Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1992 год Страница 2

Все шло по плану. После непродолжительной акклиматизации собак к сибирскому климату, подготовив все необходимое, двинулись по речному льду и заснеженным склонам на санях. К ноябрю температура уже опустилась до минус 50 градусов по Цельсию. Неделями не встречалось человеческого жилья — поэтому во всем приходилось полагаться только на самих себя. Этот Этап путешествия через хребты до Лены оказался для всех настоящей проверкой на возможность автономного существования и выживания. Часто собаки в упряжке не могли преодолеть глубокий снег, и тогда людям приходилось вылезать из саней и тропить им путь.

Однажды в жестокий сорокаградусный мороз Ванье провалился в прорубь. Но все обошлось — помогли костер, растирание спиртом, сухая одежда. Второе происшествие оказалось скорее комичным, чем опасным. Из-за дерева, к которому подошел Ванье, вдруг выглянул волк. От неожиданности оба застыли в оцепенении. Наконец, устав от ожидания и напряженности, Николя исторг из своей груди звук, похожий на рычанкс вслка. И зверь в испуге кинулся прочь, поджав хвост...

Интересно показал себя пес по кличке Очум. Ему было всего семь месяцев, когда его вместе с другими собаками поставили в упряжку. Вначале все сомневались, сможет ли он выдержать длительный переход. Однако день ото дня Очум прибавлял в силе, тогда как другие собаки слабели на глазах. К немалому удивлению участников экспедиции, он вскоре стал лидером, и его пришлось переместить в центр упряжки.

Ни на день Николя не забывал о своих кинематографических замыслах. Однажды, по предварительной договоренности, на помощь ему прилетела группа кинооператоров, пробывшая с экспедицией несколько дней. Доставленная с оказией вкусная еда внесла определенное разнообразие в экспедиционный рацион. Французское вино из эмалированных кружек, вместо обычного для Севера спирта, напомнило о далеких, ставших теперь как будто нереальными, родных краях...

И вновь потянулись суровые походные будни. Говорят, ко всему можно привыкнуть, кроме мороза. А тут обычный термометр почти «зашкаливало». Прежде нас испытывали аляскинские морозы, редко доходившие, однако, до минус 40 градусов, теперь же мы жестоко страдали от сибирской стужи. Температуру в палатке удавалось с помощью костра на какое-то время поднять до минус 15 градусов, но как только все засыпали и переставали подкладывать поленья в огонь, она почти выравнивалась с наружной. Первому, кто поднимался утром, а это чаще всего был Николя, приходилось вновь разводить костер. Дрова готовили с вечера и складывали рядом с палаткой, чтобы успеть развести костер как можно быстрее, буквально в считанные секунды. Ведь холод по утрам был такой, что ладони можно было держать прямо над огнем, не боясь обжечься: тыльная их сторона в то же время покрывалась инеем. Поверх спальных мешков набрасывали оленьи шкуры, чтобы хоть как-то сохранить тепло в течение ночи. Научились носить унты.

Продвигаясь вниз по Лене, мы все чаще встречали людей. Они радостно приветствовали экспедицию и удивлялись участию в ней иностранцев.

Весеннее тепло пришло в этот год раньше обычного, и уже в начале апреля начал таять снег. Это создавало для команды дополнительные трудности — вместо собак пришлось впрягать в сани низкорослых якутских лошадей. Но до Якутска по ленскому льду так и не дотянули — с каждым весенним днем он становился все тоньше. В лесу у небольшого поселка нас ждали олени, но это место находилось в 100 километрах от реки, там, где сани уже не могли пройти. Поэтому экспедиции пришлось пересесть на лошадей и добираться до поселка верхом. И вновь — смена тягловой силы. Теперь у нас были олени, которых мы смогли уже запрячь в сани, — выпал снег.

Быстро, как водится для этих мест, наступило лето. Буквально за несколько дней температура поднялась до 30 градусов. А с ней пришло и новое испытание—тучи комаров. В эвенкийской деревушке мы сделали основательную стоянку. Какое-то время кочевали вместе со стадами оленей, которых пасли местные жители. По пути охотились, перенимали какие-то навыки, но главное, глядя на эвенков, учились стоически, без лишнего раздражения переносить нашествия комаров.

На оседланных оленях поднялись в горы, преодолели Верхоянский хребет. На время облегченно вздохнули от нестерпимой дневной жары и гнуса. И вот на пути еще одна сибирская река — Яна. В верхнем течении она порожиста. Короткий отрезок водного пути мы прошли на сибирских каноэ, а у Полярного круга пришлось строить плот. По низменной местности, петляя по речным излучинам, натыкаясь на песчаные отмели и ледяные глыбы, обходя мертвые русла, медленно продвигались вперед к Ледовитому океану. Установив вахтенное дежурство, мы смогли плыть при полярном незаходящем солнце почти круглые сутки. Не терпелось побыстрее выйти к побережью — конечной цели нашего путешествия.

Стаи гусей и уток, улетающих на юг в конце лета, казались нам символом прощания с Сибирью. Итак, труднейшая транссибирская экспедиция успешно завершена. С грустью и надеждой покидали мы эти величественные просторы. С грустью, потому что стали их частью, слились с ними душой, породнились, пройдя через непростые испытания. С надеждой, потому что верили — им еще предстоят встречи с Великой Сибирью.

Карл Жерэн Фото Николя Ванье Записал А.Шаров

Жерар Клейн. Всадник на стоножке

«В ремена изменились», — тысячи уст произносили эти слова в течение всей истории, и каждый раз это означало, что человек уже не может приспособиться к своей эпохе и сожалеет, что она не может приспособиться к нему самому. Когда люди освоили почти всю Солнечную систему, старые пилоты сожалели о беге времени и об изменении привычек. То, что во времена их молодости было опасным и трудным, стало простым и легким, и они чувствовали себя обделенными, словно перемены лишили смысла все их мужество. Они забывали, что именно их дела вызвали эти изменения.

Но времена не меняются, не меняются и люди. Фронты, на которых они сражались, меняются, как, впрочем, климат, цвет небес и количество лун, а время с неизменной скоростью несет нас вперед, и люди по-прежнему могут вложить в несколько мгновений все мужество их жизни.

Нет, времена не меняются.

Возьмем, к примеру, время колонизации Урана и время Жерга Хазеля, чье имя вошло в учебники истории для первоклашек. Большую часть своей старости Хазель жаловался на происшедшие изменения. Он сожалел о размягченности новых поколений. Он рассказывал, что в его время годами жили на планете в одиночестве, не выходя из металлического куба станции и ощущая дрожь стен от порывов неистовых ветров, и слушали голоса, несущиеся в пространстве со скоростью света. Все, что говорит Хазель, — истинная правда, хотя люди, которые сегодня читают его мемуары, подозревают, что он переборщил. Но их подозрения неосновательны. На этих враждебных планетах — они такими остаются до сих пор, несмотря на прогресс, — Хазель действительно жил долгие годы в полном одиночестве.

Но добрая часть изменений, о которых он сожалеет, произошла по его вине.

В 2 498 году Жерг Хазель был старым человеком для службы в межпланетной разведке. Ему было за пятьдесят, его борода начала седеть. Он получил неплохую научную подготовку и не был глуп. Но никогда ничего не совершил, не открыл, не проявил инициативы, ни разу не спас терпящий бедствие корабль. Он вел сравнительно спокойную жизнь на правительственных кораблях. Он старел, его рефлексы слабели, а знания устаревали. Пилоты должны быть молодыми, а специалисты — в курсе самых последних достижений науки. Он слишком долго дышал корабельным воздухом и занимал слишком много места. Поэтому однажды утром он очутился на тверди с солидной силой тяжести, способной удержать его на месте.

Его не послали на Землю, ибо знали, что там он почти наверняка умрет. Большую часть жизни он провел в космосе или на других планетах и даже не думал о дне, когда надо будет вернуться на родную планету.

Поэтому ему дали место на Уране. На первый взгляд там не надо было особо много трудиться. Следовало прежде всего выжить в мире, где вода встречается лишь в виде исключительно твердой скальной породы, где аммиачные моря пенятся под метановыми ветрами. На скалистом плато были установлены жилые отсеки звездолета, их накрепко закрепили на почве, и Хазелю оставалось вести внутри станции почти такую же жизнь, как и в пространстве, с той разницей, что сила тяжести на Уране стабильна и почти равна земной. Хазель должен был провести в этом стеклянно-стальном убежище семь месяцев, обеспечивать работу радиомаяка для пролетающих кораблей, поддерживать радиоконтакт с двумя или тремя колесящими по планете научными отрядами и с единственным городом, самым крупным обитаемым поселением в радиусе нескольких миллионов километров, где жило двести семнадцать душ. Заодно Хазель был на Уране представителем Правительства и по Конституции должен был обеспечивать порядок, свободу и мир. Именно этапоследняя обязанность казалась ему вначале самой необременительной.