Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1981 год Страница 2

Миняев держит штурвал, переговариваясь с Шабориным, вторым пилотом. Летчики сидят без наушников, связь сейчас держат радисты. На самолете их сегодня двое. Борис Викторович Максимов, старший бортрадист авиапредприятия, экипаж которого выполняет ледовую разведку, вывозит, как говорят пилоты, Алексея Рыбина. Борис Викторович — ас, радистом на самолетах летает четверть века, участвовал в проводке «Арктики», когда она шла к полюсу. Ледовым разведчикам тогда приходилось ежедневно по многу часов висеть надо льдами, и радисты не отрывались от ключей.

Рыбин, тоже радист с немалым стажем, но на ледовой разведке оперативность нужна особая. Бортрадисту приходится работать и с судами, и с полярными станциями, и радиостанциями материка; успевать следить за погодой многих портов, чтобы самолету на обратном пути не попасть впросак.

В кожаной куртке, при галстуке и в очках, строгий, как учитель, Борис Викторович достает «дрыгу» — самодельный ключ, на котором работают все радисты Заполярья,— и садится на место радиста, забыв, что он лишь поверяющий. Я его понимаю: представитель полярных бортрадистов не желает ударить в грязь лицом перед радистами морского флота. А мы продолжаем все так же низко нестись надо льдами, но до этого ли радистам...

В отсеке штурмана, за спиной командира, расположился гидролог. Он почти высунулся в прозрачную полусферу — блистер. Оттуда лучше всего разглядывать льды. Когда смотришь, кажется, что вышел из самолета и видишь все, даже позади него. Гидрологом у нас Василий Андреевич Харитонов. Опытнейший полярник, который начал летать в Арктике раньше, чем пришел бортрадист Максимов, раньше, чем здесь появился самолет с бортовым номером 04178. Он пришел в Арктику в тот год, когда, как сам в шутку говорит, родился Саша Ишуков, бортмеханик этой машины.

За те тридцать лет, что работает на Севере Харитонов, в деле наблюдения за льдами тоже произошли колоссальные изменения. Как и всюду, здесь на помощь людям пришла техника. Космические спутники постоянно фотографируют арктические льды, помогая оценить, так сказать, глобальную обстановку. Володя Фельдштейн перед полетом показывал снимки. На них видно все Карское море. Оно плотно забито льдом, и лишь отдельные темные полосы протянулись на север от Новой Земли. Это наиболее крупные разводья.

Но капитанам судов необходимо, помимо глобальной обстановки, знать и мельчайшие детали: возраст ледяных полей, их толщину, проходимость. Естественно, что при ближайшем рассмотрении Карское море не такое, как на космическом снимке. После первого же полета у меня создалось впечатление, что море — это какое-то месиво изо льда. Старые ледяные поля перемежаются молодым ледком, следами недавней подвижки. Полыньи мы видели и у небольших островов, и у побережья Новой Земли, архипелага ЗФИ, Диксона.

Никто лучше специалиста-гидролога, поднаторевшего в наблюдениях с воздуха, не сможет передать картину состояния моря. Поэтому-то визуальная разведка долго еще будет пользоваться почетом среди капитанов.

— Успеваете? — подсаживаюсь я к Харитонову, ибо льды в блистере так и мелькают.

Василий Андреевич поворачивает загорелое до черноты лицо, усмехается: «Приходилось и пониже летать. Все отрепетировано» .

— Что поделаешь,— продолжает он, одновременно оглядывая льды и занося в блокнот какие-то цифры, треугольнички, кружочки.— Глаз не локатор. Из-за облаков я смотреть не могу. Уж лучше ко льду поближе. Нельзя атомоходу стоять. Знаете, в какую копеечку обходится каждый час простоя? — вопрошает он и опять по плечи забирается в блистер.

И тут, словно устав испытывать терпение пилотов, туман неожиданно резко пропадает. Ослепительно вспыхивает солнце. Над искореженными льдами сияет голубое небо. Под самолетом возникает огромная синяя тень, которая мчится следом. Она извивается на торосах, исчезает ненадолго в голубизне разводий, но не отстает. Зрелище захватывающее, но длится оно недолго. Льды начинают медленно отдаляться, самолет занимает стандартную высоту— триста метров. Замедлилось движение плывущих навстречу льдов, и Василий Андреевич опустился в кресло — можно немножко и передохнуть.

— Два месяца до пенсии осталось,— неожиданно говорит он.— Отлетаю, наверное, и уйду. Буду на даче картошку сажать.

По тону и хитроватому выражению его лица мне кажется, что сам он не верит в это. Тем не менее продолжает развивать мысль:

— Замена найдется,— словно прикидывает старейший гидролог.— В Диксоне неплохие специалисты растут. А тут недавно летали с нами инженеры, новый прибор испытывали. В «Правде» о нем писали. Может, слышали, будет измерять толщину льда. Вот уж, должно быть, поможет. Особенно в туман и полярную ночь. Ведь сейчас нам в полярную ночь приходится с включенными фарами летать...

Кто бы мог подумать,— покачивает он головой,— что придется летать с разведкой в полярную ночь. Что навигация будет продолжаться круглый год. Наверно, и десять лет назад, если бы мне сказали, этому не поверил. Счел фантазией, а видишь, как все обернулось.

— А может, не стоит уходить, Василий Андреевич?—говорю я.— Если уж до Диксона навигацию сделали круглогодичной, то скоро и дальше ее поведут. Может, подождать, пока вдоль всей Сибири начнут караваны круглый год водить, а тогда уж можно и картошку на даче сажать. :

— Идея,— соглашается он.— Надо подумать. Хотелось бы на это с воздуха поглядеть.

...Идет шестой час, как мы летаем надо льдами. Ломаная кривая, которую выводит цветными карандашами на карте Володя Фельдштейн, приближается к острову Белый. Штурман Николай Дмитриев давно, скинул свой отутюженный китель, остался в рубашке. При таком частом галсировании ему, как говорится, приходится попотеть. Он то за расчетами, то у секстанта, то у компаса, непрестанно посматривает в локатор.

За это время Саша Ишуков успел накормить всех обедом, напоить крепчайшим чаем. Имея тайную надежду во время этих полетов понаблюдать за белыми медведями или за нарвалами в полыньях, я успел выведать за краткие минуты отдыха, что китов летчики видели чаще всего у берегов ЗФИ, в проливе Британский канал, а белые медведи им попадались в разное время и у острова Правда, и неподалеку от Тикси, и на западном побережье Новой Земли. Медведей в тех местах встречали десятками. К примеру, у острова Правда насчитали тридцать четыре штуки. Решили на всякий случай даже предупредить об этом полярников, работающих на этом острове. По словам пилотов, медведей в Арктике стало больше. Должно быть, сказался запрет на охоту. Это отрадно, но участились и случаи нападения на людей. Случается это чаще всего по вине полярников, которые нередко прикармливают медведиц с медвежатами, позволяют подолгу оставаться в поселках. «Медведь — зверь, — говорил мне как-то Савва Михайлович Успенский, приложивший немало сил для сохранения в Арктике  этих интереснейших животных.— Он хищник. Самый крупный на земле. И об этом не стоит забывать. Нельзя приучать их к жизни вблизи человеческого жилья. Он должен, как и прежде, бояться человека, стремглав от него бежать. Место белого медведя — во льдах». Я опять смотрю безотрывно в иллюминатор, но за многие часы полета белых медведей так и не увидел. Видимо, и не так уж их много, как показалось пилотам.

— «Арктика»,— подзывает меня к экрану локатора Николай Дмитриев, Он улыбается, вывел точно. На светящемся экране — зеленая полосочка. Одна. А где же «Пионер Белоруссии»? Штурман разводит руками. Подойдем поближе, там разберемся,

С давних пор я мечтаю полюбоваться «Арктикой». Еще с того времени, как атомоход отправился на штурм полюса, осталось в памяти слышанное: длина — 148 метров, ширина — 30, водоизмещение — 23 460 тонн. 150 кают, бассейн, кинозал, спортзал, финская баня...— одним словом, эдакий плавающий колосс. Не желая что-либо пропустить, я пробираюсь в кабину,

Оказалось, атомоход взял «Пионера Белоруссии» на жесткий буксир: нос транспортного судна упирается в корму ледокола. Должно быть, для судна льды оказались здесь тяжелыми.

Издали, среди бескрайней белизны льдов, атомоход показался мне не таким уж и большим. Только потом, когда мы раза два пронеслись рядом с ледоколом на бреющем, я смог оценить его размеры. С заснеженной палубой, заледенелым носом «Арктика» казалась гигантским живым существом, приспособленным для жизни среди льдов. Каша ледяных обломков выстилала путь за ней и впереди нее. Чувствовалось, что атомоходу льды не препятствие, встал он лишь, оберегая, как детеныша, ведомое им судно. Так и было на самом деле.

Пока мы кружили, Василий Андреевич обрисовал по радио сложившуюся обстановку. Порекомендовал капитану идти южнее, куда сдвинулось в результате ветров разводье. Там будет легче проложить канал. На атомоходе, остались разъяснениями, гидролога довольны. Мне показалось, что, когда мы стали отдаляться, атомоход сдвинулся с места, льды возле его носа заворошились.