Ты под моей кожей - Екатерина Котлярова Страница 2

— Ты лекарства выпил?

— Да.

По сухому ответу и недовольному лицу, вижу, что Ник не настроен на разговоры.

— Ты поел? — интересуюсь, моя руки в раковине и оглядываясь на мужа через плечо. Тут же замечаю, как его лицо недовольно кривится. 

— Я не дотянулся до полки. Могла бы ниже положить продукты.

— Ник… — пытаюсь снова начать оправдываться.

— Что Ник? — грубо перебил он меня. — Сложно запомнить простые вещи, о которых я тебя прошу? Если ты где-то шляешься с утра, нужно думать о том, что у тебя дома муж в инвалидном кресле. 

— Я бегала, — виновато опускаю глаза. — Я думала, что успею вернуться до того, как ты проснёшься.

— Я проснулся, когда ты топала, как слон и громко хлопнула дверью. Спасибо, — бросил  Никита сухо и покинул кухню.

Слёзы обиды снова начали закипать в глазах. Против воли начинаю злиться на Ника. На его злые и колкие фразы. На то, что он постоянно напоминает мне о своей инвалидности. Он не говорил мне напрямую, что я виновата в той страшной аварии, но в каждом его слове, которое он цедил сквозь зубы, в каждой его фразе звучал упрёк в мою сторону. 

Моя жизнь изменилась в одночасье десять лет назад. Жизнь счастливой тринадцатилетней девочки пошла под откос.

Тогда я сбежала из собственного дома. Переехала из двухэтажного дома в престижном районе в однокомнатную квартиру к своей бабушки. Просто больше сил терпеть не было. Вы, несомненно, спросите, что могло послужить этому причиной? Почему тринадцатилетняя девчонка решила принять такое решение? Причина крылась в моём отчиме. Арсении Валерьевичи. Этот отвратительный человек появился в жизни моей мамы, когда она работала в престижном салоне красоты парикмахером. Арсений Валерьевич тут же обратил внимание на хрупкую и немного робкую женщину с искренней открытой улыбкой. Красивые слова, коробки конфет, плитки дорогого швейцарского шоколада и букеты алых роз растопили сердце моей доверчивой мамочки. Прекрасно знаю, что после того, как её бросил мой отец беременной, у неё не было отношений с мужчинами. Мама им не доверяла. Но Арсению Валерьевичу она отчего-то поверила. Влюбилась в него по уши. Ходила с мечтательной улыбкой на лице. А я смотрела на Арсения Валерьевича и недоумевала — что мама в нём нашла? Лысый, как бильярдный шар, заплывший жиром так, что глаза щелочки с трудом взирают на мир, вечно потные руки, которыми он любил меня хватать за запястья, и прилизанные назад засаленные волосы. Отвратительный мужчина.

— Мамуля, родненька моя, почему ты за него замуж собираешься? Он же отвратительный человек. Ты посмотри на него! Открой глаза, мамочка!

Но мама лишь качала головой на мой вопрос и мягко говорила, целуя меня в лоб:

— Любят не за внешность, а за то, что скрыто от чужого взгляда.

Да. От чужого взгляда была скрыта ещё более отвратительная и мерзкая сущность этого человека. Это был тот случай, когда внешность соответствовала внешнему виду. Арсений Валерьевич относился к тому виду мужчин, которые сначала пели дифирамбы и обещали долгую жизнь в любви и согласии. И только убедившись, что доверчивая жертва угодила в паутину его лжи и крепко повязла в чувствах к нему, он превратился в домашнего тирана. Мама должна была быть идеальной хозяйкой, убирать в одиночку весь двухэтажный дом и готовить каждый день свежую еду. Когда я просила маму опомниться, пыталась ткнуть её носом в реальность, сказать, что в этом доме ей отведена роль домохозяйки, она махала рукой. Когда Арсений Валерьевич впервые поднял на маму руку за то, что его ужин был остывшим, я молила её уехать. Вернуться в однокомнатную квартиру к бабушке:

— Мама, он уже руку на тебя поднимает. Ты что совсем не понимаешь? Нужно уходить от него пока не поздно. Вернёмся к бабушке. Дядя Антон прекрасный мужчина. И ухаживает за тобой давно. Хозяйственный. Добрый. И любит тебя.

Дорогие читатели, от всего сердца поздравляю каждого из вас с Новым годом! Желаю, чтобы все ваши мечты сбылись! Пусть счастье всегда витает в вашем доме, а прекрасное чувство любви греет ваши сердца. Будьте счастливы и здоровы!  С Новым годом!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3. Сломанные судьбы

Ксения                      

 Но мама снова махнула рукой:

— У него просто сорвалась сделка с французами, он был на взводе. Вот и сорвался. Не переживай, дорогая. Всё хорошо. Мы с Арсением любим друг друга. 

Я́ промолчала тогда, понимая, что все мои слова бесполезны. Для неё я была лишь маленькой девочкой, которая ничего ещё не смыслила в жизни. А она… она была готова была терпеть побои, сцены ревности и жёсткие требования по поводу внешнего вида, лишь бы не жить одной, без мужчины. 

— Ты, Ксюша, вырастешь, поступишь в университет, выйдешь замуж, а я останусь одна, никому не нужная. 

Это стало установкой в её голове. И ничто не могло переубедить её. И тогда, когда Арсений Валерьевич поднял на меня руку за то, что я не помыла за собой тарелку, а мама промолчала, опустив глаза, я, не медля ни минуты, собрала вещи и уехала к бабушке. Не попрощавшись с мамой. Обозвав её напоследок дурой. О чём потом жалела всю жизнь. Это были мои последние слова, которые я ей сказала.

На следующее утро её тело нашли недалеко в лесу. Отчим зарезал её в порыве ссоры. 

Когда мне сообщили эту новость, я долго неверующе смотрела на телефон в своих руках. Мой мозг не мог проанализировать сложившуюся ситуацию. Я отложила телефон и продолжила мыть пол дрожащими руками, не осознавая, что всё лицо уже покраснело от слёз. В таком положении меня и застала бабушка. Она испуганно трясла меня, пытаясь выведать у меня, что случилось. Я помню, что механически повторила слова молодого мужчины из трубки. А дальше всё было как в тумане. Просто бабушка схватилась за сердце и осела на пол. Пока я бегала за лекарством, её сердце остановилось. Я не помню больше событий того дня. Просто провал в памяти. Психолог, который со мной работал, говорил, что эта защитная реакция моего организма. Мозг просто заблокировал воспоминания о том дне. В тот ужасный и страшный день я потеряла единственных родных людей и оказалась в детском доме, где и познакомилась с Никитой. 

Худощавым парнем, который был слишком порядочным для диких и озлобленных детей детского дома. Он любил учиться. Не было ни единого дня, чтобы я его видела без книги в руках. Он был единственным человеком,