Журнал «Наш современник» - Наш Современник, 2005 № 08 Страница 2

О матери: «Какие были у неё волосы, не знала она сама. Она их просто не имела со времени свадьбы. Её заставили сбрить их, прежде чем идти к алтарю. Так требовал ритуал. Теперь она стригла их каждый месяц. Почти до лысины. Она носила парик, который делал её старше и ещё некрасивей. Мужчинам ритуал запрещал стричь волосы. Они носили длинные бороды и пейсы почти до плеч. Безумный мир…»

О сёстрах: «…они накрывали праздничный стол. Всё было приготовлено ещё в пятницу. Еда стояла в печи. Её накрывали перинами, чтобы она держала тепло целые сутки. Еда действительно не остывала, но прокисала, особенно летом. Отсюда столько страдавших желудком из числа фанатичных».

«Участвовать в пирушке женщинам не позволялось. Ни молиться в одной комнате с мужчинами, ни сидеть за одним столом».

«Пурим был очень весёлым праздником. Как ночь карнавала. Пурим основан на легенде о прекрасной Эстер, еврейской жене персидского короля Артаксеркса. Эстер удалось удержать министра Хамана от убийства евреев. В этот день в гетто царили дети и молодёжь. Они наряжались, ходили от дома к дому и разыгрывали эту легенду. Вечером они шли гурьбой в синагогу, захватив с собой трещотки. Как только раввин произносил имя Хамана, они начинали трещать. Возникал оглушительный шум, все смеялись и радовались. Вот и дали же мы антисемиту Хаману!»

«Птице связывали ножки, крутили её над головой и при этом произносили молитву. Малышам надо было всё время повторять: „Тебе на смерть, а мне для жизни“. Мой маленький братик тоже шепелявил эти слова, в то время как отец крутил петуха над его головой. Затем животных доставляли еврейскому мяснику, чтобы они были зарезаны по ритуалу».

О свёкре: «Устроился на бойню, где можно было подкормиться. Как и другие на бойне, он пил кровь забитых животных».

Впрочем, нравы нашей Одессы, да и Киева в начале ХХ века, едва ли далеко ушли от нравов этого ветхозаветного (или талмудического?) гетто. Вспомним хотя бы сцену из одесских рассказов Бабеля, в которых он со знанием дела изображает сакральный ритуал обрезания еврейских младенцев мастером кровавого обряда Нафтулой Герчиком:

«Отрезая то, что ему причиталось, он не отцеживал кровь через стеклянную трубочку, а высасывал её вывороченными своими губами. Кровь размазывалась по всклокоченной его бороде. Он выходил к гостям захмелевший. Медвежьи глазки его сияли весельем. (…) одной рукой Нафтула опрокидывал в заросшую кривую огнедышащую яму своего рта водку, в другой руке у него была тарелка. На ней лежал ножик, обагрённый младенческой кровью, и кусок марли… мужья бросали деньги в его тарелку. Жёны вытирали салфетками кровь с его бороды».

Прочитав такое, любой обыватель всплеснёт руками: «Дикие люди, пьющие горячую кровь животных или чистейшую кровь обрезаемых младенцев!» Не все евреи похожи на Эйнштейна, на Ойстраха или на Марка Дейча. Среди них, оказывается, жива ветвь, цивилизованная не более чем племя таджикских огнепоклонников, с которыми я встречался в горах Памира, или африканская народность тутси…

Видимо, ассимилированный европеец Марк Дейч не читал ни Бабеля, ни Мишкет Либерман, поскольку уверяет читателей «Московского комсомольца», что «правоверным иудеям строжайше запрещено употребление крови — даже животных»… Может быть, и запрещено, но, как мы видим, не все следуют этому запрету.

Кстати, ничего постыдного в этом нет: и чукчи с якутами пьют горячую кровь оленей, и в русском народе время от времени находятся семьи, вроде знаменитых Лыковых из Восточной Сибири, жившие и живущие в наше время по архаическому ритуалу в отрыве от всякой цивилизации. Нехорошо стыдиться, Марк, грешно стыдиться, Семён, своих диковатых соплеменников. Не зря же мудрец Василий Васильевич Розанов в своём фундаментальном исследовании «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови» (СПБ, 1914 г. — сразу же после «Дела Бейлиса») с ужасом восхищался еврейской ветвью, сохранившей свои первобытные обычаи и привычки в ХХ веке. Просвещённые евреи — адвокаты, журналисты, меценаты, бросившиеся на защиту слабоумного Бейлиса, не поняли смысла этой книги и объявили Розанова антисемитом, просвещённые русские либералы исключили великого религиозного философа из «Философского общества»… А Розанов просто-напросто изумлялся в этой книге еврейской способности хранить свои ритуалы и продолжать жить по ним. А «Дело Бейлиса» — до предела политизированное — ему подгадило. Исторический фон для Василия Васильевича оказался несчастливым.

Действие бабелевского рассказа «Карл Янкель» происходит в те же годы, что и процесс по делу Бейлиса, но именно от такого первобытно-дохристианского обряда, как от «хаоса иудейского», в те же времена бежали Осип Мандельштам и Эдуард Багрицкий, Борис Пастернак и Лев Троцкий.

Такого рода ритуалы, конечно же, создавали фон, на котором присяжные заседатели по делу Бейлиса всё-таки пришли к выводу, что умерщвление отрока Андрея Ющинского было ритуальным… Кстати, слово «ритуал» (в его сакральном, древнейшем значении) и поныне является фундаментальным в размышлениях о судьбах еврейства самых что ни на есть интеллектуалов сионистского склада.

В недавно изданной в Америке на русском языке книге «Из глубин» израильский профессор, доктор физико-математических наук и философ Герман Брановер ставит это понятие в центр современного еврейского самосознания, с презрением и негодованием отзываясь о всякого рода ассимиляционных веяниях не только в Израиле, но и во всём мире: «Там, где социолог предсказывает полную ассимиляцию, вечный жид веками существует в своей неприкосновенной обособленности» (ну разве не об этом же пишет Мишкет Либерман?). «…Мы должны дорожить ритуалом уже и потому только, что он служил тысячелетия нашей защитной стеной, (…); был главным средством нашего сохранения». «Исполняющий ритуал наслаждается высшими удовольствиями… через саму душу». «Вся сложная система нашего ритуала была необходима прежде — тысячи и сотни лет назад (…) без этого нас давно бы не было»… «Только через ритуал лежит путь ребёнка к сохранению его в пределах народа».

Культ тысячелетнего (каким бы архаичным он ни был) ритуала в XXI веке, через сто лет после «Дела Бейлиса»!

Впрочем, человечество, утрачивая универсальные религиозные гуманистические системы — христианство, подлинный ислам, расставаясь с временно заменившими их идеологиями социализма, расставшись с мощной тоталитарной системой фашизма, хватается за любую соломинку, излучающую дыхание сакральности, какой бы архаической, какой бы отжившей и нежизнеспособной ни казалась она, эта сакральность, еще вчера…

А на фоне существования или даже оживления этих культов, вплоть до шаманизма, становится возможным всё — расцвет любых сект, любых ритуалов. Тем более таких, которые, возможно, на самом деле никогда не умирали…

Итак, как сказали бы в советское время, «по просьбе трудящихся евреев» Марка Дейча, Семёна Резника, а также грузина Валерия Каждая, уличивших Солженицына и Назарова в том, что последние плохо знакомы (или даже вообще не читали) с «Делом Бейлиса», мы публикуем основные главы из стенографической записи знаменитого процесса 1913 года.

ДЕЛО БЕЙЛИСА

Выдержки из стенографического отчета[1]

Председатель — председатель киевского окружного суда Ф. А. Болдырев, члены суда: К. А. Вигура, А. И. Юркевич, кн. Д. В. Жевахов.

Обвинитель — товарищ прокурора с. — петербургской судебной палаты О. Ю. Виппер.

Поверенные гражданской истицы Александры Приходько — прис. пов. А. С. Шмаков, частн. повер. Г. Г. Замысловский и пом. прис. повер. С. Н. Дурасович.

Защитники — присяжн. поверенные — Д. Н. Григорович-Барский. О. О. Грузенберг, А. С. Зарудный. Н. П. Карабчевский и В. А. Маклаков.

М. Д. Мельников (старшина), губернский секретарь, помощник ревизора контрольной палаты.

И. А. Соколовский, крестьянин, контролёр городского трамвая.

И. Г. Перепелица, мещанин, домовладелец Вознесенского спуска.

Г. А. Оглоблин, чиновник почтово-телеграфной конторы.

К. С. Синьковский, чиновник почтово-телеграфной конторы.

М. К. Кутовой, крест. села Хотово.

П. Л. Клименко, крест., служащий демиевского винного склада.

М. И. Тертычный, крест. села Борщаговки.

П. Г. Калитенко, мещан., служащий на вокзале.

Ф. Я. Савенко, крест. села Котуховка.

А. Г. Олейник, крест. села Гостомель.

С. Ф. Мостицкий, извозчик.

В число запасных входили:

Г. И. Яковлев, служащий городской управы, и Х. И. Штемберг, служащий соединенного банка.