Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1981 год Страница 2

Бригадой этой было смонтировано множество станций — нефтеперекачек, компрессорных, газокомпрессорных... Но даже у больших мастеров бывают объекты, на которых приходится выкладываться полностью. Такая нефтеперекачка попалась им на трассе Сургут — Полоцк.

— Как выглядела наша площадка? — продолжал Игорь.— Тайга с болотами. Зимой кажется — только здесь и строить. Зато с наступлением весны площадка превращалась в хлюпающее месиво без подходов и подъездов — рвы, ямы, траншеи.

... Валили лес, клали бревна, сыпали щебень в жадный, чавкающий зев. Болото словно издевалось — никакого эффекта, только грязь расходится. Приехал к ним как-то один большой начальник, поглядел и сказал: «Героями надо называть всех, кто дойдет хоть от вагончика до площадки!» А им ведь не просто ходить — работать надо!

Бичом монтажников стали комары, мухи, оводы. Особенно оводы. Укус у них такой, словно в тело вонзили раскаленную иглу, а игл этих — десятки, сотни. Никакие мази и накомарники не помогали. Выручали стрекозы, «вертолетики», как их называли ребята. Оводы панически их боятся: стрекоза впивается в овода с ходу и, пока не умертвит, не отпустит. Игорь до сих пор, завидев стрекозу, улыбается, словно приятеля встретил..

Когда он только пришел в бригаду, не сказал, что недавно выписался из больницы. Постеснялся, еще подумают — послабления ищет. И в первое время доходил до полного изнеможения. После смены не хотелось ни есть, ни пить, ни даже спать. Ломило каждую косточку, каждый мускул ныл на свой лад... С немым изумлением глядел он на товарищей по бригаде, которые, хоть и поругивали чертову топь, переносили все трудности как нечто привычное. Игоря трогало их немногословное сочувствие. Когда укусы оводов превращались в нарывы или струпья, у кого-то обязательно находилась мазь, пластырь, примочка. И в работе ему не раз помогали товарищи, да и сам бригадир — спокойно, будто мимоходом. И настал день, когда он впервые, как на дне реки, ощутил счастливую слитность со своим делом. Закончив смену, Игорь не свалился пластом на койку, а присел рядом с ребятами на ступеньках вагончика, прислушиваясь к негромкому голосу транзистора. Передавали этюд Рахманинова, знакомый с детства. Светлая, тревожная музыка странно и радостно звучала в таежной глуши.

— Я уж потом думал: почему люди охотно шли работать в столь сложные условия? Конечно, им платили деньги, и немалые, но заработать ведь можно и там, где полегче. Наверное, главное в том, что все понимали: мы заняты действительно очень важным и нужным делом. Многое значило и то, что с нас, как говорится, глаз не спускали обком, министерство, главк. Это придавало уверенности. Я вообще замечал, что расслабленность и расхлябанность наступают там, где о людях забывают. Даже когда начались перебои с продуктами, винили погоду, природу, но твердо знали: о нас помнят.

Обычно мы на снабжение не обижались привозили мясо, масло, конфеты, и вся бригада, хлюпая по болоту, бежала на разгрузку. Но вот случилось — зарядили туманы, вертолеты не поднимаются. Остались у нас макароны да жиры, что хочешь, то и готовь!

Нашим спасением стала вода, которую мы обычно проклинали. Занялись рыбалкой. Монтажники ведь ездят на объекты надолго — возят с собой вагон-столовую с холодильником, газовую плиту с баллонами. Ну и отправились на промысел. Варили уху на всех, жарили огромные сковороды рыбы...

Казалось бы, чего веселого? Сидим на болоте. Еда — макароны с рыбой, рыба с макаронами. А тут каждую свободную минуту смех не утихает шутки, розыгрыши разные... Вот тогда я как будто заново увидел своих товарищей.

...Погода наладилась, опять зажужжали в небе вертолеты. Комариное царство кончилось — наступила осень. Когда их болото немного приморозило, надо было привезти на площадку 43 блок-бокса.

Нефтеперекачивающие станции теперь создаются из блок-боксов — сравнительно небольших домиков, изготовленных на заводе и начиненных необходимым оборудованием. Чтобы доставить их на строительную площадку, нужно было преодолеть десяток речушек. Сперва пробовали волочить трелевкой — блок-боксы разбивались. Тогда бригадир собрал вечером монтажников, и принялись соображать

— Мозги у всех работали на удивление, прямо не бригада, а ВОИР — общество изобретателей и рационализаторов. В конце концов додумались — взяли несколько трубовозов, закрепили блок-боксы швеллерами и привезли наши домики, как игрушку. Это был настоящий праздник! Вообще бригада для меня стала как дом родной. Уходил — чуть не плакал

— Зачем же ушли?

— Судьба, как говорится, настигла. Влюбился, женился, родился сын. Монтажники отсутствуют дома месяцами — жене трудно с малышом одной, тем более с яслями пока не выходит. Пришлось перейти в шоферы. Видите, учебники с собой вожу...

— И какую профессию вы теперь избрали?

— Все ту же.— Игорь засмеялся — Вернулся в педагогический, только на заочный. Прошу — будете писать, не называйте мою фамилию. Хочу, чтобы будущие ученики воспринимали меня совсем заново.

Знаете, я ведь ушел из института отчасти потому, что показалось, нельзя в наше время учить детей только своему предмету, даже такому широкому, как физика или математика. Педагог должен столько знать и уметь, чтобы стать для учеников вожаком, авторитетом — и не только в классе. Ведь у каждого из ребят впереди своя одиссея...

Л. Неменова

Музеи открывают двери

Разбудил меня пронзительный крик петуха. Проснулся и не сразу понял — где я? Откуда в Гаване петух? Я выглянул в окно. Действительно, петух, огромный, жирный, с роскошным разноцветным хвостом, стоял на перевернутом ржавом ведре и вопил с таким восторгом, что не оставлял надежды подремать еще хоть чуть-чуть. Через минуту из соседних домов ему начали отвечать низкими хриплыми голосами, и вскоре казалось, что весь наш район Мирамар заселен горластыми петухами, пытающимися во что бы то ни стало перекричать друг друга, перекричать или умереть. Удивительно, но и в Старой Гаване, и в небоскребном Ведадо рассвет встречают петухи. Где они там живут, как? Скорее всего, прямо на балконах, а может быть, на крышах, точно я этого не выяснил.

Город просыпается рано. Медленно всплывает солнце, окрашивая золотисто-розовой акварелью верхушки гаванского Капитолия, отеля «Гавана либре», постепенно растекается по всем железным и черепичным крышам трех-четырехэтажных домов. Тени еще длинные, прохладные. Воздух прозрачен и душист. Нет того липкого марева, которое поднимется скоро над Мексиканским заливом, окутает Гавану, и сочные краски поблекнут, вылиняют, как после хорошей стирки.

Гуа-Гуа

Единственный способ добраться из Мирамара в центр Гаваны — автобус, по-кубински «гуа-гуа». Стою на остановке, жду. Любуюсь одной из красивейших в городе улиц — Пятой авенидой: широкая, прямая, потоки движения разделены сквером с асфальтированной дорожкой. По обеим сторонам ее лежат гладкие, будто отполированные, темно-зеленые шары садового лавра. А по бокам проезжей части авениды свешивают до самой земли свои густые тяжелые усы толстенные, в пять-семь обхватов, деревья хагауэес. К ним садовники не притрагивались, кажется, со времен открытия Америки.

Проходит минут сорок — гуа-гуа все нет. На остановке собралось уже около сотни человек. Но никто не нервничает, не смотрит на часы. Спокойно ждут.

Думаю, нигде в мире столько не говорят и не пишут об автобусном сообщении, как на Кубе. После революции западные и американские фирмы отказали Кубе в поставках автобусов. Сейчас кубинцы, особенно жители больших городов, считают проблему общественного транспорта одной из главнейших. Необходимо отремонтировать старые автобусы, купить новые. С помощью советских специалистов планируется строительство метро, подвесных дорог. Но кубинский автобус не просто общественный транспорт. Он стал уже частью жизни. «Раньше гуа-гуа выматывали все нервы,— с улыбкой говорят гаванцы.— Теперь ничего, привыкли. Кажется, даже скучно без них будет...» В то утро сесть в битком набитый автобус мне так и не удалось, и я направился к центру старого города пешком. Рядом с Мирамаром пляжный район «Плайя». Казалось бы, странно говорить о каком-то одном пляжном районе в городе, который вытянулся вдоль Мексиканского залива на многие километры. Но в самой Гаване купаться, по существу, негде. Лезть в море у набережной Малекон опасно: внизу лежат глыбы ракушечника с острыми изломами. За отелем «Сьерра-Маэстра» начинается бывший аристократический район Мирамар, и лишь дальше, почти у городской черты,— Плайя. Несколько больших, великолепно оборудованных пляжей с душевыми, раздевалками... Как-то зимой мы загорали здесь, развалившись в глубоких деревянных креслах. Кроме нас, на пляже было еще человек двадцать. Неподалеку, возле пальмы, сидел высокий худой старик мулат и что-то тихо рассказывал маленькой девочке негритянке, похожей на куклу. Старик был в клетчатой рубашке, застегнутой доверху, потертом коричневом пиджаке и голубых широких брюках из джинсовой ткани.