для всех нас, я не стал грозить законом, я только сказал, что мне лично не нужно шкуры. И тем не менее первый же медведь, который подошел к станции, был убит.

...Однажды из торосов вышел огромный белый медведь. Все выбежали из домиков ему навстречу, но зверь будто не обратил внимания на людей. Спокойно, как бы в полусне, он продолжал приближаться, время от времени отмахиваясь широкой, как лопата, лапой от бешено вертящегося у его носа пса — нашего единственного «медвежатника». Две другие собаки, помоложе, завывали откуда-то из-под крыльца.

Медведь подошел к реперному столбу, своеобразной заявке человека на остров, и обнюхал его. По всему было видно, что это хозяин здешних мест. Он был силен, и, пожалуй, не нашлось бы медведя, который мог поспорить с ним. На плечах его были видны старые шрамы, одно ухо наполовину было оторвано. На задней ляжке зияла зализанная, но все еще не зажившая, круглая рана. Я разглядел это хорошо, потому что подошел к нему совсем близко. По дальномеру фотоаппарата получалось, что нас разделяло шесть метров. Я не побоялся бы подойти к нему ближе, если бы это было нужно для съемки. Я верил, что медведь первым на человека не нападет, и хотел в том убедить всех. Был момент, когда медведь вдруг угрожающе двинулся на меня, но я замахнулся на него фотоаппаратом, как на корову, и он отошел. В тот день счастье было на моей стороне, мне все удавалось. Сзади все время шипел повар, думая, что я не слышу. Он напоминал взъерошенного мельтешащего пса. Подбегал к метеорологам, стоявшим с карабинами наготове, и шептал: «Стреляйте, не тяните, уйдет, стреляйте же...» Потом я часто думал, что, если бы они выстрелили, а стрелять, как оказалось, они еще не умели, раненый зверь прежде всего кинулся бы на меня — медведи всегда нападают на близстоящего.

Медведь вел себя как турист. Осмотрев все достопримечательности, он повернул и стал медленно удаляться. Повар весь позеленел и ругался, уже не стесняясь, вслух. Наш пес, словно убедившись, что этого медведя лаем не проймешь и бежать не заставишь, вдруг смолк и побежал рядом с ним совсем мирно. Внезапно белый исполин резко обернулся, пес оказался у его ног и по скверной собачьей привычке вздумал понюхать медвежий хвост. Зверь мгновенно насторожился, пес оказался меж его лап. Тут и грянули выстрелы. Сразу несколько, один за другим. Медведь закричал тонко, будто лошадь. Встал на дыбы и, кувыркаясь, вставая и падая, побежал в торосы. И тут все увидели, что из бока мчавшегося к нам пса ручьем льется кровь.

Механик ругался, резко бросая бессвязные слова: «Люди... медведя убить не могут... мразь... тоже мне». Старик все жалел о собаке. Два друга подняли ее и понесли перевязывать. Пес лежал молча и смотрел на всех человечьими глазами. Под утро он выполз из дома, лег перед окнами кают-компании на снежный бугор и сдох незаметно, будто все еще продолжал спать.

За завтраком никому не хотелось смотреть в глаза друг другу. Молчали. Видно было, что охота не порадовала никого, а иных даже смутила. Когда снимали шкуру с медведя, разглядели его раны. Кости были раздроблены пулей в мелкие куски: сразу вспомнился предсмертный медвежий вопль. Было непонятно, как с такими ранами он смог проковылять еще столько метров. Взявшийся выделывать шкуру метеоролог через две недели отказался от нее. Он хотел было передать ее своему приятелю, но тот сказал, что у него нет для нее ни квартиры, ни дома. Повару она показалась слишком большой. В конце концов заниматься ею, чтоб зря не пропадала, согласился старик. «Шкурный» ажиотаж, месяц будораживший всех, внезапно пропал. За прибежавшим вскоре после этого мишкой, который утащил кусок мяса и поторопился скрыться с ним в торосах, не последовал никто. Лишь я один пошел его фотографировать и едва за это не поплатился. В торосах медведь бросился на меня, и, как я ни кричал на него, как ни махал руками, зверь не остановился. Спасло меня то, что я в последний миг догадался швырнуть в него курткой. Она накрыла голову медведя, а пока он, рыча, расправлялся с ней, на брошенном куске мяса чайки устроили потасовку, раскричавшись, как петухи. Это решило дело. Медведь вспомнил о мясе и убежал, оставив меня в одной рубашке в доброй сотне метров от жилья. Это заставило нас подумать об эффективных мерах защиты в случае нападения медведей.