Сага о бескрылых (СИ) - Юрий Павлович Валин Страница 16

Лоуд, подволакивая ногу, направилась к кувшину. Слава богу, не разбился. Это Грузчик славно придумал — хороший яд, — не так уж больно ублёвку-мастеру было подыхать. Будем надеяться, молоток он успел почувствовать…

Оборотень стояла с кувшином в руке. Вода ничем не пахла, но пить ее не хотелось. Совсем не хотелось. Как-то гнусно — кувшин весь грязный, залапанный. (С каких это пор пустоголовая оборотень брезгливой стала?)) Не хочется пить. И руки не так уж болят.

Правую руку вывернуло приступом боли, и Лоуд поспешно поставила кувшин, опасаясь выронить и разбить. Кружку нужно. Должны же быть у этого ублюдка кружки?

Оборотень заковыляла вокруг столов, озирая бесчисленные стеллажи, шкафы и полки. Сколько всякой дряни, наверное, и оружие можно найти. Если оборотень мужчина, то уместнее было бы себя на меч бросить. Или на кинжал. Это будет гордо и отчасти даже красиво. Но если это, пустоголовое, все-таки женщиной родилось, то как с выпущенными кишками потом лежать? Яд уместнее. Кстати, а какой последний облик оборотни после смерти принимают? Наверное, истинный, свой?

Скрутило так, что Лоуд, скорчившись и хныкая, кинулась к большому шкафу — на средних полках виднелись какие-то сосуды. Нога подкосилась, оборотень упала, с полок посыпались инструменты, свитки и чертежи. Оборотень чудом поймала в скрюченные пальцы глиняную банку, нетерпеливо сковырнула крышку — в нос ударила такая мощная вонь, что даже в голове на миг прояснилось. Лоуд отбросила отраву, с трудом поднялась на ноги. Банки, горшочки, бутыли — с мазями растворами, мелким цветным песком… Нету! Нету!

Тело свело по-настоящему — оборотень с мычанием покатилась по полу, не чувствуя как в тело врезается металл инструментов и черепки разбитых горшков. Замерла. Крошечное мимолетное облегчение, сулящее бесконечную пытку. Нужно ползти к горшку. Что угодно, но не такая боль. Лоуд повернулась на разбитые локти… и увидела горшки на нижней полке. Похожи, очень похожи! Рядом куски зачерствевшего хлеба, что-то в мешочках. Неважно. Оборотень дотянулась — пальцы ухватить увесистый горшок не могли, подкатила к себе толчками. На залитой воском крышке печати Храма не было. Не то! В отчаянии, оборотень сдирала воск зубами и непослушными ногтями. Боги, помогите! Крышка, наконец, отскочила, на пол полилось, в нос ударил чудесный запах нэка…

…Лоуд рыгнула. Было уже не так больно. Еще захлебываясь первыми глотками она поняла, что это неправильный нэк. Наверное, тот что «паленым» называют. Но нэк! Боль почти сразу отступила, но осталась в глубине мышц. Оборотень глотала и глотала, прерывалась, чтобы слизнуть с пола пролившееся, на язык налипала пыль, но это было неважно. Нэк!

Боль осталась под кожей, но отступила. Лоуд легла удобнее, оперлась о локоть, вновь рыгнула и хихикнула. В шкафу есть еще нэк. Определенно, во всех трех горшках нэк. А вдруг нет⁈

Она вскрыла все три. Нэк! Замечательный, очень горький, пусть не настоящий, но нэк. Голова кружилась все сильнее, оборотень чуть не стукнула драгоценный горшок о пол и обеспокоилась. Может, нэк отравлен? Впрочем, так подыхать совсем не страшно.

(Опьянение? Было когда-то такое слово, и оно вернулось). Улыбаясь, Лоуд дотянулась до окаменевшей горбушки хлеба, принялась размачивать в (полном! абсолютно полном!) горшке. Съела все огрызки из шкафа, потом сжевала найденные в узелке кругляшки (семечки? орешки?) — слова всплывали из памяти, но ясности с ними не прибавлялось. Возможно потому, что голова кружилась.

Лоуд бродила по мастерской, хохотала над забавными инструментами, над пламенем светильников. Обличия менялись сами собой, оборотень веселилась над собственными пальцами: то толстыми, то изящными, грязными или в кольцах, мелькали и вообще удивительные с почему-то красными, очень блестящими ногтями. Ну, разве не забавно⁈

Потом Лоуд пинала тело мастера. Потом навалилась на него в обличии самой толстой бабы, которую могла вспомнить, и всласть поелозила. Были мысли вернуться в обличье писаря и поиметь проклятого мертвяка мужским способом, но уж слишком гадостная была мысль. Зато молоток из головы ублёвка сам собой высвободился и вынулся. Лоуд проделала в черепе мастера еще несколько пробоин и пошла гулять по мастерской.

Потом ее вырвало…

Лоуд держалась за голову и смотрела на горшки паленого нэка. Вот отрава. Лопнет сейчас пустая голова оборотня. Умирающая замычала и затрясла головой. Пусть болит. Пусть мысли будут короткие. Совладать проще. Нужно уходить. Забрать нэк и уходить. Спасаться. Кажется, в дверь стучали. Пришли и ушли. Но утром вернутся. Как отсюда уйти?

…У, ющец раздолбанный, опять качает. Теперь ноги не деревянные, наоборот, слишком гибкие и мягкие. И пить захотелось. Лоуд добрела до двери, посмотрела на засов, еще разок пнула покойника. Нет, здесь пытаться проскользнуть неразумно — нужно твердости в ногах дождаться. Пытаясь сосредоточиться, оборотень стащила с тяжелого трупа фартук. Если облик мастера принимать, то с этаким странным предметом намучаешься. Лучше сразу надеть. Да и если блевать опять потянет, не так испачкаешься…

Много в мастерской всякого имелось: и трубы, и железо: рыжее, черное и даже красноватое (медь?), колеса, котлы, трубки узкие, изогнутые. Оборотень поплелась за шкафы — обнаружились двери. Лоуд сунулась в одну — спальня. Роскошная до невозможности, почти как нижний кабинет Мудрейшего. Ковры, ложе с десятком подушек, целых два окна. Свечи, сундуки и шкафы. Открыла: одежда добротная. Хорошо мастер жил, пока по темени молотком не схлопотал. На столике бочонок — по запаху, бражка. Странно, мастер мог бы себе позволить лучшим храмовым нэком баловаться.

Глава 5

Лоуд потрогала кошель, лежащий на столике. Наверное, серебро. Что толку — на окнах решетки, да и высоко.

Оборотень вышла в мастерскую, проверила другую дверь. Здесь было непонятно. Комната небольшая, с возвышением, на нем кресло с кожаным сидением-люком. На стенах ткань (гобелен — слово?). Дорого все. А пахнет, почему-то, парашей. Лоуд принюхалась, — нет, точно парашей. На деревянное ведро, что в камере в углу имелось не похоже, но запах не обманет. Хитро.

Кожаный люк поднялся легко. Запах, конечно, мощный, аж глаза вылазят. Ну, покойник был крупным засранцем, чего уж там. Не пристало пустоголовому оборотню от простых запахов нос воротить.

Лоуд стояла у распахнутой дыры, пытаясь осознать, что ее здесь держит. Всплывало что-то из памяти давно пропавшей, в голове ворочалось. Что толку в дыре? Спрятаться? Найдут. Можно там несколько дней с бутылью нэка просидеть. Нет, сразу найдут. Мастер — вон он, голова