Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1972 год Страница 2

Да, у них не было сезонных передышек. Зимой по льду залива добирались к камышовым зарослям с косами, готовили впрок ворохи стеблей. Весной наращивали вдоль морского побережья вал: загоняли в песок колья, оплетали их часто ветвями и сухим камышом. Весенние ветры с запада — самые сильные. Они в момент заполняли эти клетки песком, вал рос ввысь и в ширину. А сверху снова заколачивали колья, и снова ветер заносил плетенки хрустящим песком, сам готовил себе преграду.

Под прикрытием вала в безопасности чувствовали себя нежные саженцы: горная сосна, ольха, береза. Для подкормки и привады птиц Лукошюс стал высаживать рябину.

Летом и осенью надо было приглядывать, чтобы где-нибудь не занялся пожар. Надо было холить крошечные ростки в лесопитомниках — будущие новые леса Неринги. Надо было остановить те из дюн, что вплотную подступали и грозили современным поселкам: иные из них переползали за год на десять-двенадцать метров, и, как тревожное напоминание, временами из-под песка выглядывали останки старых, засыпанных поселений. Здесь в ход шла опять горная сосна и трава-песколюб. Никакой зыбун этой траве не страшен. Завалит ее песком, а она вновь пробивается наверх, и чем скорее ее засыпает, тем быстрее она идет в рост, тем глубже остаются ее корни.

Но дюны — не только беда Неринги, но и, пожалуй, главная ее краса. А потому Лукошюс и его помощники не трогали самые высокие, красивые и безопасные для поселков дюны.

Сияющие под солнцем, зализанные ветрами, белые горы песка были хорошо видны сейчас за окнами веранды. Чуть левее, бесшумно рассекая воды залива, стремительно неслась «Ракета».

Лукошюс тоже заметил ее и автоматически взглянул на часы. Вероятно, он все-таки собирался сегодня вернуться в лесничество.

— Тихо как... — Вацловас удивленно покрутил головой и снова прислушался. — Как думаешь, гроза будет? Тогда, перед ураганом, вот так же тихо было... Три тысячи гектаров! — сказал он вдруг. Пояснил: — К той осени мы засадили три тысячи гектаров. И вал был высок и целехонек. И все за один час полетело в тартарары. Почти двадцать лет работы — и всего одна ночь. Вот какие дела-то!

Я представил, как он стоял над могилой Кувертаса, заваленной искореженным лесом...

Мы оставили недопитое пиво, вышли и поднялись по тропе на вершину высокой дюны. Куршская коса уходила к горизонту, прикрытая от всех бед густыми лесами, и самый придирчивый глаз не обнаружил бы теперь следов осенней ураганной ночи. Слева виднелось море, яркое, по-южному синее. А по правую руку лежал залив. Там, вдали, была дельта Немана. Отделенные от воды воздушной будто подтаявшей полоской, стояли голубоватые деревья и башенка маяка на мысе Вянтес Рагас. Туда теперь лежал мой путь, в Вянте, и дальше, к просторам Судувы, к озеру Жувинтас.

Вацловас все же уехал в свое лесничество, а я подыскал попутный баркас, и мы пошли по тихой воде, держа курс на маяк (1 Вернувшись в Вильнюс, я узнал, что Лукошюс переведен на работу в Клайпеду.).

Лебединые озера

В селе Жувинтас старые дома под дранкой, рубленые. Новые — из силикатного кирпича, с большими окнами. Дома вроде присматриваются друг к другу, выглядывая из-за больших разлапистых деревьев. Рядом с селом — речка, метра три шириной. В воде — лодки, и на берегу — лодки. А куда можно плыть на них? Речка в камышах исчезает.

Да Теофилис Зубавичюс словно и не собирается никуда плыть. Будто мы с ним и не договаривались. Сидит на перевернутой лодке, грызет травинку. Говорит:

— Я расскажу тебе грустную историю про первых лебедей в Литве. Это случилось здесь, на наших озерах...

Зеленоватые воды речки покачивают подводные травы, светлым облачком замерла в тени стайка мальков. Сладкий запах дурман-травы наплывает с невидимых болот.

— ...Было это полвека, наверное, назад. На Жувинтасе поселилась первая пара лебедей, — неторопливо ведет свой рассказ Зубавичюс. — Птицы хотели высидеть птенцов, но кто-то разорил гнездо, забрал яйца. Лебеди улетели. А через несколько лет. навестили озеро Мятяляй, километрах в пятнадцати отсюда. Старики говорили, что птицы те самые, первые. Только откуда им знать? И этих птиц спугнули. Но чем-то, видно, им приглянулись наши места. Как появились полыньи в следующую весну, лебеди вернулись. У самого берега, в камышах свили гнездо — широкое, толстое — человека на воде удержит. И вскоре появились в нем пять яиц.

Тут уж лесничий решил сам охранять птиц. Звали его Зигмас Паршелюнас, а жил он далеко от озера. Добрался в село Мятяляй, собрал всех и строго-настрого запретил даже приближаться к тем камышам, не то что к гнезду. И еще сказал, что это очень важные птицы, сам профессор Тадас Иванаускас заинтересовался ими и просил их беречь. Иванаускаса знали все окрестные жители. Он часто приезжал к нам, потому что его интересовало все, что касалось птиц, а птиц здесь, на озерах, всегда было много: утки, чайки и прочие. А вот лебеди — так те впервые появились... — Зубавичюс немного помолчал, а потом вытащил из-за спины видавший виды армейский бинокль и аккуратно пристроил его на груди. Поглядел на меня — слушаю? И продолжал: — Иванаускас просил Зигмаса глаз не спускать с лебедей, следить и обо всем писать в дневник. И дал ему специальную тетрадь...

Но однажды на рассвете раздались выстрелы, и мальчишки нашли у берега мертвого лебедя — другого не было. Вскоре на повозке вместе с помощниками примчался Паршелюнае. У одного из крестьян нашли мешок перьев. Браконьер выстрелом погубил обоих лебедей. Одного забрал, а раненого оставил в озере. Был суд, и преступник вынужден был заплатить штраф. Но что штраф! Лебедей не вернешь! И мы все думали, что больше уж никогда не увидим в своих озерах этих птиц... Вот так-то...

Зубавичюс встал, вытянул из-под старой лодки весла:

— Ну что, поехали? Поглядим, как там, на озере. Обещал ведь...

Лодка у него ходкая, легкая. А речка, оказывается, не теряется в камышах, и не такая она уж и узенькая — плыть можно. Иногда только зачерпнет весло вместе с водой камышовые листья. Теофилис —сторож Жувинтаса, лебединого озера, глядит на мою белую рубашку и, кажется, чем-то недоволен.

— Ярко оделся-то, — говорит. И еще раз окидывает меня внимательным взглядом. — Ну да ладно. Повезет — увидим.

Сам он в холщовых рубахе и брюках, запыленных сапогах. Выцветший берет на макушке. На фоне камыша, конечно, он будет почти невидимкой. И лодка у него цветом под стать травянистым зарослям.

А про лебедей он все-таки не все рассказал. Да только остальное я и сам знаю, слышал от его же приятелей.

Не кончилась лебединая история на той трагедии. Спустя некоторое время на Мятяляе и Жувинтасе свили гнезда новые пары. И теперь уже Зубавичюсу было поручено охранять белых птиц. Часами он просиживал на прибрежном дереве, следя в бинокль за лебедиными семьями, припоминал, где появились новые гнезда. Однажды с гнезда снял поставленную кем-то ловушку. А в один из дней услышал далекие, приглушенные выстрелы. Бросился к лодке, что есть мочи налег на весла. Он безошибочно определил, где находились браконьеры — в том месте у камышей метались и орали чайки. Издали приметил лодку и в ней — двоих. Приблизился — оба знакомые и бежать никуда не думают, ухмыляются нагло. Зубавичюс стал подгребать, и тотчас услышал сухой щелчок — на той лодке взвели курки на ружье, и окрик: «Давай, давай проваливай!» Двое гоготали. Теофилис взялся за весла, точно соглашаясь, и в следующий миг вырвал весло из уключины...

Размахиваться было некогда, и того, с ружьем, он просто столкнул в воду лопастью. Тогда, переворачивая лодку вверх дном, на Зубавичюса прыгнул второй. Свалка продолжалась и в воде. Зубавичюс был силен, он мог бы и троих перетопить, как котят. Однако преступников надо было отдать под суд, и он их выволок на берег. Ружье так и осталось на илистом дне...

Наша лодка вдруг начинает качаться — Зубавичюс встал, поглядел в бинокль, говорит: «Иди на корму. Теперь я на веслах...» И вот мы на озере. Десять с небольшим квадратных километров воды окружены, отделены от мира трясинами. Прибрежные болота заросли кустарником, карликовой березой. Заповедник Жувинтас — птичий рай. По озеру медленно дрейфуют плавучие острова, главные пристанища почти всех пернатых. В июньские ночи здесь заслушаешься песней варакушки. Повезет — увидишь, как, спасаясь от опасности, чомга прячет под крыло своих детишек и ныряет с ними под воду. Но больше всего тут гнездовий чаек. В пяти колониях заповедника насчитали около трех тысяч гнезд. Вроде бы совсем недавно тому же Зубавичюсу приходилось с риском для жизни беречь покой птиц на Жувинтасе. Теперь — вот парадокс! — на птиц жалуются люди. Столько развелось уток, что им уже корма не хватает, и они отправляются на соседние поля, склевывают и ячмень, и зеленые ростки пшеницы. Жалуются председатели окрестных колхозов, подсчитывая потраву...