Бирюк - Галина Валентиновна Чередий Страница 19

Мысленно поблагодарив судьбу, что не нужно пробиваться в палату с боем через охрану, толкнул дверь. И тут же выяснил, что на работу Ольшанский набирал совсем не лохов. Несмотря на царивший тут бедлам по усмирению буйства, ствол одного из охранников уставился мне прямехонько в лоб. Что же это вы, все такие спецы, хозяина чутко стережете, а дочь его прошляпили.

Не смущаясь нацеленного оружия, я гаркнул на ментовской манер, сверкнув своим ЧОПовским удостоверением:

— Попрошу оставить нас с господином Ольшанским наедине!

Большая светлая палата сейчас и правда напоминала поле брани. Все, что было тут из мебели, опрокинуто, в углу почил с миром разбитый дорогущий телевизор. Опрокинутые приборы все еще противно пищали. Сам Стальной король был таким, каким я его и запомнил пять лет назад. Высоченный мужик, косая сажень в плечах, черты лица грубые, будто кто его лицо из куска дерева вырубал топором. Вообще весь он был как дуб — мощный, хер перешибешь. Вот только сейчас похудел, осунулся, губы синие, дышал тяжело, с отчетливым нездоровым свистом.

— Ты что за хрен с бугра? — неприветливо рявкнул он, явно не впечатлившись. — Чего машешь тут этими подтирками для задницы?

— Я тот единственный хрен, с которым ты сейчас обязательно захочешь перекинуться парой слов наедине.

Он уставился на меня пристально, будто расчленяя. Я — так, чтобы видел только он, беззвучно, одними губами произнес «Александра». Он среагировал мгновенно.

— Вон пошли!

— Иван Палыч…

— Ну! Живо! Не пускать никого!

Только за охранниками закрылась дверь, Ольшанский стремительно подошел ко мне и, схватив за грудки, впечатал лопатками в ближайшую стену так, что аж зубы лязгнули. И я ему позволил.

— Где дочь моя? Если вы, мрази, с ней хоть что-то… Я жив не буду, но каждого найду и покараю! Каждого! И семьи ваши… — от него шарашило такой яростью, что, будь я нервишками послабее, обоссался бы.

— Сделано уже, Палыч. Выдыхай, — тихо сказал я ему, и не пытаясь отцепить от себя или освободиться.

— Что?

— Саш… Дочь твоя в безопасности. Кто тронул — сдохли.

Он несколько секунд смотрел мне в лицо неверяще, а потом разом как-то сдулся, съежился, словно страх и ярость были тем, что позволяло ему держаться. И, неожиданно захрипев, стал валиться, как подрубленное дерево.

— Врача сюда! — заревел я, подхватывая его, и заозирался. Бля, и положить некуда — все перевернуто и переломано.

Благо в палату практически мгновенно влетели медработники и оба охранника. Они оперативно вернули кровать в нормальное положение, и я подтащил Ольшанского туда. Он вяло отпихнул меня в последний момент.

— Хорош меня тискать, не девка тебе, — просипел он, едва дыша. И уже медперсоналу: — Быстренько почините меня… некогда мне.

Минут пятнадцать я ждал, пока вокруг него суетились, пристально изучая лица его охранников, что так же неотрывно недобро пялились в ответ.

— Все-все, нормально я уже! Хватит! Уходите все! — окрепшим голосом распорядился Стальной король.

— Иван Павлович, как ваш лечащий врач…

— Ты ни хрена не можешь сделать с тем, что я старый подыхающий пердун, — оборвал он доктора и махнул повелительно рукой: — Все, свалите!

— Где? — спросил, как только двери закрылись.

— Я же сказал — в безопасности.

— Это я решу, насколько моя дочь в безопасности, — в его голосе снова залязгало. — Говори где, я людей пошлю.

— Тех самых, что за ней не уследили и сутки молчали, что ее похитили?

— Ты тут не умничай. Кто такой вообще? Че-то рожа твоя мне знакомой кажется. И знакомой нехорошо.

— Николай Шаповалов. Охранное агентство «Орион». Мы обеспечивали безопас…

— Все. Вспомнил. И «Орион» ваш, и тебя конкретно. Это же ты, кобелина сраная, на свадьбе Альку глазами заживо жрал. Так? Думал, не заметит никто? Я все вижу. Видел. Пока на ногах был. — Я не отрицал. Смысл, если правда. Молчал, предлагая ему продолжать. — Как так вышло, что ты с ее похитителями пересекся?

— Случайность. Они ее в лес привезли. Убивать. А я там у друга отдохнуть остановился в избушке.

— Отдохнуть? В феврале, бля? Ты мне что тут прогоняешь? Может, сам все и организовал? А? Запал на мою девку так, что решил таким образом захапать?

— Чего ж я ждал пять лет?

Вот ведь вопрос сейчас актуальный. Причем самому себе. Обстоятельства, ясное дело. Жизнь — она такая. Но ведь еще тогда меня Сашкой приложило намертво, так чего же я ждал пять лет? Ага, точно надо было красть. Прямо со свадьбы. В духе традиций. Только возвращать — хер.

— А может, тебя нанял кто? Этот уебок муженек ее, а? А ты просек, чем пахнет со мной связываться, и пришел тут героя изображать и очко свое спасать?

— А может, время убивать не будем и обсудим, кто на самом деле и для чего организовал похищение Александры, причем не собираясь ее возвращать.

— Откуда знаешь?

Я кратко сообщил, что видел и слышал сам и рассказала Сашка. Приборы Ольшанского в какой-то момент запищали тревожнее.

— Они ее…

— Нет.

Мужик, ты еще меня сто процентов удавить захочешь, узнав, что я был тем, кто дочь твою…

— Значит так. Дочь мне верни, Шаповалов.

— Нет.

Он давил взглядом, от которого обосраться можно, я отвечал ему таким же. Не отдам. Бодаться без толку. Все.

— Денег хочешь.

— Нет.

— Чего?

Ее. Всю. Себе.

— Она теперь… — Моя. — Со мной.

— А ты часом не оборзел? Алька у меня — мужняя жена! Законная. И делать из нее какую-то… что такой, как ты, по углам зажимать будет. Я тебя…

— Александра теперь со мной, — оборвал я поток его угроз в зародыше. — И я намерен разобраться с тем, кто организовал похищение, и обеспечивать ее безопасность. Я пришел сообщить, что она жива и в порядке, а не разрешения у вас спрашивать или мнения. Все, что между нами, то только наше, при всем уважении.

— Думаешь, если я тут в больнице валяюсь, так и не найду возможность раздавить тебя, как жука навозного? Ты кто такой, роток свой на дочь мою разевать? Пес беспородный. Никто. Тоже денег моих захотелось?

— Желаю доброго здравия, Иван Палыч, — развернулся я к двери. Цель достигнута. Он информирован. — Александра навестит вас, как только я сочту этот визит безопасным.

— Ах ты! Да я сейчас парням крикну, они…

— Будут выведены из строя, и им придется искать замену.

— Ты что о себе… — выкрикнул Ольшанский, осекся и закашлялся.

На писк приборов сунулась та самая