Выжившим [litres] - Евгения Мелемина Страница 15

Бережок, издалека казавшийся крошечным, на деле таким не был, и Кит пошел к реке, увязая в мокрой почве.

Первым его заметил Алекс, развернулся, приставил ладони ко рту на манер рупора и завыл с интонациями спортивного комментатора:

– А-а-а-а теп-е-ерь! На поле! Появляется номер семьдесят два! Кьюби-и-и с историей в десять победных матчей подряд! К-и-и-ит Х-о-о-га-а-арт!

Томми в очередной раз поднялся с бревна, Карла обернулась.

– Группа поддержки! – продолжил орать Алекс, тыча в нее пальцем. – Где танец? Встречайте!

– Придурок, – сказала Карла.

Она смотрела на Кита настороженно.

– Привет, – сказал Томми. – Алекс, заткнись.

– Почему? – спросил Алекс. – Ему приятно. Нам приятно. Сидели на помоечном берегу, и вдруг сюда скатилась такая звезда… Карла, задирай свитер, он распишется у тебя на груди. Томми, сделай пару кадров, через пять лет я продам их за миллионы.

Кит глянул на него с интересом. Да, такого сложно пустить под пресс травли.

Потом все трое затихли и неловко переглянулись. Кит явно нарушил единство их маленькой команды, влез в процесс общего дела. Никто не знал, о чем с ним разговаривать и зачем он сюда приперся.

Кит знал, что поставил всех в неловкое положение, но ему нужен был Томми.

Он кинул взгляд на джинсы Попугайчика. Так и есть, перемазаны грязью и тиной.

Вся троица замершая, взъерошенная.

– Пойдемте в кино, – сказал Кит. – Я хотел сходить один, но…

– Денег, – сказал Алекс, – денег у нас нет.

– У меня есть.

Карла нерешительно посмотрела на него.

– В долг?

– Нет. Просто мне скучно одному. Вы тут закончили?

– Закончили, – тут же отреагировал Алекс и выхватил фотоаппарат из рук Карлы. – Закончили давным-давно. А попкорн входит в стоимость билета? А ты на машине? Проедемся потом по трассе?

Кит кивнул в сторону Попугайчика.

– Да, если Митфорд снимет штаны.

Томми вспыхнул. Он стоял молча, держа руки в карманах, и вдруг так залился краской, что цвет его лица практически сравнялся с цветом волос.

– Ты не нажимай на него так сильно, – театральным шепотом посоветовал Алекс. – Сначала первое свидание, цветы и коробки конфет – Томми любит сладкое, а потом уж можно и про штаны разговор заводить.

Карла не выдержала и рассмеялась.

– Они у него грязные, – попытался объяснить Кит. – Я имел в виду, у меня новые чехлы, а он в грязи по уши…

Карла хохотала все громче, Алекс улыбался, а Томми попытался отряхнуть джинсы, посмотрел на свою измазанную ладонь и спросил:

– Я что, весь такой?

– Я даже не уверен, что тебя пустят в кинотеатр, – ответил Кит.

Что-то скрипнуло и сдвинулось. Словно тонкий слой целлофановой упаковки разошелся и треснул пополам.

Киту потом приходило в голову странное сравнение: будто это лопнули упаковки, в которые и он сам, и Томми Митфорд были завернуты с самого рождения.

Глава 4

Золотые львиные морды раскалены до белизны. Блики бьют Томми в глаза. Щит не помогает – голову нужно держать высоко. Утомленный жарой, Томми держится стойко, а по спине ползут едкие капли пота. Перед рядом воинов, выстроенных для смотра, ходит Кит Хогарт – он в джинсах, футболке. Но львиные морды… откуда эти золотые львиные морды. Шлем съехал Томми на глаза.

Мучительно, словно от этого зависит вся жизнь, изнемогая от жары, Томми вспоминает: легат? Лавагет?

Нет, все не то… не легат, не лавагет… Кто же ходит перед ним в обличие Кита Хогарта? Кто держит его на изнуряющем солнце и слепит львиными мордами?

Прелат?

Нет, это что-то совершенно другое. Думай, Томми, думай. От этого зависит все – жизнь в пыльном походе к северным германским горам. Думай, иначе в самый ответственный момент порвется ремешок калиги, и ты грохнешься на землю, не успев прикрыться щитом, и короткий меч выпадет из руки, а германский топор войдет точно между глаз и с хрустом, раскачавшись, выйдет обратно, с пылающим алым острием…

Кто он? Легионер? Нет… Центурион? Декурион?

Алый плащ.

Подсказка была в пьесе Минди. Вспомни, Томми, иначе…

Жара, какая жара сегодня в Риме…

Так тяжело думать, так тяжело напрягать память… И вдруг Томми осенило: ну конечно же! Децимация! Вот и выход из сложившегося положения. Каждому десятому – снести голову одним взмахом меча.

И все будет хорошо. Раскроются германские горы, топор останется в мозолистой руке, Томми не потеряет свой меч, а принцепс накинет на раздражающие золотые морды спортивную куртку, и станет спокойно, прохладно и тихо.

Солнце погасло.

Томми открыл глаза. Видимо, за окном ночь, все еще ночь, а он никак не может выпутаться из долгого изнуряющего сна, наполненного бредом по милости высокой температуры.

К трем часам она обычно поднимается под сорок. Быстрее бы все закончилось, подумал Томми, брезгливо сбрасывая влажное от пота одеяло.

Некоторое время он лежал на спине, наслаждаясь прикосновением свежего воздуха к коже, а потом замерз и пришлось поднимать чертово промокшее одеяло, переворачивать и пытаться согреться.

Томми надеялся, что матери не придет в голову заявиться с инспекцией, горячим чаем и парой пилюль. Она неизменно сопровождала эти визиты пояснением:

– Я не сплю из-за тебя третью ночь. У меня жутко болит голова. Доктор запретил мне нарушать режим сна, потому что бессонница влияет на мое давление…

– Прости, – хрипел Томми, страдая от чувства вины.

– Ничего, – говорила миссис Митфорд, – ты мой милый мальчик, ты заболел, я готова умереть от головной боли, но буду рядом.

– Не надо умирать. – Томми сворачивался в клубок. – Иди спать.

Он старался, чтобы этот совет прозвучал ласково, но про себя кричал: «Вали спать, черт бы тебя побрал! Не издевайся ты надо мной, старая сука!»

– Я посижу с тобой, – отвечала миссис Митфорд. – Ничего.

Томми скрипел зубами.

Угораздило же так простудиться. К досаде за собственный идиотизм, который подсказал отличную идею: щедро смочить грязные джинсы ледяной водой из реки и после шататься в таком виде по городу, прибавлялся стыд за произошедшее в кинотеатре.

Стыд и скрытое, робкое чувство, нашептывающее: ну и что плохого, Томми? Что такого страшного в том, что твой бред наполнен одним Китом Хогартом?

Хогарт фигура примечательная, ты так долго хотел дружбы с ним, ты ходил на эти чертовы тренировки и часами пялился на то, как он бегает по полю.

Зачем ты это делал, Томми? Неужели затем, чтобы потом испугаться и мучиться угрызениями совести?

Нужно было спросить себя раньше – почему ты ходишь на эти тренировки?

Успокойся, Томми, успокойся, ты ничего плохого не сделал.

И все равно Томми ворочался, кусал подушку и страдал от стыда.