Журнал Поляна - Поляна, 2013 № 02 (4), май Страница 21

Ему казалось, что Анна Скворцова не замечает его как бы случайных взглядов. Но она их замечала и истолковывала совершенно превратно. Она думала, что красавец-преподаватель всем своим видом дает понять, что таких непроходимых дур и уродин он никогда не видал. Что он ее выносит только из вежливости и из-за тех денег, которые она ему платит. (Анна знала о ничтожных ставках профессоров-искусствоведов, но даже это не могло ее отвратить от безумной мечты — поступить на искусствоведческий!)

Попав в Москву, она сильно понизила уровень самооценки своей внешности. Если в родной Рязани ей ставили за нее, метафорически выражаясь, твердую четверку, то здесь она балансировала где-то между двойкой и единицей. Она боялась, что высокомерный и капризный преподаватель вот-вот от нее откажется.

Нужно было что-то срочно предпринимать! Его отстраненный вид, брюзгливая и недоверчивая мина на лице, его иронические взгляды ее прямо-таки пугали.

Она решилась выкрасить волосы в желтый цвет. У нее они были темно-русые, тусклого и неброского оттенка. В Москве же по бульварам ходили длинноногие блондинки с пышными распущенными волосами.

В парикмахерской-салоне «Луч» неподалеку от дома тетки на Чистых прудах ей не только выкрасили волосы в бледно-желтый цвет, но еще и выщипали брови, которые стали не широкими и густыми, а узенькими, как ниточки.

Молодая, яркая и нахальная парикмахерша окинула Анюту, робко вжавшуюся в кресло, ястребиным взглядом, и сказала, что можно еще покрасить тушью ресницы.

— Может, в следующий раз? — пролепетала Анюта. Лицо парикмахерши сделалось скучным и безразличным.

— Как желаете, — проговорила она, сдергивая с Анюты покрывалопопону.

— Давайте сейчас! — решилась Анюта.

Оставив в салоне «Луч» значительную часть денег из той суммы, что присылали ей родители на месячное проживание, Анна Скворцова поначалу даже боялась подойти к зеркалу. Но потом подошла. Какая-то незнакомая девушка с волосами цвета сливочного масла и громадными черными ресницами, делающими ее небольшое круглое личико еще меньше, с ужасом глядела на нее. Впрочем, тетка перемену облика племянницы одобрила. Ей, давней столичной жительнице (тетка работала буфетчицей в школьной столовой), хотелось, чтобы Нюша была побойчее и поярче. Иначе тут, в Москве, можно и затеряться. Анюта тоже постепенно привыкла к своему новому облику, и он ей даже понравился.

А единственная ее подружка Ритка, тоже приехавшая из Рязани и уже поступившая в Финансовую академию, увидев Анютку, глупо захихикала и сказала, что таких толстых русалок даже в сказках не бывает. Но Анюта не обиделась. Русалок же, а не крокодилов!

И смело пошла на занятия к Андрею Андреевичу в его квартиру возле Таганского метро. (Он жил с матерью, которая при Анютиных визитах ни разу не появилась, вымуштрованная строгим сыном.)

На этот раз взгляды Андрея Андреевича были не косвенные и словно бы случайные, а прямые и прямо-таки грозные.

Анюта так перепугалась, что стала путаться в именах художников. Портреты работы Рокотова приписывала Левицкому, а Левицкого — Боровиковскому.

Андрей Андреевич нервно ее поправлял и хмурился, гневно сводя брови, как Господь на иконе «Спас Ярое око». А в конце занятий не утерпел и произнес, язвительнее некуда:

— И зачем вам понадобилось так себя изуродовать?

— И-зу-ро-довать?

Анюта от неожиданности раскашлялась, а потом залилась бурными отчаянными слезами. Ресницы потекли на ее белый кружевной платочек — подарок мамы.

— А что? А как? А что бы вам понравило-о-сь? — прорыдала она, хлюпая в платок. Андрей Андреевич встал и заходил по комнате. Такой грубости он от себя не ожидал! Но эта девчонка, о которой он стал было думать, спутала все его карты! Теперь ему на нее неприятно и противно было смотреть (хотя почему-то очень тянуло).

— Вот вы, Анна, пишете реферат о портрете XVIII века, так? — сказал он по возможности спокойным голосом, стараясь не замечать ее слез. — Почему бы вам, да, почему бы не позаимствовать хоть что-нибудь у этих… этих восхитительных женщин? Ведь это было бы вам в плюс! Ну, если до Нелидовой вам не дотянуться, то хотя бы до Агаши, дочери Левицкого! Поглядите, как они одеты, какая у них естественная грация в движениях, сколько прелести в каждой черте. А тут намазали себе ресницы какой-то сажей! И что у вас с прической? Были нормальные волосы, уж не помню, черного или каштанового цвета, но нормальные. А сейчас… Поймите, я искусствовед, мне тяжело на это смотреть. Тем более, что прежний ваш облик был… естественнее, что ли, милее, интереснее…

Уходя от преподавателя, Анюта все еще рыдала, но уже менее безутешно. Ее немного успокаивало то, что он так бурно отреагировал на перемену ее облика. Значит, она его задела! Значит, он ее видит, а не просто терпит! Значит, она на правильном пути!

Но только ей следует двигаться в обратном направлении — не к современным «топ-моделям», а назад — к Левицкому и Боровиковскому. Кажется, это называлось «ретро-стиль». Ей нужно было как-то «стилизовать» свой облик под XVIII век, чтобы придирчивый Андрей Андреевич перестал говорить ей гадости.

И Анюта принялась за дело. Нужно было сотворить свой новый облик. Нет уж, не под Агашу (кажется, простую деревенскую девку), а под барышню, выпускницу Смольного института Нелидову, ставшую фавориткой самого безумного Павла I. (Андрей Андреевич, распекая Анюту, был не менее безумен, и она это интуитивно чувствовала.) Та, кажется, бросалась в Павла башмаками. Вот и она, Анюта, когда-нибудь бросит туфельку в физиономию Андрея Андреевича. Эта мысль ее совсем утешила и развеселила.

На искусствоведческом факультете, где Анюта время от времени появлялась, на нее стали оглядываться длинноногие студентки в нарядах из Парижа и Океании. Иногда она ловила и мужские взгляды, удивленные и почти восхищенные. Это выражение лица можно было определить фразой: «Во дает!».

А всего и делов-то было пойти все к той же нагловатой парикмахерше из салона «Луч» и попросить, чтобы она выкрасила ей волосы в пепельно-серебристый цвет и взбила прическу, как парик. При этом Анюта несколько минут держала перед глазами парикмахерши картинку, выдранную из альбома, изданного Андреем Андреевичем.

— Вот так! Сделайте мне вот так!

— Да я еще лучше сделаю, — хвасталась парикмахерша. Но ведь и точно, сделала!

Тетушка умела шить, и Анюта, польстив ей, попросила сшить ей зелененькое платьишко, все такое воздушненькое, с розовыми лентами. И опять она совала тетушке ту же картинку. Веселая барышня кружилась на лужайке-сцене, приподняв прозрачный фартук.

Анюта спустилась в магазин тканей, расположенный прямо в их доме, и купила зеленоватую итальянскую ткань, страшно дорогую, но полупрозрачную и легкую. Тетушка выбор одобрила.

— Сошьем, как на королеву, — бормотала она, — а то все готовое покупают, все, как у всех.

— Не на королеву, а на графиню, — капризничала Анюта. — Или на баронессу!

— Что-то с походкой нужно делать! — включилась в игру Ритка. — Очень уж ты косолапишь. Так баронессы не ходят!

Но с походкой не получалось. Это от Бога — что дал!

И вот с этими своими серебристо-пепельными волосами, вставшими дыбом вокруг небольшого округлого лица, с ярчайшим румянцем (отчасти естественного, отчасти искусственного происхождения), в зеленоватом полупрозрачном платьице «пастушки», потупив большие глаза с «кошачьей» желтизной, Анюта и явилась на занятия к Андрею Андреевичу.

Тот взглянул, и лицо его не оживилось и просияло от восхищения (как у некоторых студентов с искусствоведческого факультета), а как-то странно перекосилось и передернулось.

— Ну, Анна, ну, дочь моя, что с вами сделалось? — вскричал он, даже не дожидаясь, когда она вытащит из сумки тетрадку с записями его лекций. — Это же все пародийно, смехотворно! Больно на вас глядеть! Те девицы смеялись, играли, представлялись поселянками. Но в этой игре проявлялась их натура — игривость, детскость, непосредственность. Найдите свои записи. Я все это вам диктовал! А что у вас? Одно слепое подражание. Без смеха, без детскости, без игры. Суть исчезла. Осталась карикатура.

— Не нравится?

Анюта опять готова была разрыдаться. Ее сдерживали только накрашенные ресницы (парикмахерша убедила ее, что от этого ее глаза становятся еще более «кошачьими»).

— Так чего же вам надо?

Андрей Андреевич остановился и осекся. В самом деле, чего ему надо от этой девчонки? Что он к ней привязался? Пусть делает с собой все, что ей будет угодно. Ему-то что до этого?

Он стал осторожно подбирать слова, уясняя для самого себя причину своих «взрывов».

— Мне, Анна, очень хотелось, чтобы ваша суть, а она, как мне представляется, интересна и не банальна, больше коррелировала с вашей внешностью! Но, увы, не получается.