Любовник Павлова - Ника Маслова Страница 16

Глава 8-1. Вадим. Работа такая

Глава 8-1. Вадим. Работа такая

Сначала я злился на Павлова за то, что он пристал без предупреждения и лапал меня без всякой жалости, грубовато и даже жёстко. Что делать в такой ситуации? Правильно, думать об Англии и весь викторианский комплект. Но как только я расслабился и начал получать нехилое такое удовольствие, Павлов меня оттолкнул. Лишил своего чудесного рта и ручищ с твёрдыми ладонями и сильными пальцами. К тому времени он исцеловал меня так, размял задницу так — в целом завёл так, что у меня уже и яйца звенели, и сперма готовилась хлестать фонтанами из всех подходящих и неподходящих отверстий.

Я обнимал его, гладил спину, пытался забраться ладонями к нему под одежду, и всё было у нас зашибись, как в очень горячей порно-мечте. А Павлов ррр-раз, и на попятную. Оттолкнул меня, сам отступил на шаг и фыркнул насмешливо:

— Полегче, малыш. Или ты обломаешь нам всё веселье.

У самого губы красные, глаза тёмные, шалые, член рвёт ткань брюк — точь-в-точь как у меня. Я — к нему, а он мало того что остановился в самый неподходящий момент, так и по рукам мне дал. Чертовски обидно и больно.

Нет, ну не сука ли?

Он поймал меня за подбородок, сжал пальцами так, что на миг показалось: челюсть сломает. Взгляд из томного, шального мгновенно превратился в угрожающий, истинно Павловский.

— Чтобы не слышал от тебя больше такого. Или мне тебя наказать, а, Вадим?

Если бы он не фиксировал мой рот твёрдыми жёсткими пальцами, я бы точно ляпнул: «Да, накажи меня, папочка». Ну или что-то вроде того. Прежде я даже не думал, что у меня настолько чувствительный зад. Столько внимания ему ни разу не доставалось, а Павлов от души намял мои булочки, тщательно вымешал их, будто тесто, и получил меня, готового прыгнуть в самое пекло, лишь бы скорей избавиться от скопившегося напряжения.

Я его так хотел, прям горел, а он отказывался от продолжения. Наезжал без причины. Да и вообще, Павлов — козёл. Что он там хочет? Наказать меня, да?

— Себя накажи. — Мотнув головой, я вырвался из захвата, отступил на пару шагов.

Челюсть ныла. Ну и руки у него, будто клещи.

Меня почти трясло, лицо горело, будто он надавал мне пощёчин. Задница ныла: тот случай, когда и больно, и сладко, и везде фантомные следы его пальцев, кожа под ними будто горит, а внутри всё сжимается в предвкушении, томится и пульсирует в ожидании законного продолжения. Которого не будет — вот так сюрприз.

— Классный обломинго. Зачёт, — бросил я.

На него смотреть не мог, так меня крыло. Приклеился взглядом к завитку на ковре. Завиток и завиток — умирать буду, его во всех подробностях вспомню.

— Посмотри на меня.

Вот этот его тон — чистый секс. Верней, грязный и с извращениями.

Что-то я слишком резко подсел на этого мужика. Меня одним его самоуверенным тоном так пробрало — аж до мурашек.

— Вадим, посмотри на меня, — повторил Павлов — ещё строже, ещё сексуальнее, чёрт!

Я вскинул голову.

— Ну чего?

Вот как у него это получалось? Стояк никак не мог так скоро опасть, но внешне Павлов выглядел большим боссом, недовольным подчинённым, вызванным на ковёр. Ой. А это ведь я, я его подчинённый, и вот ковёр, и вот кровать, на которой, надеюсь, совсем скоро меня будут ебать. Не любить и даже не трахать, а именно это — чтобы пожёстче, чтоб попустило, а то я жесть какой напряжённый, и нежных поглаживаний мне явно не хватит.

— Сделай-ка лицо попроще, — посоветовал Павлов недружелюбно.

— Ага, щас.

Он хамил мне, указывал, что делать, не ставил вообще ни во что, использовал для своего удовольствия — и меня от этого почему-то вело, прям тащило ужом по стекловате. Ну что за фигня? Я по жизни до этих пор не страдал кинками на властных нагибаторов. Да я на мужиков постарше вообще никогда не смотрел с интересом. А тут, здравствуйте, господин Павлов, и мой лютейший стояк на его лицо кирпичом, взгляд властителя мира, крепкие руки и член, уверенно поднимающий и вкусно разглаживающий складки в паху, такой многообещающий, что прямо слюна выделяется от одного его вида.

Как бы меня Павлов ни злил, с его членом я очень хотел познакомиться. И чем скорей это случится, тем лучше. Я мог бы поспорить: с имбирём в заднице чувствуешь себя приблизительно так же.

— Вадим, успокойся. Вспомни, кто ты и где ты. Или нарвёшься на наказание, которое тебе не понравится, — предупредил Павлов, серьёзный, как сфинкс.

Я запрокинул голову к потолку — белому, с гипсовыми финтифлюшками, слегка кружащемуся перед глазами — и вдохнул и выдохнул ртом. Потом жёстко втянул живот, как при вакууме, сунул руку в трусы и, чуть-чуть повозившись, стояк себе пережал. Протрезвел быстро. Привёл себя в порядок, вернул внимание Павлову.

— Я вас слушаю, Николай Николаевич.

Он смотрел на меня с совершенно непроницаемым лицом. Затем чуть заметней вдохнул и плотней сжал губы, сглотнул. И только тогда я понял, что всё это время он смотрел на меня с, что называется, отвисшей челюстью. Если бы я не наблюдал за ним, как за готовым напасть диким зверем, то даже не понял бы, как сильно его удивил.

Если он удивился тому, что я его, как сука, хочу, то ладно, такую причину я принимаю. Комплексы властелинам мира к лицу, делают их ближе к простым смертным.

— Да, мне понравилось всё, что вы делали, — признался я, — но обламывать так больше не нужно. А то получается какая-то херня: у меня в вашем присутствии то яйца в орешки от страха сжимаются, то хочется кончить в штаны, то лопнуть от злости. Вы уж как-то определитесь, чего от меня хотите. Мы в кровать когда ложимся, сейчас или позже, или никогда? А то мало ли, вдруг вы передумали.

Павлов подошёл ко мне, коснулся плеча.

— Хватит уже дразнить, — предупредил его я. — Посиневшие