Пять свиданий - Ада Николаева Страница 20

Смотря, что подразумевается под этим вопросом. Если речь о необычном десерте и латинской музыке в кафе, то конечно. Но если это предложение тройничка с ним и его другом, то я, пожалуй, пас.

— Уже в предвкушении, — произнесла с нотками сомнения в голосе.

— Тогда скорее идём.

Стёпа взял меня за руку своей тёплой ладонью и потащил внутрь здания.

В груди что-то ёкнуло от его прикосновения. Такой красивый, высокий и творческий парень хочет устроить мне незабываемый вечер. Кто бы мог подумать, что я стану той девушкой, на которую будет стараться произвести впечатление кто-то вроде Степана?

Не считая первого впечатления, конечно… Наше первое свидание никуда не годилось, кроме как для темы обсуждения с Дианой. Ох и перемыли мы тогда косточки Стёпе и Ване.

Кстати, о втором. Только мы вошли в битком набитое кафе, как я сразу заметила его белокурую голову среди толпы.

Надеялась, что хотя бы сегодня он не объявится. Видать поторопилась раскатывать губу по поводу впечатлений…

Не успела я спросить своего спутника о Ване, как он сам заговорил:

— Сегодня здесь аншлаг.

— Я вижу, — окинула глазами переполненное помещение.

В зале не было свободных столиков, и за каждым из них сидело больше народа, чем число посетителей, на которое они были рассчитаны. Люди притаскивали дополнительные стулья и присоединялись к компаниям.

Некоторые и вовсе стояли группками посреди зала и болтали между собой. Как Ваня, находящийся между двух девушек в конце помещения.

— А-а… где мы сядем? — неуверенно спросила, взглянув на Стёпу, отпустившего мою руку.

— Мы не будем сидеть.

— Не будем?..

В моей голове второе свидание уже переплёвывало первое, но не в лучшем смысле этого слова. В караоке-баре хотя бы были стулья, а тут полнейшая неразбериха и толкучка. Яблоку некуда упасть, а тем более моим объёмистым ягодицам.

— Мы будем ходить, танцевать, смеяться, плакать и даже умирать, — ответил Степан, пальцем указав вглубь зала.

Только сейчас я заметила сцену, видневшуюся за макушкой Вани. Удивившись его присутствию, я не обратила никакого внимания на тот факт, что это необычное кафе (хотя в визитке было прямо указано «театральное»), и люди сюда приходят не есть и болтать, а смотреть представления.

— Идём за кулисы, — парень вновь схватил меня за руку и потащил в боковую дверь. — Взглянешь на зал с другой стороны.

Пока мы шли по коридору, переполненному актёрами, Степан рассказал мне, что сегодня в «Пьеро» ставят спектакль по его собственному сценарию.

Он о прекрасной дочери князя, которую отец превратил в статую, желая увековечить её красоту.

— Мы на месте, — Стёпа открыл передо мной дверь, ведущую в гримёрку. — Сегодня тебе играть главную роль в моей пьесе.

— Что?! — обомлела я, остановившись в проходе. — Я не актриса.

— А это не театр.

— Я не знаю слов и сценария в глаза не видела!

— В этом вся прелесть, — выпалил он. — Ты прекрасная статуя и реплик у тебя нет. Всё, что от тебя требуется — это стоять неподвижно и следить за происходящим вокруг себя. Главная актриса и главный зритель в одном лице.

— Звучит и правда здорово, но мне страшно выходить на сцену перед толпой людей. Вдруг я облажаюсь?

— Тогда я подключу импровизацию и спасу положение, — парень силой вволок меня в гримерку и передал девушке с макияжной кистью и палеткой в руках. — Не бойся. Лучше готовься к выступлению.

«Ой, мамочки!»

Меня переодели в белое облегающее платье без рукавов, но длиной до самых лодыжек. Кожу покрыли тонким слоем серебра, из-за чего я стала походить на уличного мима.

Затем мне на голову добавили серебряный венок, якобы из застывших цветов, но на деле отлитый из гипса на металлическом каркасе: ненадёжная и хрупкая конструкция, о которой меня сразу предупредили и попросили лишний раз не трогать.

Мои ресницы, брови и губы окрасили в белый цвет, предварительно смыв чёрные стрелки, над которыми я столько времени корпела.

— Ты готова? — спросил Стёпа, войдя в гримёрку в старинном длинном кафтане, подпоясанном вышитым поясом.

— Я ещё могу отказаться?

Парень усмехнулся и, приобняв меня за талию, начал выводить из комнаты.

— Не время давать заднюю, — произнёс он, сопровождая до сцены.

Когда я очутилась перед целым залом людей, уставившихся на меня, то почувствовала, как съеденный в обед сэндвич поднялся к горлу, а коленки затряслись. Казалось, что пол уходит из-под ног, но я устояла.

Через пару минут мне стало легче: на сцене появилось множество актёров, за которыми я могла спрятаться со своей безмолвной ролью.

Ребята танцевали и читали стихи возле меня и моего названного отца, сидевшего по левую от меня сторону в позолоченном кресле.

Труднее всего оказалось стоять неподвижно. Хотелось очутиться сейчас в зале и спокойно наблюдать за представлением, а не ощущать на себе сотню пар глаз.

На сцену один за другим выходили разодетые театралы и воспевали моему князю-отцу о красоте его дочери, просили моей руки и благословения. Но отец всем отказывал, не желая меня расколдовывать.

Позже князю приклеили седую бороду и резиновую лысину. По сюжету прошло много лет, мужчина постарел, а я осталась всё той же прекрасной статуей.

С годами претендентов на руку и сердце княжны стало меньше, нашлось лишь двое.

— Близок мой смертный час, — произнёс актёр, игравший отца. — Вы последние. Убедите меня, что видите красоту моей дочери также отчётливо как я сам, тогда я её расколдую. А если не разглядите, то быть княжне вечной нестареющей статуей. И пусть её красота хранится в веках!

На сцене появились Степан и Иван. Именно им выпало играть моих последних воздыхателей. Интересно, Стёпа сам распределил роли, или Ваня напросился сыграть с ним в конце, чтобы опять стать третьим лишним?

Блондин выступил первым, начав восхвалять князю мою неземную красоту, равно как и все актёры до него.

Пьеса пошла по кругу и лучше б ей скорее закончится, а то от отсутствия движения у меня началась судорога в области бедра.

— Вон! — прорычал мой театральный отец. — Ты тоже не видишь!

Ваня отошёл в сторону и вперёд вышел Степан. Он посмотрел на меня, затем на зрителей и произнёс:

— Её красота застыла, подобно цветам в венке, но запертая живая душа начала увядать за годы заточения без любви!

К этому моменту судорога в правом бедре дошла до пика, перейдя из дискомфорта в настоящую боль. Я держалась из последних сил, чтобы не сдвинуться с места и не застонать. Лицо исказилось в гримасе сдерживаемой боли, а зубы сжались.

— Её глаза